Почему дети в детдоме худые шутка
Обновлено: 04.11.2024
Следующий анекдот
Миф – вымышленная история или верование, которое препятствует осознанию реальности, иногда противопоставляется науке.Сегодня мы поговорим о мифах, связанных с детскими домами и об удобной с психологической точки зрения вере огромного количества людей и о том, как там живется по-настоящему.
МИФ 1: Детский дом помогает в социализации
Ваня, 16 лет (в приемной семье с 10 лет)
«Ненавижу вспоминать детский дом. Я сейчас это рассказываю, чтобы других тоже забрали. Нас в детском доме было больше 100 человек. Жили вперемешку, потому что мальчиков было больше, но воспитатели были по возрастам распределены. Просто, чтоб вы понимали, я приехал домой, и был как дикарь. Не знал, куда выкидывать мусор, что убирать в холодильник, а что можно оставить. Вообще не понимал тему, что еда может портиться. Денег в руках не держал, на цены в магазине вообще не обращал внимания, вот лежит, ну и пусть берут мне, думал.
Стиральный порошок кончается, мокрое полотенце на сушку вешать, обувь на разные сезоны нужна, все вот эти вещи, я ничего этого не знал. А еще про выбирать, я не мог решить сам ничего, мама говорит: «Вань, сначала гулять или уроки?», и я в ступор впадал, ждал, что мне скажут, чтобы подчиниться. После снега ботинки надо поставить сушиться, рваное можно починить, еда не сама в тарелках появляется. Мы ничего там не умели, как тупое стадо жили. Я вырвался, я спасся. Ну, меня спасли, точнее».
Система детских сиротских учреждений построена таким образом, что растит потребителя. Как, не обслуживая, организовать под одной крышей достойное содержание большого количества детей? Это просто невозможно. Дети растут в убеждении, что белье само становится чистым, картошка всегда порезана и пожарена, а чай – уже с сахаром.
Быт – неотъемлемая часть жизни любой семьи, это то, чего лишен ребенок в детском доме. В результате выход в самостоятельную жизнь становится для него шоком.
МИФ 2: Дети из детских домов не хотят в семью
Кристина, 17 лет (воспитывается в детском доме)
«Первый раз меня хотели взять в семью, когда мне было 7 лет. Мне ужасно понравились те люди, женщина была такая добрая, с теплыми руками. Но потом девчонки мне стали говорить, что меня будут бить, что у них свои дети есть и они будут надо мной издеваться. Короче, я вообще к ним выходить не хотела, меня психолог притащила, а я вела себя как дура. Грубила и сказала, что я в их вонючий дом не хочу. Мне до сих пор стыдно. Если бы они пришли еще раз, я бы точно к ним пошла, но они не пришли.
Еще раз меня хотели забрать, мне уже 12 было. Тогда Оля, мы с ней в комнате жили, сказала, что она в семью ходила и там пропали деньги и все на нее повесили. Что и со мной так будет. Они еще были из другого города, я подумала, что меня там отправят в какой-то новый детский дом и написала отказ от того, чтобы к ним в семью идти. Они меня так уговаривали, говорили даже, что, наверное, мне наговорили чего-то, что это не так. Но я уже молчала. А через год выходить, никого нет у меня. Жалею сейчас».
Детям нужны отношения – прочные и близкие. Только это дает им ощущение устойчивости в мире и силы жить. Только постоянное участие в жизни ребенка значимого взрослого позволяет личности раскрыться, реализоваться. Такие отношения возможны только в семье. Страх неизвестного, травматичный опыт взаимодействия со взрослыми в прошлом, истории возвратов и отказов от приемных детей, заставляют воспитанников детских домов отказываться от жизни в приемной семье.
Детей более старшего возраста можно брать домой в гости, постепенно знакомя с жизнью в семье, не давя и не настаивая на резкой смене обстановки.МИФ 3: Только детский дом сделает «людей» из детей алкоголиков и наркоманов
Андрей, 13 лет (воспитывается в приемной семье)
«Родители (*приемные) ко мне пришли, когда мне было 11 лет. Я уже пробовал водку и курил. Они меня увидели в передаче, папа сказал, что я похож на него. Я к ним пошел сразу, мне не нравилось жить в детском доме, всегда семейным в школе завидовал.
Я ничего не рассказывал о детском доме первое время, думал, что они от меня откажутся. Потом мы стали говорить о том, почему я вообще там оказался. Родители пили в общем, и меня забрали у них. Я никогда не буду пить. А если бы там остался, точно бы бухал, что там еще делать. Там все пьют».
По статистике, только 10% выпускников детских домов справляются со взрослой жизнью. Большинство не доживает до 40 лет, многие спиваются, совершают правонарушения, оказываются в тюрьме, повторяют судьбу биологических родителей.
ИФ 4: Дети из детских домов рады любому вниманию
Оля, 14 лет (воспитывается в детском доме)
«Мы – зверушки в контактном зоопарке. Приезжают, фоткаются с нами. Все такие добренькие, бесит страшно. Гости из разных компаний-спонсоров входят в наши комнаты, и мы еще должны радоваться. Я их что ли приглашала? Или на экскурсиях. Всегда все вокруг знают, что детдом привезли. И все смотрят. Как будто у нас у каждого на лбу будет светиться краткая история того, как в детдоме оказался. Это же им всем интересно. По-любому каждый разговор к этому свернет. А здесь, в детском доме, нам все равно – попал и попал».
Люди, которые не имеют опыта взаимодействия с сиротами, действительно считают, что ребенок, лишенный участия в его судьбе, страдающий от недостатка внимания, в любой момент своей жизни рад общению со взрослым со стороны. На самом деле, воспитанники детских домов с настороженностью и часто равнодушием воспринимают попытки незнакомых людей проявить к ним интерес. В жизни этих детей за годы сменились десятки воспитателей, учителей, волонтеров и кандидатов в приемные родители. Только постоянное, долгое и осмысленное участие в жизни такого ребенка может вызвать у него доверие и желание делиться своими проблемами, принимая помощь и советы.
МИФ 5: Воспитание в коллективе – то, что нужно детям
Сания, 23 года, выпусница детского дома. Отрывок из книги «Я – Сания» (автор Диана Машкова)
«Нас звали «Всеееее-встаааали» и «Всееее-выыыышли». А еще «Идите-сюда». И мы — много-много детей — существовали в доме ребенка как единое целое. Как стадо овец. Даже не так — как одна большая овца под общим названием «бесссстолочи». «Все-оделись», «Все-доели», «Все-встали», «Все-сели». Нас звали так…»
«Мы не догадывались, что у каждого человека — даже ребенка! — есть свой день рождения. Не понимали, что значит радость. Человеческое тепло. Любовь. Да о чем это я? Многие из нас никогда не слышали собственных имен. Мы просто существовали, трясясь от страха двадцать четыре часа в сутки. Боялись взрослых до умопомрачения, до судорог, до энуреза. Шарахались от них и всегда молчали. Единственное чувство, которое мы тогда испытывали, — был СТРАХ. И он остался со мной надолго».
Этот миф возник в результате весьма странного переосмысления советской педагогикой опыта А.С.Макаренко. Социальные сироты – это дети, пострадавшие от собственных родителей, или вообще никогда их не видевшие. Часто это дети маленькие, которым до опыта отношений с коллективом сверстников необходим опыт отношений со значимым взрослым, а его учреждение дать не может. После выхода из детского дома они не способны создавать полноценные семьи и растить своих детей – они просто не знают, как это делается.
Сегодняшним подросткам, особенно с трудным поведением, было бы очень полезно получить опыт самостоятельности: зарабатывать на свои расходы, принимать решения, планировать свою деятельность и отвечать за нее. Коллективное воспитание не может помочь детям-сиротам в главном: дать опыт нормальной семейной жизни. Много лишенных самостоятельности детей под одной крышей – это не коллективное воспитание, а казенный дом.
МИФ 7: У них там все есть
Саша, 16 лет (воспитывается в детском доме)
«На гостевой меня иногда брали воспитатели или учителя. Это был кайф. У них у всех дома так вкусно пахло. Можно было просто сидеть, ничего не делать. Никто не дергал. Хочешь – включи телек, хочешь – сходи в душ. Просто такая свобода, сделать чай, выйти на улицу. Я рад, что это было. Сейчас я взрослый, и не зовут».
Дети в детских домах действительно обеспечены всем необходимым для жизни. У них есть еда, одежда и кровать. Только этого недостаточно. Просто потому, что все это общее. Ребенка переводят из учреждения в учреждение без его согласия, кормят, не спрашивая, любит ли он это, выбирают одежду, не учитывая моду и предпочтения. У них все есть, кроме индивидуальности и личного отношения.
МИФ 8: После выхода из детского дома ребенок обеспечен всем необходимым
Антон, 17 лет (воспитывается в детском доме)
«Мне некуда идти. Я боюсь этого дня, когда нужно будет уйти из детского дома».______________________________________________________________________________
Возвращаться к чужим, часто агрессивно настроенным и ведущим асоциальный образ жизни чужим людям не сильно хочется, и так выпускники детских домов оказываются на улице совершенно одни.
Более 80% детей-выпускников детских домов не доживают до 40 лет - многие из них спиваются, умирают от передоза, садятся в тюрьму, погибают в пьяной драке или замерзают на улице. К сожалению, даже хороший детский дом все равно не дает ребятам впитать правильную модель семьи, отношений. Лучшее, что можно сделать для детей-сирот - это найти им приемную семью.
Чему учится ребенок в первые дни и недели жизни, пока не попадет в приемную семью
(43 оценки)Екатерина Кузнецова генетик по образованию, блогер, автор книг об усыновлении
СодержаниеИногда велик соблазн сделать вид, что усыновленный ребенок ничем не отличается от кровного. Увы, это не так. У него за плечами всегда есть тяжелый рюкзачок личного жизненного опыта, нести который под силу не каждому взрослому.
Отделение, в котором я лежала с дочкой, когда решался вопрос о ее усыновлении, было детское, неврологическое. Там находились мамы со своими детьми. Кто-то проходил обследование, кто-то был на лечении. Во всех палатах текла обычная больничная жизнь – во всех, кроме одной.
Немногие знают об этом, но почти в каждой крупной детской больнице есть палата для детей-отказников. Отказные и изъятые из семей младенцы не сразу попадают в дом малютки – какое-то время ребенок проходит медицинское обследование. Дверь в такую палату почти всегда закрыта, но я в одну из прогулок по коридорам успела заглянуть внутрь.
В маленькой, почти всегда темной комнате с заклеенными бумагой окнами по стенам стояли восемь прозрачных кувезов с младенцами от нуля до трех месяцев. Медсестра заходила к ним раз в три часа покормить, раз в шесть – сменить подгузник. На руки детей старались не брать, бутылочки ставили в специальные держатели. В моей памяти навсегда останется разноголосый крик из этой палаты.
Я провела в той больнице одиннадцать дней, и каждую секунду слышала голос малышей, у которых нет мамы. Когда ложилась спать, шла с завтрака, читала Лине "Муху-цокотуху", прижимала дочку к сердцу. Мне казалось, стены больницы пропитаны скорбью насквозь.
Спустя два года мы с дочкой снова оказались в больнице: у нее проявилась сильная аллергия. Все в детском отделении лежали с мамами, а в соседней палате годовалая девочка оставалась совсем одна. Она была из детдома и уже не плакала. Привыкла.
Следующий анекдот
Они не доверяют взрослым
Человеческая психика устроена так, что обида и злость переносится на того, кто находится в поле зрения. Хотя ребенка оставила родная мама, сердится он на воспитателей или приемных родителей. Казалось бы, что они могут помнить, такие маленькие, до года? Но это не интеллектуальное знание, а чувственное. Оно закладывается еще внутриутробно, а накапливается после рождения. Младенец хорошо запоминает тот ужас и холод, которые он испытывал, когда лежал в кроватке и плакал один. Это очень трудно компенсировать, когда ребенок уже подрос, но возможно.
У них могут быть проблемы с границами
Когда с ребенком мало взаимодействуют взрослые, не берут на руки, не обнимают, у него плохо формируется понимание границ собственного тела — и это сказывается на поведении в дальнейшем. Чтобы человек понял, что хорошо, а что плохо, он должен для начала осознать свои собственные границы — телесные. Обычно новорожденные все время находятся в контакте с мамой, а сироты этого лишены, и образ тела у них формируется позже. У них не «плохая генетика» — просто они не прошли необходимые этапы эмоционального развития.
В школе приемных родителей учат, как компенсировать эти пробелы и как бы заново пройти период, когда ребенок не получил поддержки родителей. С помощью разговоров это сделать сложно, поэтому психологи придумывают разные игры и метафоры для процессов, которые происходят между родителями и ребенком.
Иллюстрация: Рита Морозова
У него есть биологические корни, их нужно принять
Приемным родителям важно почувствовать благодарность к биологической матери ребенка. Ведь, какой бы она ни была и где бы она ни находилась, она родила человека, который теперь стал частью их семьи. Если бы эта мама жила благополучно и отлично справлялась, ее не лишили бы родительских прав, и сына или дочери у вас бы не было. Ребенок тоже должен принять свои корни — тогда он не будет срываться на родителей. Иногда в приемной семье плохо отзываются о биологических родителях: «Понятно, в кого ты такой!» Это недопустимо. Детская психика устроена так, что в любой ситуации ребенок будет винить себя: родители разводятся — значит я сделал что-то не так, мама оставила меня в детдоме — значит я плохой. А когда ребенок считает себя плохим, он и вести себя будет плохо — подтверждать свою идентичность.
Задача приемных родителей — избавить ребенка от чувства вины и злости на биологическую мать. Одно из упражнений, которое предлагают психологи, называется «домики жизни»: вся семья садится вместе и рисует домики, в которых успел побывать ребенок, и на каждом этапе благодарит тех, кто о нем заботился. Первый домик — у мамы в животе: даже если у биологической мамы не получилось заботиться о малыше, она его как минимум родила, и это уже хорошо. Нужно не реабилитировать родителей, а показать ребенку, что это не он плохой, а просто взрослые не справились, не смогли о нем как следует заботиться, ведь быть мамой и папой трудно. Потом нужно вместе вспомнить и нарисовать другие домики — детский дом, другой детский дом, а в конце приемная семья. Это отличная профилактика любых проблем с воспитанием: родители понимают, сколько всего пережил ребенок, а он осознает, что семья принимает его со всей предысторией.
Им труднее сформировать привязанность
Механизмы привязанности формируются в первые месяцы и годы жизни, но если в это время ребенок находится в учреждении, у него нет близкого взрослого, который о нем постоянно заботится. Нянечки, врачи и воспитатели мелькают перед младенцем, как вагоны проходящего поезда, сформировать привязанность к кому-то из них невозможно. А чтобы научиться доверять вообще, надо сначала довериться хотя бы одному человеку — обычно это мама.
Все дети проходят через возрастные кризисы — не стоит винить в этом генетику. Однако проблемы с привязанностью могут усугубить проблемы в отношениях подростка с родителями и сделать их по-настоящему невыносимыми. Воспитание детей — это педагогический процесс, одной любви тут недостаточно, нужно знание. Многие родители говорят, что любят своего ребенка, но при этом не знают особенности возраста, не могут описать характер ребенка, не играют с ним. В чем же тогда заключается любовь — в дорогих игрушках и секциях? К сожалению, этого недостаточно, чтобы появилась доверительная связь.
Иллюстрация: Рита Морозова
Они привыкли к подаркам
Воспитанники детских домов, особенно столичных, неплохо обеспечены и часто получают подарки от спонсоров и благодетелей — неудивительно, что дети привыкают компенсировать недостаток любви материальными благами. В эмоциональную дыру можно «забросить» не только подарок, но и вкусную еду — часто приемные дети удивляют родителей своим аппетитом. И дело не в том, что малыши голодали — они привыкли так получать положительные эмоции. В этом нет ничего хорошего: удовольствие от шоколадки или новой игрушки мимолетно, и настоящую проблему они не решают. Эффект примерно такой же, как от импульсивной покупки: новое платье у вас появится, а стресс никуда не денется.
Ребенка нужно учить, что любовь проявляется не только через подарки. Когда мама любит ребенка, она обнимает его, заботится о нем, следит, чтобы он был тепло одет и хорошо ел. Это звучит странно, но дети из детских домов не умеют обниматься. Подростки могут даже отпрыгивать, когда вы пытаетесь к ним прикоснуться. Оставаясь в семье, понемногу они учатся и оттаивают. Можно прямо так и говорить: в нашей семье принято обнимать маму утром, когда проснешься, днем, когда придешь из школы, и перед сном. Сначала придется внедрять эти правила искусственно, а потом все привыкнут, и объятия будут абсолютно естественными и искренними.
Им нужны понятные правила и рутина
Понятный распорядок дня и режим нужны всем детям, да и взрослым, в общем-то, тоже. Приемного ребенка очень важно сразу же познакомить с правилами, по которым он будет жить в вашей семье, и рассказать, как все устроено. Некоторые семьи во время гостевых визитов (это «пробный период», когда ребенок приезжает на время пожить в семье потенциальных родителей) хотят позволить ребенку все, чтобы он почувствовал себя хорошо, но это ошибка. Ведь потом, в обычной жизни правила будут другими, и ребенок почувствует себя обманутым. Лучше сразу выяснить, впишется ли воспитанник в правила вашего дома, чем решать эту проблему позже и отдавать его обратно в детский дом. Психологи школы приемных родителей советуют не препираться с ребенком по вопросам, которые находятся вне вашего контроля: например, когда подросток кричит, что не хочет ходить в школу, родители могут лишь объяснить, что получать образование все равно придется, ведь это не их личный каприз, а требование государства. Вы не можете отменить домашние задания, но всегда можете посочувствовать — это ребенку и нужно.
Иллюстрация: Рита Морозова
Они будут проверять вас на прочность
После «медового месяца» обычно наступает менее радостный период адаптации, когда ребенок начинает проверять родителей на прочность и отстаивать свои границы. Пока происходит притирка, ребенок может провоцировать родителей, делая разные вещи, за которые его теоретически могут вернуть в детдом. По логике ребенка, раз собственная мама когда-то его оставила, значит, и новая семья может поступить так же. И, чтобы довериться взрослым, ребенку нужно быть уверенным в том, что его не вернут, что его готовы принять любым. Тут родителям важно дать понять, что в жизни ребенка будут определенные запреты и правила, но вообще-то они рассчитывают жить с ним вместе долго и счастливо: «Играть в футбол в квартире мы, конечно, не разрешаем, но и отдавать тебя за это никуда не собираемся».
Они будут бороться за ваше внимание
В любой семье братья и сестры борются за внимание родителей — и это нормально. Главное, чтобы в семье были одинаковые требования к детям и логичная иерархия: главный ребенок тот, кто появился в семье первый. Если вы сначала взяли ребенка из детдома, а потом родили второго, старший не должен чувствовать себя брошенным и ненужным. Хорошее упражнение, которое поможет семьям с любым составом: договориться, что у каждого ребенка есть 15 минут или полчаса, когда мама полностью принадлежит ему. В это время можно заниматься чем угодно, главное — не уроками и не делами по хозяйству. Даже очень короткий промежуток времени каждый день или каждую неделю, проведенный с мамой наедине, даст ребенку уверенность в том, что он не менее нужен и важен, чем его братья и сестры.
Приемные дети: страх неудачи и чудеса стойкости
Природой так устроено, что младенец неспособен выжить один, без опекающего взрослого. И выжить действительно удается не всем. Часть малышей, брошенных матерями, не дотягивают и до полугода. Уход, лечение, кормление, смена подгузников тут совершенно ни при чем – их медленно убивает одиночество. Перед ними стоит очень простой, но от этого не менее страшный выбор: не можешь добиться внимания взрослого? Откажись от этой жизни. И многие отказываются.
Но не все. Так жить невозможно, но они пытаются. Конечно, это существование невероятно травмирует. Ведь именно в первые месяцы жизни ребенок учится влиять на мир вокруг. Обычный домашний младенец испытывает дискомфорт, плачет, и мама приходит и спасает его. Раз за разом, круг за кругом. Так появляется первое ощущение "я могу", "я влияю на этот мир".
И именно этой уверенности не хватает приемным детям в будущем: очень часто они пасуют перед малейшими трудностями. Многие приемные родители жалуются, что ребенок отказывается даже пробовать что-то новое. Но это не лень, а страх неудачи. Невыносимо страшно снова оказаться там, в прозрачном кувезе больничной палаты, где ты был одинок и так беспомощен.
Но есть и другая сторона медали. Если ребенок выбрал жизнь, то кроме очевидной травмы он обретает невероятную жизненную силу. И когда трудности на его пути выглядят как угроза жизни, он будет проявлять чудеса стойкости. Потому что тогда, в той полутемной комнате без материнского тепла, он смог выжить – вопреки всему. Там, где не каждый взрослый справился бы, он смог. Против правил, против инстинктов.
Я вижу эту силу в своих детях. Она восхищает меня и достойна уважения. Решаясь взять ребенка в семью, принимайте его целиком, вместе с прошлым, каким бы трудным это ни казалось.
Что "ломается" у ребенка из системы
Немногие знают, что при оставлении без попечения родителей ломается первым. На слуху такие слова, как "депривация", "нарушение привязанности", "отставание в развитии". Но прежде всего разрушается умение добиваться поставленной цели. Точнее, оно просто не формируется тогда, когда должно.
У домашнего малыша все происходит по сценарию: дискомфорт – крик – и вот уже вокруг суетится мама, которая пришла на помощь. Как правило, ей удается все наладить. По сути, это самое первое достижение цели: задача – решение – результат.
Что запоминает домашний ребенок? Он получает то, что хочет. Может получить и знает как. Это уже спустя время он будет учиться иным способам, кроме воплей и сучения ручками-ножками. Но решимости взять и попробовать у него хоть отбавляй.
А что происходит с младенцем в системе? Дискомфорт есть. Крик есть. А еда по расписанию. Снова дискомфорт. Снова вопль, уже потише. А подгузник поменяют только через три часа, даже если он нужен прямо сейчас.
И так круг да кругом, день за днем. Снова и снова малыш пытается достичь цели. Снова и снова терпит фиаско. Чему он научается? Только тому, что от него в этом мире ничего не зависит. Так зачем вообще пытаться? Это называется "выученная беспомощность".
Чем дольше ребенок пробыл в системе, тем труднее потом ему допустить саму идею о том, что он может ставить цель и добиваться ее. Это не просто трудно. Это очень больно – любая неудача погружает обратно в травму детства. Куда проще и понятнее опустить руки и подождать, пока все случится само, как раньше.
За это не нужно ругать, этим не нужно стыдить. С этим можно и непременно нужно работать.
Ты – лучше мечты
– Ничего не получится! – девочка сжала в кулачке податливый кусочек глины. – У меня никогда не получится. Никогда. Ни-че-го!
Слезы навернулись на ее глаза. Мама обняла дочку и предложила попробовать еще раз:
– Сразу ни у кого не получается, все учатся, и с каждым разом выходит немножечко лучше.
– А у меня только хуже и хуже! Я неумеха! Я плохая! – все сильнее заводилась дочка. – Я самая плохая в мире! – голос сорвался на крик. – Поэтому так случилось! Поэтому та, другая мама отказалась от меня! Я плохая, плохая! И никому не нужна!
Девочка вскочила и убежала к себе в комнату. Мама вошла через минуту и тихонько села рядом:
– Знаешь, когда ты еще не появилась в нашей жизни, я мечтала о тебе каждый день. Я ждала тебя. Придумывала, как тебя будут звать, какого цвета будут твои глаза и волосы, понравится ли тебе купаться в море, как мне, или кататься на лыжах, как папе. Я думала о том, как ты будешь выглядеть, какой у тебя будет голос и как ты будешь смеяться. И знаешь, как вышло? Настоящая ты оказалась даже лучше, чем все мои самые замечательные мечты!
– Лучше мечты? – удивилась дочка.
– Намного! А еще ты очень, просто невероятно сильная. Ты осталась одна и справилась, а многие не смогли бы. Даже я не смогла бы лучше! – в мамином голосе звучала настоящая гордость, и щеки дочки немного покраснели от удовольствия. – А еще, – продолжила мама – ты даже представить себе не можешь, как сильно ты мне нужна, моя хорошая. Когда тебя не существовало в моей жизни, она была пуста. А сейчас полна до самых краев, и счастье то и дело выплескивается наружу. Благодаря тебе.
Мама обняла дочку крепче и шепотом, как большой секрет, добавила на ушко:
– А еще я уверена, что никто так сильно не ждал и не искал своего малыша, как мы с папой – тебя.
Девчушка прижалась к маме, ее глаза блестели уже не от слез, а от восторга.
Еще бы, ведь это так здорово, когда о тебе мечтали, а ты оказался лучше. Когда тебя искали – и нашли. А ты, сильный и смелый, смог дождаться.
Следующий анекдот
Иллюстрация: Мария Аносова
«У ребенка должна быть одна мама»
Светлана росла в пансионе семейного типа и мечтала стать директором детского дома. Сейчас она работает не с сиротами, а с детьми, которые все еще живут в родной семье, но вот-вот могут ее потерять. Светлана рассказывает «Снобу» свою историю и объясняет, почему ни один пансион не заменит родителей.
Я точно не знаю, когда у моих родителей начались проблемы. Сколько я себя помню, они много пили. Драк и скандалов не было, но я понимала, что наша семья отличается от других. У меня есть два младших брата, и никто из нас не ходил в детский сад. В семь лет я не пошла в первый класс, как другие дети — некому было заниматься этими вопросами. Мы часто недоедали, у нас не было новой одежды. Но когда ты ребенок, ты не особо задумываешься о таких вещах — воспринимаешь все как данность.
Когда мне было восемь лет, мой брат упал с 11-го этажа. Родители не следили за ним, и он залез на подоконник и вывалился. Я была рядом — прежде, чем упасть вниз, он повис на карнизе, а я стала кричать. Во дворе были какие-то люди, там даже случайно оказался милиционер. Он схватил соседскую рубашку, которая сушилась на улице, и чудом поймал в нее брата, так что он остался жив.
На следующий день к нам пришли органы опеки. Мы с моим другим братом гуляли во дворе, когда к нам подошли незнакомые люди. Они стали расспрашивать нас о жизни, предложили поехать в детский дом. Мы не знали, что это такое, и на всякий случай согласились. Тогда они поднялись вместе с нами в квартиру и помогли собрать вещи. Месяц мы провели в больнице — это обязательная процедура, нужно было выдержать карантин и провести обследования. А потом мы втроем оказались в детдоме.
Светлана Фото: из личного архива
Я думаю, что мама нас любила — по крайней мере, она не ругала нас и не обижала. Но из-за алкоголя просто потеряла контроль над ситуацией. Когда нас забрали, она не пыталась с нами связаться, забрать обратно — в следующий раз я увидела ее только в 14 лет, когда получала паспорт. Это было странное ощущение: я очень волновалась и обращалась к ней на «вы». Язык не поворачивался назвать ее мамой.
В детском доме было совсем не плохо. Я наконец-то начала учиться по школьной программе. Воспитатели к нам очень хорошо относились. Мы весело отмечали праздники, летом ездили на море, никогда не голодали. Но все-таки это была система. Вся жизнь была по расписанию: подъем, завтрак, прогулки. С внешним миром мы почти не общались, в школу не ходили — учителя приходили к нам. Мы с братьями были в разных группах и виделись не часто. Летом нас отправляли в разные лагеря, и иногда мы разлучались на несколько месяцев. Не хватало семьи. Все-таки воспитатели — это совсем не родители.
В нашей семье было восемь человек, все разного возраста. В других квартирах жили такие же семьи, и мы все дружили между собой. В пятый класс я пошла уже в обычную общеобразовательную школу, вместе с «домашними» детьми. Сильной разницы между нами не чувствовалось. Правда, учителя иногда могли назвать нас «детдомовскими» — тогда сотрудники фонда ходили в школу и разговаривали с администрацией, просили так не делать. А вот одноклассники к нам относились хорошо. Бывало, кто-то во время ссоры случайно скажет слово «детдомовские», но потом сразу осечется — в классе нас дразнить было не принято.
По будням мы ходили в школу, потом приходили домой и все вместе обедали. Мама расспрашивала, как у кого дела, как прошел день. Вечером мы ходили в разные кружки и секции прямо на территории дома. У нас был и театральный кружок, и латиноамериканские танцы, и репетиторы по разным предметам. Мне больше всего нравился КВН — наша команда даже выиграла районный кубок. По вечерам мы с семьей опять встречались за ужином, перед сном играли в настольные игры или выходили погулять.
Иллюстрация: Мария Аносова
Конечно, я теперь уже понимаю, что наша семья отличалась от обычной, хоть и была максимально к ней приближена. У нас два раза менялись мамы — так бывает, когда сотрудница фонда выходит на пенсию или должна сменить работу из-за обстоятельств. Помню, как уходила вторая мама — она собрала нас в зале и сказала, что ей придется с нами расстаться. Мы очень ее любили, и принять это было тяжело. Все-таки у ребенка должна быть одна мама.
Когда мы выросли, мы стали ходить на местные дискотеки, в боулинг. Общались с «домашними» ребятами, которые жили в нашем районе. К тому моменту всякие различия между нами давно стерлись — мы так же одевались, так же учились в обычной школе. Как-то вечером в боулинге я познакомилась с молодым человеком, за которого потом вышла замуж. Его родные меня хорошо приняли, у них не было предубеждений из-за того, что я росла без родителей. Свекровь рассказала своим коллегам обо мне, и они стали говорить: «Как же, она ведь из детдома». Но она только отшучивалась: «Зато не придется знакомиться с тещей».
Когда в 19 лет я выпускалась из пансиона, я уже планировала, что скоро у меня появится собственная семья. Но я мечтала не только вырастить собственных детей, но и помочь другим — тем, кто, как и я, оказался без родителей. Мне нравилось расти в пансионе, но я знала, что моим ровесникам из обычных детских домов приходилось тяжелее. Некоторые из них получили квартиры в том же доме, что и я, и было видно, что они не так приспособлены к взрослой жизни. В пансионе нас учили быть самостоятельными, мы часто сами готовили и убирались. У этих ребят не было никаких навыков, они всю жизнь прожили как в пионерском лагере. Некоторые годами не могли оплатить коммунальные платежи, навести порядок дома.
Я надеялась, что однажды смогу стать директором детского дома или пансионата, помогать ребятам социализироваться, искать себя в жизни. Так что после школы получила педагогическое образование. Но все пошло немного не по плану: сначала подходящая работа не находилась, потом у меня родился ребенок, и я много времени провела в декрете. За это время многое успело измениться: вся система детских домов стала работать по-другому, и когда я снова стала искать работу, пришлось заново во многое вникать.
Я вижу, что многие родители, которые к нам обращаются, — сами выпускники детских домов, у которых оказалось недостаточно бытовых навыков, чтобы со всем справляться во взрослой жизни. Есть многодетные семьи, которым перестало хватать денег. Есть семьи, в которых есть достаток, но нет взаимопонимания с детьми — им тоже помогает психолог. Пьющих или агрессивных родителей я встречаю редко. В основном это просто люди, которые оказались в тяжелых обстоятельствах и не знают, как им выбраться из проблем и не потерять детей. Но они очень хотят сохранить семью, и им еще можно помочь. Были даже случаи, когда мамы собирались отказываться от собственных детей. Но в разговоре выяснялось, что они делают это не по своей воле — просто силы закончились, не на что купить еду, некуда пойти, и они думали, что ребенку будет лучше в специальном учреждении. Но им предоставляли комнату в шелтере, психологическую помощь. Они набирались сил, разбирались с бытовыми трудностями и продолжали счастливо жить со своими детьми. Все-таки родная семья — это очень важно, и если есть хоть какие-то шансы ее сохранить, надо постараться это сделать. Раньше я хотела работать с детьми, у которых вообще нет родителей. А теперь решила, что на сегодняшний день моя миссия — помочь тем, у кого родители есть, их не потерять.
Иллюстрация: Мария Аносова
«Либо алкоголь, либо сын»
У меня было нормальное детство: я занималась танцами, рукопашным боем, обожала лошадей и мечтала работать на ипподроме. Но в какой-то момент проблемы начали появляться одна за другой. В 2001 году, когда я еще была подростком, моя мама умерла от рака — это произошло во сне, она лежала на кровати рядом со мной. У меня остался только папа, и я очень старалась стать самостоятельной, чтобы его не обременять. Так вышло, что он работал дворником, и я знала, что он сильно устает и зарабатывает немного. Так что у меня сложилось убеждение, что мне нужно самой решать все свои проблемы и ни к кому не обращаться за помощью.
Я отучилась на маляра-штукатура, а потом, как и мечтала, пошла работать на ипподром. В 2005 году познакомилась с молодым человеком, влюбилась, и мы стали вместе жить. Казалось бы, все было в порядке, но вскоре мы оба стали употреблять наркотики. Он был музыкантом, и среди людей, с которыми мы тогда общались, у многих были зависимости, так что и мы в это втянулись. Попробовали раз, другой, и плотно в это ушли. Мне кажется, на самом деле я старалась отвлечься от чувства одиночества, сбежать от проблем. Я тогда не умела прислушиваться к себе, не знала, чего хочу от жизни, куда мне себя деть, вот в моей жизни и появились героин и метадон. Если раньше у меня были мечты и планы, то теперь все свелось только к поискам дозы и гулянкам.
Мы не нуждались — он занимался музыкой, потом мы стали подрабатывать ремонтом. Если вдруг оказывались на мели, его мама присылала денег. Понятно было, что такая жизнь нас ни к чему хорошему не приведет. Мы вместе пытались завязать, потом срывались. К врачам обращаться не хотели, поэтому переходили с наркотиков на алкоголь. Однажды вечером я взглянула на мужа и увидела, что у него все лицо покрыто пятнами — как будто он обжегся. Мы вызвали скорую, его отвезли в больницу, и врачи несколько дней говорили, что они не знают, что с ним произошло. У него все болело, и он говорил, что готов от боли повеситься на капельнице. Приехала его мама из-за границы, поговорила с врачами, кажется, заплатила денег. Тогда его более тщательно обследовали, и выяснилось, что у него из-за проблем с сердцем стали отказывать внутренние органы. Вскоре он умер — как и мама, у меня на руках.
Я по-прежнему считала, что все свои трудности должна решать сама. Пыталась бросить пить, но не получалось. У отца сидеть на шее я не хотела, поэтому сначала ночевала у знакомых, потом жила по каким-то подвалам и чердакам. А потом один знакомый предложил мне помочь лечь на реабилитацию в больницу, и я согласилась. Мне помогло — я впервые за долгое время перестала пить и курить, даже матом не ругалась. Но когда я вышла, я снова попала в неподходящую компанию — не то чтобы я сорвалась, но несколько раз выпила вина. На реабилитации у нас были кураторы, которые после выписки контролировали, как мы справляемся, помогали искать работу. Они узнали, что я снова стала выпивать, стали опять отправлять в реабилитационный центр. Я сначала поехала, но потом разнервничалась и ушла оттуда. Решила, как и раньше, со всем разбираться без посторонней помощи.
Я продолжила выпивать, но понемногу. Через некоторое время в гостях я познакомилась с мужчиной, который мне очень понравился — его звали Петр (имя изменено). Мы в тот же вечер уехали к нему домой и стали вместе жить. Мне казалось, с ним у меня все наладится. Он говорил: «Мы будем семьей, ты будешь одета, обута». У меня на тот момент не было работы и даже паспорта — его украли. Но это перестало меня так сильно беспокоить: я поверила, что этот человек мне со всем поможет, что я впервые в жизни могу на кого-то опереться.
Мария Фото: из личного архива
Через три месяца я забеременела. Отец, когда узнал, сказал: «Не вздумай сделать аборт». Но я и сама не собиралась: я очень хотела ребенка. Примерно год у нас все было нормально. Потом, за два месяца до родов, у меня умер отец. Я очень горевала. Петр боялся, что я сорвусь, снова начну пить, но я этого не сделала — я ведь была беременна и не хотела потерять ребенка.
А потом, вскоре после родов, отношения стали портиться. Сын плакал, просыпался. Петр уставал от этого, нервничал. Мы стали ругаться, я от отчаяния начала снова выпивать. Оказалось, я доверилась не тому человеку. Когда он злился, он кричал: «Ты все в своей жизни потеряла, у тебя ничего нет. Ты от меня зависишь полностью, без меня ничего не можешь». Это было невыносимо, он давил на самые болезненные точки. А еще он стал меня бить — одной рукой держал сына, а другой наносил удары. Сломал мне нос и челюсть, грозился выбросить из окна.
Я собралась и уехала к подруге вместе с ребенком, но он пришел и туда. Стал грозиться, что заберет сына, избил меня, выставил за дверь. Я долго сидела у подъезда, а когда вечером пришла домой, подруга сказала, что ребенка забрали в дом малютки. Она сама позвонила в службу опеки — понимала, что ребенок так жить не может. Я к тому моменту опять крепко выпивала и не могла нормально о нем позаботиться, а у нее самой многодетная семья. Она готова была мне помочь, но только если я окончательно перестану пить и встану на ноги, начну сама что-то делать. Мы договорились, что я снова лягу на реабилитацию, а потом, когда приду в себя, мы разберемся, как вернуть сына.
Если раньше я не понимала, чего я хочу от жизни, то теперь мне стало ясно: самое главное — чтобы ребенок снова был со мной. Я любила его и хотела сделать все, чтобы он вернулся и был счастлив. На этот раз я по-настоящему захотела навсегда завязать с алкоголем. Подруга помогла мне лечь на реабилитацию, и я пролежала там семь месяцев. Еще мы вместе восстановили мой паспорт. В службе опеки мне пошли навстречу, хоть и не сразу: сначала говорили, что вообще лишат меня родительских прав. Потом предлагали оставить ребенка в специальном учреждении, но не лишать меня прав с ним видеться. Но в итоге поверили, что я хочу наладить нашу с ним жизнь. Я устроилась на работу сиделкой и предоставила справку о том, что у меня есть доход. Еще в опеке меня связали с Благотворительной организацией «Детские деревни SOS» , и я начала общаться с социальными работниками в рамках Программы профилактики социального сиротства и укрепления семьи. Мне помогли получить комнату в социальной квартире, и сына позволили забрать. Какое-то время мы вместе жили там, нам помогали едой и лекарствами. Потом, тоже с помощью социальных работников, я получила комнату в коммуналке.
У меня есть куратор Ксения, она помогает мне уже год. Я стараюсь быть самостоятельной, но иногда бывает, что мне нужно оформить какие-то документы, разобраться с бюрократическими процедурами, а я вообще не понимаю, как это сделать. Я начинаю нервничать и звоню Ксении. Она всегда все объясняет, может сходить куда-то со мной.
На меня очень повлияла работа с психологом. Я поняла, что всю жизнь хотела быть самостоятельной и решать вопросы сама, но на самом деле в себя не верила и неосознанно цеплялась за других людей, часто при этом выбирая не тех, на кого можно положиться. Я становилась зависимой от них, мне срывало голову. Это все была просто какая-то каша, и я снова и снова начинала пить, потому что не справлялась с таким хаосом.
Сейчас я уже три года не употребляю. У меня есть выбор — либо алкоголь, либо сын. И я выбираю ребенка. Алкоголь-то в магазине купить можно, а вот сына никем не заменишь. Я чувствую, что за последние годы стала сильнее, научилась больше опираться на себя, лучше понимать, кому я могу довериться. У меня есть подруга, которая помогла мне лечь на реабилитацию и не бросила в трудную минуту. Есть Ксения — иногда, когда я ужасно устаю и чувствую себя почти в отчаянии, я могу позвонить ей, и она всегда выслушает и что-то посоветует. Я узнала, что вокруг есть люди, которые могут по-настоящему поддерживать и при этом помогать мне оставаться независимой. Хотелось бы, конечно, однажды встретить достойного мужчину, с которым мы будем любить друг друга и поддерживать. Но я больше не буду бездумно цепляться за каждого человека, не зная, можно ли ему доверять. Раньше часто действовала необдуманно, принимала важные решения сгоряча. Сейчас я стала выписывать свои мысли и планы в блокнот, обдумывать каждый шаг, советоваться.
Бывает трудно — и эмоционально, и физически. Но у меня наконец-то появилась почва под ногами и цель — вырастить ребенка, чтобы у него в жизни было все то, чего не хватало мне.
Подготовила Юлия Дудкина
Читайте также: