Да какие уж тут шутки

Обновлено: 26.04.2024

Сегодня вызывала скорую – подавилась костью. Она застряла у меня в горле так, что не могла я ни глотнуть, ни вздохнуть… На куриной лапке почему-то была реберная косточка.

Пока бригада ехала, вспомнилось мне что необычных неприятных случаев в моей жизни было не десятки, а сотни. Я многократно резалась (нечаянно) газетой, школьными тетрадками, укропом и другой мягкой зеленью. Ухитрилась очень сильно, до крови растереть себе ногу сидя на пассажирском сидении легкового автомобиля при переезде из города в город. Однажды загнала себе под ноготь кусочек яичницы так, что палец потом нарывал недели две. Всегда была очень осторожной, по темным нелюдным улицам не ходила. Но, несмотря на это, как-то раз ровно в полдень, в самом центре большого города, какой-то псих ударил меня по голове так, что попала в больницу. Да и «рассыпалась» я во сне.

Это похоже на черный юмор, как в кино, когда герой падает с лестницы, на него сыпятся тяжелые вещи, и всем смешно. На самом деле это не смешно. Какие уж тут шутки.

Браво!
С уважением, Галина.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Следующий анекдот

Он на старуху лез, пока хватило сил,
Но вот беда: зачем, совсем, совсем забыл.

ПАРОДИЯ
Какие уж тут шутки!

он долго лез, как на скалу.
затем сорвался. Отдых на полу.
принёс стремянку. Долго лез по ней.
залез. А бабка: "Ну вас, кобелей!
на ладан дышит, а всё туда же. "
скатился дед. Покушал манной каши.
задумался. Задал себе вопрос -
пошто на бабку лез? Забыл. Ужель склероз?

Следующий анекдот

К утреннему взвешиванию в понедельник, Алёна Ширяева по совету девочек подготовилась досконально. После зарядки она выпила как можно больше воды, чтобы уж наверняка задуманное свершилось и вес её увеличился.

Алёнка понимала, что мать не приедет в Анапу и не разберёт санаторий по кирпичикам, как обещала , если прибавки в весе не случится, но она отлично знала её характер и то, что она способна словесно разгромить то, к чему прикоснётся. Мать начнёт строчить письма руководству и ничем хорошим это для Алёнки не закончится. Уж что-что, а писать жалобы мать умела и любила, оправдывая себя тем, что она партийная и пройти равнодушно мимо безобразия не должна: у партии благая цель — двигаться к коммунизму. Хоть сама мать в коммунизм и не верила, но на всякий случай к нему шла потому, что, по её мнению, больше идти было некуда: не возвращаться же назад в загнивающий капитализм, которого она сама боялась, как огня и страшила им своих детей.

Напившись воды Ширяева подошла к кабинету и заняла очередь, чтобы зайти как можно раньше и быстрее выйти. Медсестра Белла Павловна Печёнкина заходить в кабинет не торопилась: она стояла вблизи него и строила глазки электрику дяде Мише, который заменял сгоревшую люминесцентную лампу на новую.

— Как выходной прошёл? — поинтересовался электрик у медсестры.

— Да как всегда в хлопотах, вы же меня знаете: полы перемыла, бельё перестирала, борщ сварила, котлет нажарила, теперь несколько дней готовить не буду. Да и когда, готовить: с работы пока приду, уже никакая.

— Это точно, люблю хозяйственных женщин, вот вы именно такая, — похвалил он её. Она поправила волосы и делая вид, что смутилась, произнесла:

— Да что вы… Приятно, конечно, что вы меня хвалите, не то, что мой бывший муж.

— Если есть за что, почему бы и не похвалить? — улыбнулся электрик.

— Вы тоже рукастый, повезло же вашей жене!

— Эх, если бы она это ценила, — вздохнул он и пошатнулся. Печёнкина вздрогнула и схватилась за лестницу, чтобы поддержать, опасаясь, что он потеряет равновесие и свалится.

— Осторожнее, берегите себя, Михаил Петрович, такие как вы, бесценны!

Разговор медсестры и электрика напомнил Ширяевой басню Крылова «Кукушка и петух». Алёнка стояла у двери кабинета и переминалась с ноги на ногу: вода просилась наружу, но надо было терпеть, чтобы вышло так, как запланировано.

Надя Бухарина, видя, что Ширяева держится из последних сил, обратилась к медсестре:

— Белла Павловна, а можно нас взвесить побыстрее, а то мы на завтрак опоздаем.

Медсестра произнесла недовольно:

— Вынуждена оставить вас, Михаил Петрович, — и прежде, чем зайти в кабинет, фыркнула, — вот дети какие пошли нетерпеливые.

— Да, молодёжь ныне шустрая: ей палец в рот не клади, а работа есть работа! — ответил ей электрик из вежливости, хотя сам был не прочь с ней и дальше продолжить беседу.

Белла Павловне открыла кабинет и вскоре позвала:

Алёнка вошла и встала на весы. Медсестра взвесила и огласила вес:

— Тридцать один килограмм сто грамм, минус… — она прикинула на глаз, на сколько потянет одежда Ширяевой и уточнила, — минус четыреста грамм, итого: тридцать килограмм семьсот грамм. — она покачала головой и произнесла, — А рост у тебя метр сорок два, м-да…

— А можно тридцать один килограмм записать ровно? — попросила Алёнка.

— Ты хочешь сказать, что твоя одежда потянет всего на сто грамм? — переспросила Печёнкина.

Алёнка кивнула головой и уверенно произнесла:

— Странные вы с Урала… — заявила медсестра, — и просьбы у вас странные. Но так и быть, я сегодня добрая, пусть будет тридцать один килограмм.

— Спасибо-о! — поблагодарила Алёнка, прежде чем уйти.

— Следующий, не задерживай, девочка.

Алёнка вышла из кабинета. Надя тут же полюбопытствовала:

— На килограмм потолстела! — ответила Ширяева и рванула к себе в комнату, чтобы успеть добежать и уединиться.

— Я ж говорила! — прокричала радостно ей вслед Надя, подумав, — Хоть бы успела добежать, а то стыда не оберёшься, как проснулась, так и терпит.

И Алёнка успела. Настроение у неё сразу приподнялось, осталось только написать домой письмо и обрадовать мать. На неё вдруг нахлынуло вдохновение и ей удалось сочинить речёвку:

«Наш солнечный лагерь —

Всех лучше в округе,

Прогонит хандру

И излечит недуги», — но что-то в ней было не то и она решила не торопиться, а ещё поработать над ней как следует.

В душе она была перфекционисткой, ей нравилось делать всё тщательно и аккуратно, чтобы придраться было не к чему.

Неожиданно она вспомнила про конфетку, упавшую на пол, которую уронила Света Алдошина. В комнате никого не было, она заглянула под кровать, но конфетку не нашла, потом посмотрела под тумбочку и обнаружила её. Она повертела конфету в руках и оставила её на тумбочке Светы.

Ей очень хотелось её съесть, но гордость не позволила: «Я не буду опускаться и есть с пола чужое, нехорошо это. Вырасту и куплю себе конфет с первой получки, — она ненадолго задумалась и уточнила, — ну, или со второй, — неважно с какой, всё равно куплю и всех своих угощу».

Только Алёнка успела отойти от тумбочки и сесть на кровать, как в комнату вошли девочки из Балашихи, вместе с Надей. Увидев конфету на тумбочке, Алдошина воскликнула:

— А откуда конфета?

— У меня ручка упала, и я стала её искать. Гляжу, а твоя конфета лежит под тумбочкой, рядом с ручкой. Ну я её и подняла, что ей там валяться, — пояснила Алёнка.

— Да кто её есть будет, она уже запылилась.

— А что ей сделается, я съем! — сказала Надя, и уточнила, — Если ты, конечно, не против.

— Да ешь, — Света махнула рукой, — мне не жалко.

— На здоровье, — пожелала ей Алдошина, — сейчас позавтракаем и учиться пойдём, — она зевнула, прикрыв рот ладошкой, — что-то я не высыпаюсь в последнее время, может, не будем свет в туалете оставлять и дверь держать открытой?

— Я темноты боюсь, — разворачивая конфету, сказала Надя, — Чижова тоже, кстати.

— Да ну её, эту Чижову… — возразила Алдошина, — Так и вертится около Андриса, противно смотреть даже.

— Ага, я тоже внимание обратила, — поддержала землячку Косоротова, — а Пухов от неё не отходит, втюрился по самые уши, мне даже его жалко.

— А что его жалеть? Он вырастет и женится на ней, она ему детей нарожает, — сказала Алёнка уверенно, как будто бы это знала.

— Вот умора-а, — зашлась смехом Бухарина.

— Он тоже, кстати, из Тулы, — добавила Косоротова.

— Похоже Пухов — её судьба! Кхи-кхи, — хихикнула Алдошина.

— И напрасно смеётесь, — возразила Ширяева, — у них счастливая семья будет.

— Ага, точно! — поддакнула Надя, — Пухов, Чижова и их детишки — пуховые чижики.

Чижова вошла в комнату без стука. Девочки не удержались и прыснули со смеху. Она надменно обвела их взглядом и резко выговорила:

— Вы что ржёте, аж в коридоре слышно.

— А нам в санатории нравится, тут весело! — заявила Бухарина.

— Завтракать пойдёмте, хватит ржать… — сказала Лена, а потом достала из тумбочки жестяную круглую коробочку с вазелином, открыв её, зацепила пальцем вазелин и смазала им обветренные губы.

Девчонки опять закатились со смеху, а Бухарина съязвила:

— Целоваться на ветру с Пуховым меньше надо.

— Чего-о? — выкрикнула Лена и зыркнула глазами, требуя ответа.

— Да ничего, — заявила Бухарина, — уже все в отряде знают, что у вас любовь.

— А ты завидуешь что ли?

— Да, завидую, — Бухарина сложила руки на груди и трепетно произнесла, — Пухов — любовь всей моей жизни… Эх, Чижова, не успела приехать и такого парня у меня увела.

— Да какие уж тут шутки, — Бухарина взглянула на Ширяеву, — Алёнка вон на кило поправилась, а я на триста грамм высохла от страданий. Если так дело дальше пойдёт, приеду домой вобла воблой.

— Ничем помочь не могу, — с ухмылкой ответила Лена, прежде чем выйти из комнаты.

Девочки смотрели на Надю озадаченно, не понимая, шутит она или нет. Надя улыбнулась, и сама спросила:

— Ага-а, — ответили одновременно девчонки.

— А я пошутила, — сказала Надя, но по её глазам, можно было понять, что она не шутит.

Алёнка в душе сожалела: «Зря я про Пухова и Чижову сказала, надо было молчать, теперь Надя переживать будет. И когда она только в Пухова влюбиться успела?»

Следующий анекдот

Отдыхать в санатории Алёнке Ширяевой нравилось и даже очень: кормили вкусно, учителя давали новый материал доходчиво, поэтому усваивался он и запоминался легко, домашних уроков не задавали. Сверстники были приветливы и дружелюбны: даже Лена Чижова её пока что не напрягала, а с Бухариной и девочками из Балашихи она по-настоящему сдружилась. Оздоровительные процедуры Алёнку не обременяли, а прогулки у моря вносили в её жизнь романтику и включали воображение. Стихи лились ручейком, и она не успевала их записывать.

Алёнка наслаждалась жизнью, но понимала, что так будет не всегда: письма из дома напоминали об этом. Мать почти в каждом письме писала: «Устала до чёртиков: вся работа на мне. Полы мою за тебя, пыль протираю, а уж про Прошку молчу, без тебя один спать на диване отказывается… Боюсь, что не выдержу и свалюсь без сил, мать-то у тебя не железная. Лечись добром, приедешь — мне хоть полегче будет…»

После таких писем домой Алёнку уже не тянуло: ей хотелось тишины и спокойствия, но и мать тоже было жалко. В блокноте она написала:

«Когда живёшь в грязи,

Не замечаешь грязи.

Когда живёшь во лжи,

Не замечаешь ложь.

В любви, к любви,

Так быстро привыкаешь. »

Ведь теперь ей было с чем сравнить жизнь в семье и без семьи.

В санатории Алёнка отдыхала душой и училась с удовольствием: четыре урока в день пролетали незаметно. В дневнике красовались пятёрки с четвёрками, ей казалось, что это не жизнь, а сказка. Унижения остались в прошлом, она почувствовала свободу и не желала её терять.

На уроках в классе сидеть можно было с кем захочешь и на любой парте, но при одном условии: девочка с мальчиком.

Соседом по парте Нади Бухариной был Саша Пухов, но с появлением Лены Чижовой, он решил пересесть к ней. Перед первым уроком он подошёл к Наде и спросил:

— Ты не обидишься, если я с Чижовой сяду?

Бухарина задумалась, не зная, что сказать, и на вопрос ответила вопросом:

— А если обижусь, то ты всё равно с ней сядешь?

Пухов подтверждая её предположение, кивнул головой. Уши его покраснели, выдавая волнение.

— Тогда зачем ты у меня это спрашиваешь, если ты уже сам всё решил?

— Я думал, что так лучше будет и честнее.

— Ага-а, индюк тоже думал и в суп попал. — передразнила она его и громко огласила, — Свободен! Я тебя не задерживаю, — в душе надеясь, что Чижова даст ему от ворот поворот.

Так и вышло: Пухов подошёл к Чижовой и предложил:

— Давай вместе за одной партой сидеть, а?

Лена скривила губы и пренебрежительно пробурчала:

— Вот ещё… — она увидела Андриса Саулитиса, сидевшего в гордом одиночестве за второй партой, намереваясь к нему подсесть. Она подошла к его парте и села молча рядом. Андрис взглянул на неё и без тени смущения, предупредил:

— Извини, но тут занято.

— Как это занято, ты же один тут сейчас сидишь? — переспросила Лена, не привыкшая к тому, что ей отказывают. Его красивые глаза цвета морской волны, манили её.

— Это пока один, сейчас Лена придёт и сядет, — пояснил он ей.

— Какая ещё Лена? — возразила она, — У нас же в отряде Лен больше нет?

— Есть, — он показал рукой в сторону Ширяевой, входящей в класс.

— А по документам Лена.

Чижова скептически взглянула на Ширяеву, и нехотя встала, освобождая ей место, полюбопытствовала:

— А я не знала, что ты тоже Лена?

— А я по свидетельству рождения Елена, а для всех Алёна. Меня и дома и в школе все Алёной зовут.

— Значит мы с тобой тёзки! — удивилась Чижова и села на свободную парту за Бухариной с Пуховым. Мысленно она сожалела, — Надо было с Пуховым сесть, вот невезуха, что-то пошло не так в этом санатории. Зачем Андрису очкастая Ширяева? Что он в ней нашёл, в этой плоскодонке? Надо бы Пухова к себе переманить, не оставлять же его Бухариной.

Лена похлопала Пухова по спине и улыбаясь обворожительно, сказала:

— Садись, Санечка, со мной пока место свободно.

— Санечка?! Это ты мне что ли? — переспросил Пухов растерянно.

— Тебе, конечно, друг мой, — произнесла она, томно глядя ему в глаза.

В этот момент прозвенел звонок и Саша ответил:

— Поздно, я уже с Надюшей сижу.

Бухарина расплылась в улыбке, сердце её затрепетало в предчувствии любви, и было от чего: Надюшей её впервые назвал мальчик, который ей понравился. Она уже и забыла о том, что он несколько минут назад сам хотел от неё пересесть к Чижовой, и о том, что ещё недавно была влюблена в Женю Коныгина и мечтала о нём, надеясь встретиться с ним на прогулке у моря.

Надя смотрела на Пухова и витала в облаках: «Какой же он обаяшка! Его так и хочется погладить по голове, как котёнка! Ну и что, что ростом невелик, он же вырастет, обязательно вырастет. А Алёнка ошиблась, он будет моим и только моим».

Алёна Ширяева в санатории любви не искала, она её избегала. На Андриса Саулитиса внимания старалась не обращать, боясь, умудрённая печальным опытом, последствий. Мать начинала изводить её, как только замечала, что на Алёнку кто-то глаз положил. Так было и с сыном классной руководительницы Тимофеем Егоровым. Стоило Алёнке сходить к нему на день рождения, как мать начала надсмехаться: «Им самим надоело розы на базаре продавать, решили тебя использовать. Где ещё им такую дурочку найти? Будешь у них в теплицах батрачить день и ночь, если Тимоха замуж тебя возьмёт. Но скорее всего надсмеётся над тобой и всё, кому ты такая нужна: ни рожи, ни кожи, одни мослы. Слушай мать-то, кто как не я тебе правду скажет и убережёт от беды: уж лучше старой девой остаться, чем честь смолоду потерять».

Хуже всего было для Алёнки то, когда она — это же продолжала обсуждать при ней с бабушкой Галей. Та начинала подтрунивать над внучкой и поучать: «Сиди дома, чё-то шибко рано к женихам на именины ты ходить начала, не к добру э́нто. Ой, не к добру, чует моё сердце. А ты, Танька, зачем ей разреша́шь, ходить не пойми куда? Строже с ней надо, строже… Слухи пойдут, позору не оберёшься, потом никто замуж не возьмёт».

Однажды Алёнка не выдержала и стала кричать на мать с бабушкой:

— Прекратите-е! Сколько можно языком про меня молоть?

Мать подошла к ней и отхлестала её по щекам, а потом пристыдила: «И нестыдно тебе, а? Разве ж можно на взрослых кричать. Ро́стим тебя: обуваем, одеваем, кормим, а у тебя ни стыда, ни совести. Хоть бы бабушки постыдилась, а уж про себя-то молчу — меня-то ты совсем не во что не ставишь…»

«Нет уж, тут не до любви…» — вздохнула Ширяева на уроке алгебры вспоминая мать. Незаметно прошёл урок, на перемене Андрис спросил:

— Ты чего такая грустная? — Алёнка пожала молча плечами, — Конфетку хочешь? — не дожидаясь ответа, он протянул ей конфетку. Пока Алёнка раздумывала брать её или нет, Чижова подошла и выхватила её из его рук.

— Я хочу! — заявила она бесцеремонно, и развернув конфету, засунула её себе в рот. — Спасибо, вкусненькая.

— Извини, — сказал Андрис, глядя Алёнке в глаза, — другой у меня нет.

— Да ладно, — махнула она рукой, чтобы его не огорчать, — я сладкое не очень люблю.

— А я думал, что любишь, значит ошибся, — ответил он и опустил глаза.

— Ты мне конфеты приноси, я за неё есть буду! — с ухмылкой произнесла Чижова.

— Так ты же говорила, что тебе сладкое нельзя: как съешь, так угри вылезают… — Алёнка смотрела на Чижову и удивлялась столь разительным переменам.

— А теперь уже можно.

Вдруг Андрис надсадно закашлялся. Он наклонился вперёд и упёрся руками в колени. Кашель не проходил, он хватал губами воздух и задыхался.

— Ему плохо, врача, врача-а! — закричала Алёнка, — Помогите-е…

Пухов завопил со всей силы:

— У него астма-а, — и выбежал из класса за помощью.

Читайте также: