Шутки про кавказцев стендап
Обновлено: 04.11.2024
Еще несколько лет Расул Чабдаров водил такси: он родился в Нальчике , отучился там на факультете туризма, переехал в Москву и обнаружил, что здесь его никто не ждет. Теперь он — один из комиков Stand Up на ТНТ. О том, как он решился круто изменить жизнь, из-за чего высмеивает брутальных кавказцев и почему не шутит про Ислам.
Я: (Мы встретились с Расулом в ресторане после его выступления)
Как все прошло?
Р: Да не очень.
Я: Почему?
Р: Такое бывает. Реагировали плохо — не так, как хотелось бы.
Я: И что делать, когда так?
Р: Ничего, идешь дальше жить.
Я: Мне кажется, это так обидно.
Р: Не, уже вообще не обидно.
Я: А сначала?
Р: Уже интервью началось?
Я: На самом деле, вопрос абсолютно искренний. Был такой сайт W-O-S, они были очень андерграундные. И в какой-то момент женская часть редакции решила попробовать себя в стендапе — они выкладывали на сайте видео, как у свободного микрофона выступают. И было такое чувство, когда ситуация происходит у кого-то другого, а страшно и неловко тебе.
Р: Они выступали со стендапом?
Я: Да.
Р: Нужно иметь смелость, чтоб выйти один на один с залом. Я помню, как выступил в первый раз. Средне выступил, но бывали и ужасные выступления. Это как на скейте кататься: если хочешь научиться делать трюк, чем чаще ты падаешь, тем потом у тебя круче получается. Но на скейте ты можешь что-нибудь сломать, а в стендапе.
Я: Только психику.
Р: Только психику, но это не так страшно.
Я: Мы говорили с Женей Чебатковым, и я у него спросила, как он раз за разом переезжает из города в город, — я переезжала один раз, когда поступала в университет, и это был кошмар. Он сказал, что в стендапе в этом плане парням легче.
Р: Намного.
Я: Почему?
Р: Ну, наверное, сейчас по-сексистски будет звучать, но это более мужской жанр все-таки. Женщинам тяжело. Элементарно: недавно у нас были гастроли и с нами была девочка-комик Вика Складчикова. Я с собой взял один рюкзак, а она с собой взяла все, понимаешь? Ей надо и накраситься, и волосы помыть. Иногда, организаторы, чтоб чуть сэкономить, делают по следующей схеме: вы приезжаете в город А, и, пока едете до города В , надо еще в Б заехать, поэтому ты только в городе С сможешь, условно, принять душ. Когда ты парень — тебе легче: расчесался на заправке, где-то в пути умылся. А девушке тяжелее. И это только один аспект.
Я: Это потому, что когда девушка выходит на сцену, от нее ждут, что она будет хорошо выглядеть? Или потому, что девушка сама не пойдет на сцену с грязной головой?
Р: Девушка сама не пойдет с грязной головой.
Я: Ну, тебе легче.
Р: Даже если бы у меня были волосы, я бы особо не парился. И в личной жизни, когда стендапом занимаешься, девушкам тяжелее.
Я: То есть ты имеешь в виду, что девушкам в целом тяжелее жить?
Р: Да.
Я: А есть женщины-юмористы, которые тебе нравятся?
Р: Мне очень нравится Элайза Шлезинге р — я в голос смеялся. Там все было четко: она, во-первых, выглядит круто — у нее образ немного сексуальный, но в то же время не отвлекает тебя. И она очень круто отыгрывает — шутки, мысли. В России комики еще не научились нормально шутить — и парни, и девушки. Но вообще я считаю, что женщины — это самая угнетаемая группа людей. Еще чернокожие, наверное, и евреи — кого там больше всех угнетали? Но даже они не сравнятся. Я имею в виду, что женщин подольше мучили.
Я: То есть феминисткам есть чем заняться в ближайшей перспективе?
Р: Наверное, да. Но я и феминизм не поддерживаю, если честно.
Я: У него в России плохая репутация, к сожалению. Не совсем соответствует сути движения.
Р: Нет, я за то, чтобы у женщин были права равные, чтобы они получали равные зарплаты. Но я, знаешь, о чем думал? Вот женщины зарабатывают на 20 % меньше, да, чем мужчины? Но никто не говорит, условно, о киргизах, которые получают меньше, чем вообще все.
Я: Это очень большая тема, что в России очень распространен расизм, но не столько по отношению к темнокожим, сколько по отношению к ребятам, которые приезжают с Кавказа, из ближнего зарубежья.
Р: Да-да.
Я: А ты на себе это чувствовал?
Р: Да, но сейчас уже меньше.
Я: Это потому, что ты больше не работаешь таксистом?
Р: Не работаю в такси, не ищу работу. Но я, во-первых, приехал в Москву в 2011 году, когда вот эти все Манежки были (11 декабря 2010 года на Манежной площади в Москве произошли массовые беспорядки, переросшие в столкновения с полицией). Поводом стала драка между Егором Свиридовым и Асланом Черкесовым за пять дней до этого. Свиридов был ранен из травматического пистолета и скончался. Черкесов приехал в Москву из Кабардино-Балкарии. Я сам из Кабардино-Балкарии. И раньше если кого и не брали на работу, то ребят из Дагестана, Чечни. А тот парень, Аслан Черчесов был из моего города, с моего района. Я даже его видел. Мы не были особо знакомы, но я его знал. В итоге я не мог в Москве устроиться на работу.
Я: Ты окончил на родине факультет туризма. Хотел по специальности работать?
Р: После университета я работал гидом в Турции, в Анталье, — два сезона. Но быстро понял, что мне не нравится это все. Я видел там взрослых мужчин — им уже 40–50, а они все еще вот в этой теме. И это чего-то меня так напугало. Это какая-то тупая жизнь получается. Я решил: все, еду в Москву. У меня здесь тетя живет, у нее своя квартира, слава Богу. Я у нее жил.
Я: Долго?
Р: Года три.
Я: Великодушная тётя.
Р: Ну, во-первых, это кавказские семейные отношения, во-вторых, у нее большая квартира, а в-третьих, она, ее дети — все разъехались, и я жил в этой большой квартире один. И вот я приехал сюда, даже устроился в турфирму, продавал там какие-то чартерные билеты. Но сезон закончился, и меня сократили. Я думал, что сейчас быстро найду другую работу, но не смог. Поэтому стал водить такси. Сначала брал тачку в аренду, потом купил свою машину в рассрочку.
Я: Получается, сколько ты лет проработал таксистом?
Р: Наверное, с 2014 по 2016-2017 год — года два-три.
Я: Когда ты понял, что все, можно больше не водить такси?
Р: Не водить такси? Я хорошо помню, как я это понял. Такси — это реально безумие какое-то: нет никаких перспектив, вообще ноль, ничего нет. Ты просто садишься в машину и едешь, как дурак. Не хотелось так жизнь тратить. При этом дома (в Кабардино-Балкарии. — Esquire) у меня все было нормально, но и домой тоже не хотел возвращаться. Я думал: «Неужели Москва — такой огромный город, а я не могу здесь себя найти?» Я четко помню, как сижу однажды в своей машине, перед тем, как домой заехать, — это был поворотный момент — и думал : «Так, что я умею делать? Я умею водить машину, я зарабатываю на этом. Но что еще я умею?» И понял, что в школе, в университете всегда участвовал во всяких кавээнах, но это никогда не выходило за рамки города. Тогда я подумал: «Так, я умею шутить». Я погуглил, есть ли в городе открытые микрофоны, записался, пришел. Так нервничал на первом выступлении, что даже купил себе какое-то успокоительное. Очень страшно было. Но я выступил средне. Не облажался.
Я: Смеялись?
Р: Местами. Понимаешь, я тогда не умел писать шутки, я просто знал, что вот это смешно.
Я: А как научиться писать шутки?
Р: У каждой шутки есть «создание ожидания» и есть «слом ожидания», понимаешь? Грубо говоря (это не моя шутка), «мой дед умер во сне тихой смертью» — это создание ожидания, у тебя в голове рисуется сразу дед, постель. А «слом ожидания» — это уже сама шутка: «Правда, пассажиры в его автобусе кричали».
Я: Одна из твоих ключевых тем — шутки про кавказцев.
Р: Да, и я объясню почему. Во-первых, я кавказец, и это определяет меня полностью, от начала и до конца. Не в смысле, что я такой: «Сила, оружие!» Но моя национальность на меня влияет, как ни крути. Когда я приехал в Москву, я столкнулся с непониманием. Чтобы говорили: «Чурка, хач!» — нет, такого не было. Но было, что в комментариях к заказу такси писали: «Водитель славянин». Это было очень неприятно. Еще помню, как ко мне в машину садится какая-то женщина, я с ней начинаю говорить — нормально, на русском языке, который я знаю всю свою жизнь, как и все мои друзья, все наше окружение. А она такая: «Ой, а вы так хорошо по-русски говорите». Даже как-то фраза была, сейчас вспомню. Типа: «Ой, вас зовут Расул, а вы так хорошо по-русски говорите».
Я: Ну, такой бытовой расизм люди в России даже не замечают за собой, мне кажется.
Р: Я не обвиняю всех русских: «Какие вы плохие!» Нет, я понимаю, что многие вообще с другим сталкивались, у них негативный опыт. Но я-то приехал с другим опытом.
Я: Я, если честно, не думаю, что у всех людей в России так много негативного опыта с кавказцами, на который можно опираться.
Р: Есть негативная репутация, когда ты думаешь: «Нафиг связываться». И это нормально, я бы тоже так себя вел. Я понимаю, что человек мыслит ярлычно. Так легче. Я никогда в жизни не встречался с тем, что меня кто-то избил, мне кто-то нагрубил, но попытки снять квартиру, найти работу, в такси какие-то непонятки — это было первое, с чем я в Москве столкнулся. Поэтому я про это шутил. Вторая причина — а про что мне еще шутить? Вот выходит в зал, представь себе, чувак — лысый, с бородой. Первое, что он должен сказать, — это объяснить, почему он такой. Я часто сталкивался с тем, что выходил на сцену — и люди сразу чуть-чуть напрягались. А потом ты говоришь, условно: «Я хач» — и публика такая: «А, все, можно смеяться». Понимаешь?
Я: А у тебя много кавказцев в твоей аудитории, как тебе кажется?
Р: Да, сейчас очень много. Я недавно понял, что у каждого комика аудитория вот точно такая же, какой он. Вот у Саши Долгополова, я заметил, аудитория прям точно такая же, как и он: немного странно одетые, немножечко фриковатые. Ко мне, я замечаю, такие типы с бородами приходят. К Жене Чебаткову, например, приходят те, кто в рекламном бизнесе работает, креативщики. У Нурлана на концертах неимоверное количество казахов. Потому что они видят, что «это он, а это — я».
Я: Когда я смотрела твои стендапы, я удивилась тому, что ты шутишь про токсично маскулинных мужчин, высмеиваешь таких карикатурных мужиков.
Р: Они же очень смешные!
Я: Да, я согласна. Но ты при этом мог бы пойти противоположным путем и, наоборот, этот образ отработать — примерить на себя образ патриархального мужчины.
Р: И с его точки зрения шутить? Мне эта роль не близка вообще. Мне отчасти близка точка зрения патриархального кавказского мужчины, но иногда она тоже доходит до абсурда, как и у русского мужчины. Короче, эти мужики меня очень смешат. Я в Турции их часто видел — таких, которые «че там, че там, опа, опа». Это веселый персонаж.
Я: При этом ни разу не слышала шутки, где ты бы шутил про жену.
Р: Ну, у меня есть несколько. Но я недавно женился же, года полтора всего. Сейчас шутить про жену — это мейнстрим. Как и кавказцу шутить про «я — кавказец». Шутки про жену делают тебя невероятно популярным, они очень людям нравятся, потому что практически все женаты. Так вот, у меня есть шутки про жену, но у меня она, во-первых, реально не тупая. Я обычно шучу про то, что меня злит. Чтобы шутка получилась действительно смешной, она должна быть искренней.
Я: У вас семья с традиционным укладом?
Р: У нас — золотая середина. Я своей жене не разрешаю, к примеру, в гостях или при родителях меня подкалывать. Говорю ей потом: «Никогда так больше не делай».
Я: Тебя это задевает?
Р: Ну, у нас это не принято. Я же ее не избил. Я ей сказал: «Больше так не делай, пожалуйста, больше меня не подкалывай при моих друзьях или при моих родителях».
Я: Потому что тебе дискомфортно?
Р: Мне дискомфортно. И ей будет дискомфортно, если я буду при подругах ее подкалывать. Вот такие моменты. Что касается работы, например, пожалуйста, я жену не запираю дома. Хочешь в спортзал — иди. У нас довольно обычные общероссийские отношения в семье.
Я намерен всю жизнь со своей женой прожить, и когда ты стареешь, твоя жена рано или поздно становится сильнее, чем ты, — это факт. И потом — держись. В кавказских семья очень много женщин, которые рулят.
Я: Как твои родственники реагируют на то, чем ты занимаешься, о чем ты шутишь?
Р: Я стараюсь шутить так, чтобы потом, если что, я смог достойно ответить за свои слова — неважно, перед кем. Моя семья — папа, мама, два брата, сестра — замечательно относятся к стендапу, потому что я самореализуюсь, у них денег не беру. Я благодарен отцу, что он никогда не говорил: «Ты будешь делать так, как я тебе сказал! Я твой отец!» Нет.
Я: А чем они занимаются?
Р: Сейчас пенсионеры, но мой папа всю свою жизнь проработал главным инженером на строительных заводах. Мама работала в отделе опеки и попечительства, а потом она была в министерстве образования. Там очень часто заносят взятки, а моя мама ни разу ни одной не взяла. Даже я ей, помню, говорил: «Мам, ну возьми ты хоть одну взятку, компьютер мне купим». (Смеется.) Мой папа тоже чересчур честный человек, но я понимаю, что это круто. Потому что никто не может мне сказать: «Ты сын вон того, он был вором». Каждый раз, когда я приезжаю домой, если кто-то спрашивает: «Ой, а это чей сын?», говорю, что я сын Абдулкерима, и они такие: «Знаем-знаем».
Я: Как уважаемого человека.
Р: Да. Не прям так, что его все знают, но народ же небольшой. У нас два народа в Кабардино- Балкарии: кабардинцы и балкарцы. Я — балкарец, нас всего сто тысяч человек. Более-менее все друг друга знают.
Я: А ты чувствуешь, что стендап все больше и больше внимания к себе привлекает?
Р: Да.
Я: Многие считают, что стендап становится популярным, потому что в России все не очень со свободой слова и есть куча вещей, которые ты можешь послушать только у юмористов.
Р: С этим я полностью согласен. Когда все плохо, остается только шутить. Даже если война идет, люди все равно шутят. Комик — это индикатор общества. Наверное, стендап — это последний свободный жанр. Когда реально ты можешь все что хочешь говорить — главное, чтобы смешно это было.
Я: В СССР и России был КВН, в нулевых появился Сomedy Сlub — и с его появлением как-то резко стало понятно, что квн устарел. Ребята из Comedy Club были такие дерзкие, так разговаривали со звездами, зрителями — очень сильно отличались. Но сейчас, когда ты смотришь на них, тоже незримо чувствуешь, что это время ушло.
Р: Они сами превратились в тех, над кем они шутили, это раз. Появились деньги, появилось что терять.
Я: То есть комик должен быть голодным и злым?
Р: Да, даже если у тебя куча денег. Ты должен быть всегда голодным, даже если ты сыт.
Я: Ты чувствуешь, что у юмора в России в последние пару лет открылось какое-то второе дыхание?
Р: Это факт. Но нужно понимать, что у нас в России стендап как жанр появился вообще недавно. Начиная, условно, с Руслана Белого и заканчивая каким-нибудь 15-летним комиком, который вышел на сцену и пытается шутить: даже в этой схеме Руслан Белый — все равно молодой комик. Мы все, так или иначе, находимся на одном уровне. Поэтому говорить: «Тот стендап, этот стендап». Я могу сказать точно, что стендап — это не Comedy Club. Они стали закрытой системой, где не обновляется ничего, куда нельзя было попасть. А живой организм — это открытая система: одно поступает, старое уходит. Я думаю, что стендап не устареет. Это жанр, который очень разнообразный сам по себе. Как музыка.
Я: Ты повышаешь свою самооценку, когда выходишь на сцену?
Р: Я себя чувствую невероятно. Это всем комикам знакомо, когда ты вышел, всех разнес. И ты думаешь: «Ну все, я — Энди Кауфман, Джим Керри». А бывает, что ты выходишь, а там — полная тишина, и ты думаешь: «Что я за говно?»
Я: Все творческие профессии подразумевают качели.
Р: И мне так нравятся эти качели! Что сначала тебя поднимает до небес, а потом подзатыльником скидывает — и я лечу и обратно взбираюсь.
Я: Мне кажется, это важно. Помогает не потерять адекватность.
Р: Поэтому комики — адекватные люди. Вот я общался с певцами, рэперами. Не буду называть никаких имен. Рэперы — они немного такие, с небес упали. И ты думаешь: «Чувак, тебе сейчас 30 лет, еще два-три года — и ты уже все». Любовь к ним резко появляется — и резко пропадает. А в стендапе ты медленно, постепенно набираешь свою аудиторию. Условно, Карлин — я не любитель Карлина, но он в любом возрасте был классный.
Я: Есть какая-то тема, на которую ты не будешь шутить?
Р: Если бы я выбирал себе тему, на которую нельзя шутить, то это было бы что-то связанное с исламом. Во-первых, потому что я сам мусульманин, а во-вторых, это опасно, потому что есть масса неадекватных людей. Если я шучу, то я должен быть готов за это ответить.
Я: У тебя есть понимание, что если ты пошутишь про ислам, ты можешь огрести, но у тебя нет такого, что если ты пошутишь про политическую обстановку, ты можешь огрести?
Р: Если я пошучу про режим… Короче, это разные вещи — ислам и режим.
Я: Я и не сравниваю, но ты живешь в России.
Р: Короче, для меня не проблема шутить про ислам, или про режим, или про что-то еще. Но про ислам я не буду шутить. Я не хочу забывать свои корни. Типа: «Так, короче, я теперь живу в Москве, занимаюсь стендапом, говорю что хочу, пошли все в жопу, я очень креативный и либеральный». Нет, я — Расул Чабдаров, у меня есть свои минусы, свои плюсы. Есть то, что мне нравится в либерализме, условно, есть что-то, что мне не нравится. Так вот, мне все нравится в исламе. Если кому-то не нравится, то у меня нет претензий.
Я: А шутки про мусульман-террористов шутить можно?
Р: Они в основном стереотипные — типа «давайте взорвем зал» или что-то такое. Это стереотипы. Это больше даже о том, как вы обо мне думаете. Но ислам — это та точка, которая не дает мне потеряться в этой массе, в этом городе.
Я: Тебе это помогало, когда ты переехал?
Р: Да. В самые тяжелые моменты я лежал и просил Бога, чтобы было так и так.
Я: Сбывается?
Р: Ты не поверишь, но всегда. Возможно, я сам себя программирую, но всегда сбывается. Представим так: ты живешь один в большом городе. Это очень тяжело. А если ты еще и атеист, тебе тяжело вдвойне.
Я: Могло бы быть такое, что ты бы женился не на мусульманке?
Р: Тяжелый вопрос, если честно. Наши ментальности в каких-то моментах точно были бы разные. Давай так: я не религиозен, моя жена — современная женщина. Но мне важно было, чтобы она была моей нации. Ведь помимо того, что мне надо строить отношения с ней, мне надо строить их еще и с ее семьей. И когда у вас одинаковый менталитет, культуры, это намного легче. Плюс я уверен: если бы я женился не на своей, то я бы в Москве просто пропал. Мои дети бы потом говорили: «Наш папа был откуда-то оттуда — то ли Пакистан, то ли Гонолулу, не помню».
Я: Тебе важно, чтобы они знали корни?
Р: Я не хочу терять себя. Может, потому что это я из маленького народа. Ладно, если бы нас было 20 миллионов, но нас всего 100 тысяч человек в мире. Народик такой. Возможно, это комплекс, что мы можем потеряться. Возможно, это просто сидит у меня в голове.
Следующий анекдот
О чём тут речь? В 2017 году у Comedy Woman вышел эпизод про эскорт-агентство, где Тамара Турава исполнила роль недалёкой девушки из Ингушетии, которая проводила для гостей Москвы экскурсию по шашлычным, хинкальным и заведению «Самса у мечети». При этом владелица агентства, сыгранная Екатериной Скулкиной, оскорбляла героиню Туравы и обещала заставить её «жрать камни».
Ингушская община сочла номер оскорбительным, после чего на сайте Comedy Club Production появились извинения от создателей шоу, а генеральный директор продакшна Андрей Левин поехал лично извиняться в постпредство Ингушетии. Отдельно покаялась перед зрителями и Екатерина Скулкина. Сам ролик, естественно, был удалён из всех официальных соцсетей ТНТ.
Есть ли в этих делах что-то общее, или противники Идрака сравнили совершенно разные вещи? Чтобы точно не ошибиться, мы обратились за комментарием к Томасу Гайсанову – продюсеру образовательно-развлекательного канала Labelsmart, проекта Outside Stand-Up, а также одному из трио героев подкаста «История на ночь». Томас не только плотно связан с миром комедии, но и является уроженцем Республики Ингушетия, так что большего эксперта в этом вопросе сложно представить.
«Очень много причин, почему это разные ситуации. Навскидку: номер Comedy Woman – федеральное ТВ, то есть заранее написанный материал, а не импровизация на локальном ютуб-канале. Реакция последовала сразу, без раскачки от известных провокаторов. Ответ со стороны ТНТ – тоже сразу. Был взрослый конструктивный диалог сторон, без истерик. Тут его не было – Идраку конструктивно не говорили, почему ему нужно извиниться, вместо этого его называли чуркобесом, которого нужно депортировать. Всё это можно и нужно было замять в самом начале».
«На Катю Скулкину, авторов или кого-то ещё не заводили административных дел. Соловьёв и ему подобные Comedy Woman врагами народа не делали. Но если бы кого-то из шоу за это судили и сажали – я был бы абсолютно против. И там, и тут – неудачная, необдуманная шутка, а не целенаправленное оскорбление. Я как редактор считаю, что такое лучше вырезать и не баловаться с судьбой».
И финальный аргумент, закрывающий вопрос с претензией критиков о том, что шутки про кавказцев в России осуждаются сильнее, чем шутки про русских:
«Я не знаю ни одного случая, когда за шутку про кавказцев кого-то упекли в тюрьму, и сомневаюсь, что это возможно. Шуток про кавказцев было много, административных дел ноль. И будет их тоже ноль, кто бы что не сказал. Всем желаю перестать занимать обиженную жизненную позицию и искать пути договориться.
Сейчас комики отстаивают не шутки Идрака или даже его самого, а право шутить и не попадать за это в тюрьму. Идрак свое получил в гиперобъеме, едва ли кто-то хочет оказаться на его месте – травля, нападение, суд, спецприемник. Агрессия в комментариях должна уже утихомириться, надо всем жить дальше – хейтеры сами понапрасну делают из него мученика-героя».
Следующий анекдот
- стендап шутки про кавказцев
11 aylar önce
8 aylar önce
Yıl önce
Читайте также: