Шутки и остроты пушкина

Обновлено: 22.11.2024

Вот как заканчивается (это не самый конец, но ближе к концу) хрестоматийный, заучиваемый наизусть каждым школьником монолог Чацкого «А судьи кто?» в комедии Грибоедова «Горе от ума»:

Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке.

«Но должников не согласил к отсрочке» — а кого он, собственно, не уговорил подождать? Ведь «должник» в современном значении слова — это тот, кто должен. А в тексте Грибоедова слово «должники» употреблено в значении «кредиторы», то есть в прямо противоположном.

Возникает иллюзия понимания, возникает инерция чтения. Нам кажется, что мы понимаем текст, а в ряде случаев мы его понимаем прямо противоположным образом. Но мы не видим абсурдности собственного понимания, не замечаем ее просто потому, что проскальзываем взглядом мимо. А более глубокое чтение текста тут же нас ставит перед проблемой — а что же все-таки это значит?

Вот другой широко известный текст, в котором употреблено другое хорошо известное современному читателю слово — слово «пень». Дуэль Онегина и Ленского:

Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полок сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще. За ближний пень
Становится Гильо смущенный.
Плащи бросают два врага.
Зарецкий тридцать два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел по крайний след,
И каждый взял свой пистолет.

О педантической точности Зарецкого мы говорили в одной из предыдущих лекций. А как интерпретировать поведение слуги Онегина — Гильо? Иллюстраторы (а их много, и в их число входят выдающиеся художники — например, Мстислав Добужинский) изображают Гильо пристроившимся невдалеке возле небольшого пенька. Все переводчики используют для передачи этого фрагмента слово со значением «нижняя часть срубленного, спиленного или сломленного дерева» — например, английское stump в переводах Набокова, Джонстона и Фейлена. И точно так же толкует это место «Словарь языка Пушкина».

Однако если Гильо боится погибнуть от случайной пули и надеется от нее укрыться, то зачем он становится за ближний пень? Почему бы не остаться стоять, где стоял? Ведь скрываться за пнем бессмысленно: он же не ложится и не прикрывает голову руками.

Об этом, кажется, никто не задумывался, пока не так давно замечательный лингвист Александр Борисович Пеньковский (который сам иронизировал над совпадением своей фамилии и своего интереса к этой теме) не показал на множестве текстов пушкинской эпохи, что в то время слово «пень» имело еще одно значение, помимо того, которое оно имеет сегодня. Это значение — «ствол дерева», необязательно срубленного, спиленного или сломленного. То есть большой ствол в языке Пушкина — это тоже пень. За таким пнем действительно можно спрятаться от пули.

Этот пример проясняет механизм нашего непонимания знакомого текста. Мы встречаем в нем знакомое слово, мы приписываем этому слову привычное нам значение, а это слово имеет либо другое значение, либо оба: и привычное, и другое. Для того чтобы понять слово и весь фрагмент правильно, нам нужно перевести текст с языка того времени на наш язык.

Та же проблема возникает и в случае перевода на иностранный язык. Когда замечательные переводчики переводят пень как stump, они сталкиваются с той же проблемой перевода. Но тут сделать вид, что всё хорошо и что все всё поняли, не удается: слово, выбранное в чужом языке, в данном случае выдает неправильное понимание.

Мы говорили о том, что ушедшие реалии создают утраченные смыслы. В частности, утраченная реалия — это гужевой транспорт. Он стал экзотикой, его хозяйственная роль нивелировалась, он остался в лучшем случае развлечением для туристов. Связанная с ним терминология ушла из общеупотребительного языка, и сегодня она по большей части не ясна. Не является исключением и еще один хрестоматийный текст — описание сборов Лариных в Москву в седьмой главе «Евгения Онегина»:

Готовят завтрак повара,
Горой кибитки нагружают,
Бранятся бабы, кучера.
На кляче тощей и косматой
Сидит форрейтор бородатый.

Это конец строфы, сюда Пушкин очень часто помещает афоризм, бонмо Бонмо (от франц. bon mot) — остроумное выражение, остро́та, шутка. , остроумное — просто мы не всегда это понимаем. Ну, кляча тощая и косматая — понятно, что это комическая картина. Но зачем в конце описания этих сборов, которое занимает две строфы, вдруг появляется бородатый форейтор? И вообще, кто такой форейтор?

Начнем с установления значения слова. «Форейтор» — с одним «р» или двумя «р», с суффиксом «ер» или «ор» (у Пушкина в прижизненных изданиях это слово пишется с двумя «р» и с «ор») — это германизм от немецкого Vorreiter: тот, кто едет спереди, на передней лошади.

Значит, форейтор едет на лошади, а не сидит в повозке на козлах (или на облучке, на ободке телеги, если это более простое средство передвижения). На козлах сидит кучер (это слово заимствовано из немецкого, от Kutsche — «повозка, карета»; в немецкий оно пришло из венгерского, где соответствующий термин происходит от топонима Коч и означает, собственно, кочский экипаж, экипаж из города Коч). А форейтор, в отличие от кучера, сидит не в экипаже. Мы можем открыть словари и узнать, что форейтор — это верховой, который при запряжке цугом (это когда лошади запряжены или просто одна за другой, или парами, одна пара за другой) сидит на передней или одной из передних лошадей, поэтому он и Vorreiter — «едущий впереди».

Достаточно ли этого словарного объяснения для понимания текста «Онегина»? Нет, недостаточно, потому что никакие словари не указывают одной важной особенности форейторского дела: как правило, форейтором был подросток или даже маленький мальчик. Об этом часто упоминают литераторы XIX века. Например, у Тургенева в «Степном короле Лире» мы находим такое описание:

«В назначенный день большая наша фамильная четвероместная карета, запряженная шестериком караковых лошадей, с главным „лейб-кучером“, седобородым и тучным Алексеичем на козлах, плавно подкатилась к крыльцу нашего дома. Сквозь настежь растворенные ворота вкатилась наша карета на двор; крошечный форейтор, едва достававший ногами до половины лошадиного корпуса, в последний раз с младенческим воплем подскочил на мягком седле, локти старика Алексеича одновременно оттопырились и приподнялись — послышалось легкое тпрукание, и мы остановились».

Значит, форейтор — мальчик. И дело тут не только и не столько в обычае или моде, на которую справедливо указывает Лотман в своем комментарии к «Евгению Онегину», сколько в практической необходимости. Форейтор должен быть легким, иначе лошади будет трудно его везти.

Между прочим, на представлении о нежном возрасте форейторов построена острая преддуэльная шутка Пушкина по поводу графа Борха, чьим именем был подписан диплом рогоносца, присланный Пушкину 4 ноября 1836 года (а этот диплом и послужил поводом для дуэли). По воспоминаниям современника, по дороге к месту дуэли Пушкину и его секунданту Данзасу попались едущие в карете четверней граф Борх с женой. Увидя их, Пушкин сказал Данзасу: «Вот две образцовых семьи». И заметя, что Данзас не вдруг это понял, он прибавил: «Ведь жена живет с кучером, а муж — с форейтором».

Форейтор должен быть мальчиком, а в «Евгении Онегине» у Лариных форейтор бородатый. Ларины так долго не выезжали и сидели сиднем в деревне, что уже и форейтор у них состарился. Мы имеем дело с утраченной, не опознаваемой сегодняшними читателями иронией: старый, а должен быть юный.

Этот пример еще раз возвращает нас к аналогии понимания и перевода. В свое время великий лингвист и семиотик Роман Осипович Якобсон предложил разграничение видов перевода: помимо обычного, интерлингвистического, межъязыкового, он говорил об интралингвистическом, внутриязыковом и интрасемиотическом, то есть переводе с одного языка культуры на другой. Допустим, экранизация — это интрасемиотический перевод. Экранизируя «Евгения Онегина», мы должны представлять себе, как выглядел Онегин — мы не можем пропустить это.

Чтение и понимание сопоставимо с интралингвистическим, внутриязыковым переводом. Это очевидно в случае, когда мы переводим «Песнь о Роланде» со старофранцузского на современный французский или «Слово о полку Игореве» с древнерусского на современный русский. Но точно такая же ситуация возникает при переводе на современный русский язык текстов XVIII и XIX века. Мы должны их внутри себя, так сказать, умственно перевести.

Следующий анекдот

Оригинальная личность Александра Сергеевича Пушкина (1799-1837), как в зеркалах, отразилась во множестве анекдотов. Характер этих анекдотов недвусмыслен: это истории об остроумном литераторе, чье слово сражало как пистолетный выстрел на дуэли – или как козырная карта за ломберным столом. Приведу характерный анекдот, от которого веет именно пушкинским характером, пушкинским складом ума. В нем явственно проявляется ментальность Пушкина - литератора до мозга костей. Однажды поэт пригласил несколько человек в ресторан и угощал их на славу. Вошел граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, сказал: — Однако, Александр Сергеевич, видно туго набит у вас бумажник! — Да ведь я богаче вас,— отвечал Пушкин,— вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный — с тридцати шести букв русской азбуки.
Каждый из нас представляет себе, что такое современный анекдот. Первоначально же это слово обозначало неизданное, не¬известное публике сочинение. С изобретением книгопечатания анекдотами называли первые публикации забы¬тых произведений греческих и римских авторов. Потом под анекдотом стали понимать характерный факт, случай, пропущенный в предшествую¬щей исторической литературе.
Одновременно с «ученой» зарождается и «бытовая» разновидность анекдота. Образцом бытовых анекдотов явился сборник александрийского автора V века Гиерокла. Его имя стало притягательным центром для странствующих сюжетов. Гиерокл поднимал «вечные» темы, одна из которых, к примеру,— человеческая глупость. Вот сюжеты отдельных анекдотов: один дурак упрекал своего отца в том, что он своим рождением помешал ему наследовать крупное сос¬тояние деда; другой, услышав, что ворон живет 200 лет, купил эту птицу, дабы лично убедиться в ее долгожительстве; третьему приснилось, что его преследует дикий кабан, и он стал укла¬дывать у кровати собак.
Окончательно жанр анекдота оформился в эпоху Возрожде¬ния, а современное обличье приобрел лишь во второй половине XIX ве¬ка. Пройдя долгий путь, он заметно изменился. Тем не менее, анекдот сохранил главное: лаконичность, неожиданность развязки, рассказ о смеш¬ном или оригинальном поступке, высказывании, необычный угол зрения на привычные вещи.
Анекдот, словно джинн из бутылки, выр¬вался на свободу и быстро распространился по Европе в XV веке. Он аккумулировал в себе настроения ренессансного человека — счастье земного су¬ществования и радость познания мира. В разных странах этот жанр называли по-разному: фабльо — во Франции, шванк — в Германии, фацеция — в Италии. Но сущность его не менялась. Скульптура отразила совершенство форм высшего создания при¬роды — человека, живопись — красоту и многоцветье мира, поэзия и музыка — его ритмику и мелодичность. Анекдот стал выраже¬нием удивления, вызванного изобретательностью и виртуозностью человеческого ума.
Смех, рожденный анекдотом, зиждется на иной почве, чем в комедиях. Комедио¬граф стремится выявить типичные факты и тенденции человеческого бытия, а потом воплотить свои наблюдения в сценических персонажах. Творец анекдота по¬ступает по-другому. Для него довольно и одного факта; уменье обработки сводится к заострению смешной стороны. Иначе говоря, возникновение анекдо¬та одномоментно, шлифовкой занимается как автор, так и общественная среда.
Мудрая, насмешли¬вая, издевающаяся улыбка анекдота неожиданно появляется в момент вспышки своего рода «вольтовой дуги» между реальным событием и его восприятием умной и наблюдательной личностью. Сопричастность происшествию— непре¬менный признак анекдота, его привлекательный аромат. Анекдот как бы приглашает слушателя в свой интимный круг - побеседовать и посмеяться вместе.
С начала XVIII века определились три линии бытования анекдота в литературе и общественной жизни Рос¬сии. Во-первых, шла переработка зарубежного наследия, что во¬плотилось в цикле анекдотов о шуте императора Петра I Балакиреве. Дворянин И.А.Балакирев (род. в 1649 г.) действительно существовал, он был доверенным слугой Петра Великого.
Шутовской анекдот берет начало с немец¬ких рассказов о проделках Уленшпигеля (XV в.); его коллегой в Турции был Ходжа Насреддин, в Африке — Абунавас, а в Рос¬сии — Балакирев. Им приписывались остроты и шутки многих поколений шутов различных стран. Скажем, Уленшпигелю приписывались проделки итальянского шута Гонеллы, влияние которого заметно и в анек¬дотах о Балакиреве. Так, например, сохранился анекдот о том, как Петр I, прогневавшись на своего шута, выгнал его и запретил впредь ступать на свою землю; прошло время, и Ба¬лакирев в одноколке показался перед окнами царского дворца, насыпав на дно экипажа купленной шведской земли. Такой же случай описан в новелле Франко Саккетти «Гонелла и маркграф Феррарский.
Некоторые анекдоты приживались в царских дворцах и хоромах гос¬под, а другие вели кочевой образ жизни. В них присутствовали элементы социальной сатиры. В середине XVII века под давлением церкви были приняты строгие меры против шутов и скоморохов, и «кочевые анекдоты» вскоре почти все вымерли.
В XVIII веке рождается русский «бытовой» анекдот. Примером его могут служить юмористиче¬ские лечебники, пародировавшие рецепты иноземных врачей. До¬роговизна услуг, недоверие к медицинским познаниям чужезем¬цев вызывали насмешки над эскулапами. Для русского насмешника они все были «немцы». Пародийные лечебники возникали в среде простого городского лю¬да, они несли на себе печать фольклора (пословицы, поговорки, загадки и пр.). Приведем выдержки из двух таких лечебников: «. по¬теть 3 дни на морозе нагому, покрывшись от солнечного жаркого луча неводными мережными крылами в однорядь. А выпотев, ве¬леть себя вытереть самым сухим дубовым четвертным платом. »; «А буде болят ноги, взять ис под саней полоз, варить в соломяном сусле и приговаривать слова: как таскались санныя полозья, так же бы таскались немецкие ноги» .
В конце XVIII века, а особенно —в первые десятилетия XIX столетия, от анекдота стали требовать не просто интересных фактов, но и остроумия, забавности, оригинальности. В обществе утвердилось несколько типов оригинального поведения, в том числе так называемое «чудачество». Многие знатные лица чудили как бы специально, чтобы попасть в историю. Много таких анекдотов о Григории Потемкине. Однажды, желая оказать протекцию земляку, он придумал для него платную работу: смотреть за монументом Петру 1 работы Фальконе и ежедневно докладывать князю, стоит ли он на месте. Чудил Потемкин и тогда, когда вызвал из отпуска своего адъютанта только рад того, чтобы проверить слух о его феноменальном знании дней поминовения в святцах. Бедный адъютант скакал несколько дней до военного лагеря, изнывая от неизвестности.
Настоящий расцвет жанра пришелся на пушкинскую эпоху. Для этого были свои причины. Именно к се¬редине двадцатых — началу тридцатых годов XIX столетия жанр русского анекдота, можно сказать, окончательно сложился, опре¬делились его внутренние законы, традиции, репертуар сюжетов, рассказчиков. В пушкинскую эпоху анекдот начал осмысляться как ценный элемент культуры. Стала обозначаться тенденция к сохранению анекдота в национальной памяти. Однако происходило это при обстоятельствах достаточно драматичных.
После неудачного восстания декабристов возник приток новых общественных деятелей, которых друг Пушкина П.А.Вяземский назвал «наемной сволочью». Дворянской культуре пришлось потесниться. Традиционная культура общения перестала быть определяющей нормой. И, как следствие, ушел в быт и анекдот, потеряв ореол литературного жанра. Тогда-то под анекдотом и стали понимать нечто несерьезное, легковесное, малозначащее. Именно в ходе осознания того, что жанр уходит, выдыхается, что блистательные традиции его меркнут, были предприняты попытки по спасению жанра: это «Застольные беседы» А. С. Пушкина и «Старая записная книжка» П. А. Вяземского. Возникли они в ходе борьбы с так называемым «торговым» направ¬лением в литературе. В круг ценностей традиционной дворянской культуры А. С. Пуш¬кин и П. А. Вяземский включали не только создания архитектуры, музыки, литературы, но и совершенно особую сферу — искусство общения, устную словесную культуру, одним из ведущих жанров которой и был анекдот.
На протя¬жении первой половины XIX века шел процесс складывания нового типа анекдота, в том числе политического, отразившего общественное мнение об острых вопросах жизни. «В Москве много ходячего остроумия,— писал совре¬менник,— этого ума, qui court la rue (который бегает по улице.— А.В.), как говорят французы. В Москве и вообще в России этот ум не только бегает по улицам, но и вхож в салоны, зато как-то редко заглядывает он в книги. У нас более устного ума, нежели печатного».
Какой смысл вкладывали в анекдот люди пушкинской эпохи? Под анекдотами тогда понимали и исторические сочинения, и литературные портреты, апологи, «невыдуманные повести». И все-таки существовало некое ядро: это требование неизвестности, новизны. В основе литератур¬ного анекдота лежал необычный случай, невероятное реальное происшествие.
В «Частной реторике» Н. Ф. Кошанского было подмечено: «Цель его <анекдота): объяснить характер, показать черту какой-нибудь добродетели (иногда порока), сообщить любо¬пытный случай, происшествие, новость. ». А вот определение жанра в «Энциклопедическом лексиконе» А. Плюшара (статья А. Никитенко): «Главнейшие черты … анекдота суть краткость, легкость и искусство сберегать силу или основную идею его к концу, и заключить оный чем-нибудь разительным и неожиданным».
Итак, в центре анекдота находится странное, неожиданное, откровенно нелепое событие, выпадающее из повседневного течения жизни. Более того, анекдот строится не просто на невероятном событии, а на событии, принципиально не совпадающем с ожиданиями слушателя. Ну, кто мог, к примеру, ожидать от великого русского поэта такого афронта. Однажды Пушкин встретил гостей, держа в зубах булку с икрой, а в руке стакан вина. Пришедшие провинциалы сказали, что желают видеть славного писателя. Славный писатель отчеканил им следующую фразу: «Ну, теперь видели. До свиданья».
Мы уже говорили о роли финала в анекдоте, то есть, о том, что принято называть его пуантом или острием. Однако часто финал анекдота не просто неожидан, но и непредсказуем – даже для самого рассказчика. Так, в рассказе Д. Е. Цицианова об огромных пчелах, размером с воробья, якобы жи¬вущих в обыкновенных ульях, завершающая реплика такова: «У нас в Гру¬зии отговорок нет: хоть тресни, да полезай!». Благодаря ней рассказ вырастает из рядового случая похвальбы в подлинно художественный текст. Заключительная реплика цициановского «остроумного вы¬мысла» (формулировка А.С.Пушкина) убеждает, что рассказчик, говоря о диковинных пчелах, отнюдь не стремится ввести в заблуждение: он играет, импровизирует, творит, стараясь произвести чисто эстетический эффект. Так возникает атмосфера подлинного творчества.
П.А.Вяземский как-то заметил, что француз не забудет остроумного слова, сказанного сто лет назад. Это – укор нашим современникам, которые, ниспровергая дворянскую империю, заодно погубили и дворянскую культуру. Анекдоты - эти эфемериды культуры, рассеянные по многочислен¬ным записным книжкам, дневникам, письмам, мемуарам. Наследие старин¬ных русских рассказчиков и острословов не должно быть забыто.
Пушкин, как известно, был ценителем и собирателем анекдотов. У него была специальная тетрадь с английским заглавием «Table tolk» (Застольные беседы), куда заносились для памяти и забавные истории века прошедшего, и злободневные случаи из современной жизни. Некоторые из них были использованы в творчестве. Сошлюсь на «Сказку о золотом петушке» - одно из самых искрометных и ироничных пушкинских творений. В крике петушка, предупреждавшего престарелого царя о вражеских нашествиях, - а он пел очень уж непривычно для русского уха - «кири-куку», - слышится отголосок анекдота о знаменитом вельможе екатерининских времен Григории Потемкине.
Сам Пушкин стал героем необычно большого числа ходячих историй, которые воспроизводят легендарную – но и живую - фигуру великого поэта. По этим забавным историям можно понять, что на его литературной славе хорошо наживались ловкие люди. Приведу историю, опубликованную А.А.Карасевым в «Крымском вестнике» за 1900 год. Бродя по Новочеркасску, поэт зашел в книжную лавку и спросил, есть ли сочинения Пушкина. Продавец заломил за книгу немыслимую цену. «Почему так дорого?» - с улыбкой спросил поэт. «А очень уж приятная книжка». «Случалось ли вам пить чай без сахара?» - вдруг спросил он. «Да ведь это очень неприятно». «Ну, так вот пойдите домой, возьмите эту книжку и велите себе налить чаю без сахара. Пейте чай и читайте эту книжку - будет так же сладко, как с сахаром».
Пушкину было свойственно феноменальное знание и языка, и души русского человека, и его обычаев. В разговоре с В.И.Далем поэт восхищался русской сказкой и пословицей: «… что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!». И тут же указывал на отчужденность образованного общества от родного языка: «Надо бы сделать, чтоб выучиться говорить по-русски и не в сказке…». А насчет русской души… Вот анекдот из воспоминаний известного литератора В.А.Сологуба. Пушкин прогуливался с Соболевским по Невскому проспекту, и вдруг над коляской за мостом заколыхался высокий султан. Ехал Николай 1, который, как известно, не терпел подражательства. Соболевский, который только что вернулся из Европы и носил ярко-рыжие усы и бородку, тотчас юркнул в магазин. Пушкин рассмеялся своим детским смехом и покачал головой: «Что, брат, бородка-то французская, а душонка-то все та же русская?». Приверженность Пушкина всему русскому иногда доходила до абсурда. Однажды поэт пожаловался собеседнику, что не терпит, когда у него просят на чай. Тот резонно возразил, что обычай пить чай для народа более приемлем, чем водка, и этому надо радоваться. «Но пить чай, - возразил Пушкин с живостью, - не русский обычай».
Характерна реакция Пушкина на содержание первых глав «Мертвых душ», которые в его присутствии читал Н.В.Гоголь. Пушкин, большой охотник до смеха, поначалу много смеялся, потом понемногу становился все сумрачнее, и наконец, сделался совсем мрачен. «Когда чтение закончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Увы, и сегодня его слова звучат актуально как в России, так и в Украине.
Современники сохранили до последнего слова все, что молвил умирающий после дуэли Пушкин. И нельзя не поразиться провидческому дару великого поэта. Незадолго до злосчастной дуэли он зашел к Далю в новом, только что сшитом сюртуке. «Эту в ы п о л з и н у я теперь не скоро сброшу, - сказал он. «Выползиной» называли кожу, которую сбрасывает змея при линьке. Именно в этой одежде и был похоронен великий поэт…
Предлагаем и вам, дорогой читатель, насладиться ароматом пушкинской личности и пушкинской эпохи, сохраненном в анекдоте.

Спасибо большое за интересную подборку! С удовольствием прочла!
С теплом и уважением!

Следующий анекдот

Он по-своему оценил этого умнейшего человека в России, когда принялся волочиться за его женой. Именно он первый заложил это неуемное кокетство в голову Натали, которое погубило поэта.
Спасибо, Элла.

Дорогая Асна!
Я читала, что роковую роль в последние дни сыграла мстительная Идалия Полетика (Пушкин как-то не ответил на её "намёки", и она мстила ему), Идалия специально сводничала, твердила Натали о страсти Дантеса, старалась организовать их свидания.

Ничто не возникает на пустом месте. Будь Натали не такой своевольной и недалекой, она должна была прислушиваться не только к мужу , но и к сестре, Александрине, которая пыталась ее наставлять на путь истинный. Но ей нужно было совсем другое, и она его получила.

Ну, не совсем получила, дорогая Асна!
Натали ведь в прямом смысле не изменила мужу.
И он простил её за ТО свидание, он верил ей, хотя и упрекал в кокетстве.

Элла, здравствуйте. Пожалуйста, прочтите последние 5 глав романа на странице "А это - мой Пушкин!". Или его письма в последних двух томах 10-томника (Вы можете не писать отзывы, это не обязательно). Тогда Вы поймете, почему я так категорична. Последние три его года до того мучительны, голова его так болела, что и без ее выкрутасов ему было невыносимо жить. А он был человек высочайшей чести, и чудом держался - надо было заботиться о детях и о ней.
С уважением,

Он ее простил(( - ему надо было сохранить свою честь и не позорить СЕБЯ ( значит- и ее) . Ему надо было сохранить свое ИМЯ для потомков чистым - он, в отличие от нее, понимал и знал себе цену. А непрощение или скандал на одре смерти привело бы к падению его имени с пьедестала, куда он взбирался с такими муками: против него была почти вся пишущая братия, бездарная, завистливая, мстительная. Вспомните кого-нибудь из тех писателей, кто с ним жил в тот период жизни. Некого называть, кроме Гоголя и Лермонтова, намного младше его и учившиеся у него. Один у него был друг - Дельвиг, абсолютно бескорыстный, талантливый, но его творчество было построено на образцах древнерусской литературы, которую Лета унесла с собой. Только некоторые романсы остались на его стихи. Пушкин был Гением и он остался навеки в литературе, не взирая на время. остальные, кто травил его, или безразлично взирали на то, как его травят, понимали, что сами они - нули. Поэтому ненавидели, поэтому рады были смеяться над ним. А н. дорвалась до мест, где она хотела блистать и блистала, не обращая на своего мужа никакого внимания. Я не хочу больше это обсуждать, свое мнение я изложила на страницах этого романа. Правда, он тут неправлен, но факты совпадают с теми, что я почерпнула из всех возможных источников. И что-то приврать я не могла - в России - армия пушкинистов.

Асна,
Вас читать да читать.
Замечательно!
Особенно Ваша большая повесть. Успела пока две главы.

С Новым и счастливым, годом, дорогая Нина!
Пусть этот год станет самым радостным и светлым для Вас.
Спасибо за чтение и отзыв, за одинаковые со мной предпочтения в отношении Александра Пушкина. Я рада такому вдумчивому читателю, как Вы,Нина.
Роман отредактирован, но не хватает времени здесь выставить - он вышел в 2015 году под названием "Я крови спесь угомонил".
Читала Ваш спор с одной мадам.Спасибо.
Почему-то остались Ваши ответы - ее куда-то подевались.
С уважением

Сколько у Вас внимания Пушкину! Буду с интересом читать! Спасибо! Очень нравится! Я тоже немало литературы прочитала и про него, и про декабристов, изучая их и стараясь вникнуть в суть того времени, их духа и стремлений. И именно благодаря тому, что характер Пушкина столь взрывной, неудержимый, как его описывали его друзья, его и не приняли в общество (декабристов).

Спасибо, Татьяна! Я рада Вам. Вы правы, характер поэта не располагал к безоговорочному доверию в тех условиях.
С уважением,

Насладился находчивостью, талантом "самого умного человека России" первой трети 19 века и на все времена! Спасибо Вам, Анна!

Спасибо, Виктор, за визит ко мне. Особенно за то, что Вам понравилось.Я-то что: подбираю и выкладываю:-).
Ум уму - рознь! Но такого еще не рождалось - в сфере литературы.
С уважением - Асна.

Пушкин вообще был большим проказником! Очень люблю перечитывать нашего поэта. Получила большое удовольствие после прочтения Вашего рассказа, спасибо.
С уважением,

Спасибо,Тата, за отзыв.Да, по красоте слога и точности рифмы ему равных нет. А остроты его были разящими - вот потому у него было так много недоброжелателей из светской знати,которые в нем не видели себе равного. Нашего поэта это сильно ранило - ведь он чувствовал,знал, что ему нет равных ни по уму, ни по сердцу!
Еще раз спасибо, Тата.
С уважением - Асна.

Позвольте вклиниться и поздравить. Не знай забот, живи счастливо,
Чтоб говорили все всегда:
"Как эта женщина красива,
Как бесконечно молода!"

Следующий анекдот

Самому подробному комментированному изданию переписки Пушкина, которое еще в 1920-е годы готовил выдающийся ученый и архивист Борис Модзалевский, предпослан пушкинский же эпиграф: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная». В случае с Пушкиным это занятие тем увлекательнее, что его холодные (и не очень) наблюдения ума блещут замечательной остротой и шутками с желчью пополам. Его шутки прежде всего словесные, основанные на игре с различными стилями и регистрами языка, неожиданном совмещении омонимов или разных значений слов, языковых каламбурах. Они свидетельствуют не только о внимании Пушкина к языку и его постоянной словесной работе — в экспромтах, письмах и так далее, — но и о завидной самоиронии, искусстве смеяться над своими сочинениями и быть не всегда серьезным. Колкие пушкинские шутки, часто превращавшиеся в эпиграммы, не всегда нравились их адресатам, но сам Пушкин чужое остроумие очень ценил и с удовольствием обменивался каламбурами и шутками в письмах и разговорах.

Пушкин-лицеист. Гравюра Владимира Фаворского. 1935 год © Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images

За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.

Этот шуточный экспромт, сочиненный в 1818 году как бы от лица Василия Жуковского, которого осаждали молодые стихотворцы, в том числе лицейский друг Пушкина поэт Вильгельм Кюхельбекер, известен по воспоминаниям Владимира Даля и Николая Греча. Даль рассказывал, что «однажды Жуковский был зван на вечер и не явился. Когда его после спросили, отчего он не был, Жуковский отвечал: „Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер [читать свои стихи], и я остался дома“». Это рассмешило Пушкина, и он стал преследовать неотвязчивого поэта стихами, за которые обиженный Кюхельбекер будто бы вызвал Пушкина на дуэль. Друзья, разумеется, вскоре помирились, но выражение «мне кюхельбекерно» Пушкин еще не раз потом использовал в письмах. «Кюхельбекерно мне на чужой стороне», — например, писал он брату Льву 30 января 1823 года из Кишинева.

«…скажи Слёнину Иван Васильевич Слёнин (1789–1836) — петербургский издатель и книгопродавец. , чтоб он мне… препроводил, в том числе и „Талию“ Булгарина. Кстати о талии: на днях я мерился поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След<ственно>, из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила…»

Льву Пушкину, ноябрь 1824 года

Ценные сведения об объеме своей талии и талии своей соседки по псковскому имению Евпраксии Вульф Пушкин сообщал брату в письме из своей усадьбы Михайловское. Замечательно, что шутка про пояса подготовлена словесным каламбуром. Пушкин просит брата о присылке ему новых альманахов (в том числе театрального альманаха «Русская Талия», который издавал Фаддей Булгарин и в котором состоялась первая публикация отрывка из грибоедовского «Горя от ума») и от «Русской Талии» переходит к талии собственной.

«Кстати: Баратынский написал поэму (не прогневайся — про Чухонку), и эта чухонка, говорят, чудо как мила. — А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорей свою Чупку — ай да Парнас! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? италианку? чем их хуже чухонка или цыганка <П**** одна — е**!>, т. е. оживи лучом вдохновения и славы».

Аркадию Родзянке, 8 декабря 1824 года

Таким экстравагантным образом Пушкин сообщает своему петербургскому приятелю по обществу «Зеленая лампа» и поэту Аркадию Родзянко о своей и Баратынского параллельной работе над романтическими поэмами с экзотическими героинями. Вынужденно пребывающий на службе в Финляндии Баратынский пишет в это время поэму «Эда» — о несчастной любви финской девушки («чухонки») и русского гусара, а сам Пушкин продолжает работать над поэмой «Цыганы». А вот о ком сочиняет поэму адресат письма — не вполне понятно: Родзянка ее не дописал, наброски не сохранились. Высказывались предположения, что «чупка» — это «чубка» (от «чуб»), т. е. украинка, а может быть, имелась в виду финно-угорская народность.

еще больше шуток Топ-10 смешных отрывков из русской прозы Гоголь, Хармс, Зощенко и даже Достоевский

«Нынче день смерти [Джорджа] Байрона — я заказал с вечера обедню за упокой его души. Мой поп удивился моей набожности и вручил мне просвиру, вынутую за упокой раба божия боярина Георгия».

Петру Вяземскому, Михайловское, 7 апреля 1825 года

Об этой обедне, заказанной в церкви села Воронич за упокой души Байрона, который в прошлом, 1824 году скончался в греческом городе Миссолунги, Пушкин с удовольствием сообщал не только своему давнему приятелю и почитателю Байрона Петру Вяземскому, но и брату Льву. Из письма последнему известно, что в пушкинской шалости приняла участие и тригорская соседка Пушкиных Анна Вульф, так что «в обеих церквах Триг<орского> и Вор<онича> происходили молебствия».

Семейственной любви и нежной дружбы ради
Хвалю тебя, сестра! не спереди, а сзади.

Этот шуточный экспромт Пушкин послал в письме брату Льву от 7 апреля 1825 года с просьбой продемонстрировать его и их общей сестре, Ольге Сергеевне, а затем письмо сжечь. Следом в письме Пушкин предлагал и более универсальный вариант стихотворного комплимента:

Почтения, любви и нежной дружбы ради
Хвалю тебя, мой друг, и спереди и сзади.

Александр Пушкин. Акварель Петра Соколова. 1836 год Wikimedia Commons

«Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!»

Петру Вяземскому, около 7 ноября 1825 года

Эту емкую формулу автопохвалы Пушкин создает, закончив в Михайловском первую редакцию трагедии «Борис Годунов».

«…стыдное дело. Сле-Пушкину дают и кафтан, и часы, и полумедаль, а Пушкину полному — шиш».

Петру Плетневу, 3 марта 1826 года

Пушкина очень раздражала долгая удаленность от столиц и жизни и отсутствие высшего внимания даже после смерти его главного гонителя — царя Александра I. Узнав в Михайловском о наградах, полученных поэтом-самоучкой Федором Слепушкиным за сборник стихотворений под названием «Досуги сельского жителя», он досадовал на это в письме критику и издателю Плетневу.

«Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная <п****> — род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты, может быть, исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если лет еще 10 был холостой. Брак холостит душу».

Петру Вяземскому, Михайловское, вторая половина мая 1826 года

Такими афоризмами о браке встретил Пушкин новость о скорой женитьбе поэта Баратынского.

У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони,
Да яишницу свари.

На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке.

У податливых крестьянок
(Чем и славится Валдай)
К чаю накупи баранок
И скорее поезжай, —

советовал Пушкин своему московскому приятелю Сергею Соболевскому в письме от 9 ноября 1826 года, представляющем собой длинный ряд рекомендаций на дорогу от Москвы до Новгорода в куплетной форме. Но, по мнению Пушкина, этих гастрономических радостей для спасения от скуки недостаточно: «На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким образом ты будешь иметь от скуки занятие».

Мне изюм
Нейдет на ум,
Цуккерброд
Не лезет в рот,
Пастила нехороша
Без тебя, моя душа.

Этот мадригал, обращенный к Анне Керн, вспоминают довольно часто, гораздо реже — обстоятельства его создания. Между тем это шуточное шестистишие, как и двустрочное «Вези, вези, не жалей, / Со мной ехать веселей», Пушкин записал на одном из первых листов своего экземпляра французского перевода поэм «Ахиллеида» и «Сильвы» римского поэта Стация. Запись была сделана в лицейскую годовщину — 19 октября 1828 года, когда Пушкин (впервые после отъезда из Петербурга в 1820 году) посетил лицейский праздник.

Читайте также: