Тайна смерти марины цветаевой загадки

Обновлено: 25.12.2024

31 августа 1941 года в глухой Елабуге в сенях бревенчатого дома повесилась Марина Цветаева. Гениальный человек, исключительный в своем поэтическом даре, с которым мало кто способен сравниться. Как же случилось, что самая нежная, самая ранимая и одновременно с этим самая честная и жесткая женщина во всей мировой истории наложила на себя руки?

Есть три основных версии-мнения на этот счет. Кто-то считает, что так произошло из-за того, что она с семьей была вынуждена вернуться из эмиграции в СССР, где произошел арест ее мужа и дочери, а затем началась война, эвакуация, и прочее, кто-то - что ей негде было найти работу и прокормить себя и сына-подростка, а кто-то - что ее убил именно сын. Не буквально конечно, но своим отношением к матери. Мур (Георгий) всегда говорил ей "Вы" и открыто порой выказывал свое презрение - не любил и не понимал ее стихов, а однажды, после приезда в Елабугу так и сказал: "Кого-то из нас точно вынесут отсюда вперед ногами!" Однако лично я сама считаю несколько иначе.

По моему мнению, Марину убило не возвращение в СССР - она бы умерла и в эмиграции, поскольку не подходила ни к своему времени, ни к одной известной стране. (цитирую ее строчки: "Ибо мимо родилась - времени."; "Век мой - враг мой, век мой - ад.", "Тоска по родине - давно разоблаченная морока, мне совершенно все равно, Где совершенно одиноко."), не арест близких людей - в конце концов, такое тогда случалось с каждой третьей семьей - было время знаменитых сталинских репрессий, не безденежье и безработица - в эмиграции было почти то же самое, да и работу Марина могла получить - та столовая в Литфонде, куда она хотела поступить в качестве судомойки (!) открылась только осенью - ее могли взять. И даже не слова шестнадцатилетнего сына, сказанные в порыве ссоры. (помимо ранее мной написанной фразы Георгий как-то раз сказал в ответ на отчаянный вопрос матери "Так что же мне остается, кроме самоубийства?!" - "Да, видимо, ничего другого для вас действительно уже нет!")

Сама я считаю, что Цветаеву убило не все это (хотя не каждый человек сможет выдержать, если такое навалится сразу и полностью). На самом деле ее убило то, что она была Поэтом. Настоящим и великим. Будь Марина обычной женщиной, воспринимающей все как положено, она бы скорее всего смирилась. И со своим положением, и с арестом Сергея и Али, и даже со словами своего обожаемого (она действительно просто боготворила Мура) сына - мало ли что может сказать подросток-эгоист, весьма развитый интеллектуально, но совершенно инфантильный душевно.

Но Цветаева была необычной женщиной. Практически все поэты так или иначе воспринимают все гораздо иначе, чем остальные люди - намного острее и болезненнее. И когда Георгий сказал те слова, Марина поняла их по-своему. Как поэт. Она видела, что ее любимый сын уже взрослый, что он хочет свободы, что его нужно отпустить. И Цветаева решила впредь больше ему не мешать. Для этого она сама ушла. Совсем. Только ради сына.

Если внимательно изучить биографию и творчество Марины Цветаевой, то можно быстро понять, что свой уход она планировала очень давно. Еще в 1940 году Марина писала: "Никто не знает, что я уже почти год ищу глазами крюк. Я год примеряю смерть." 31 августа ей не понадобилось даже крюка - хватило обычного гвоздя и плотного шнурка. И еще задолго до этого Цветаева думала о смерти. Ведь она впервые попыталась свести счеты с жизнью еще в возрасте шестнадцати лет, когда ездила в Париж на могилу своего кумира Наполеона, но получила только лишь разочарование. Тогда Марина собиралась застрелиться прямо в зрительном зале театра на премьере пьесы "Орленок", однако у нее не получилось это сделать - то ли она сама передумала, то ли револьвер дал осечку.

Почему же Цветаева так не любила жизнь? Ответ весьма прост: она еще в молодости сказала "Жизнь - это то место, где Жить нельзя." По крайней мере, таким людям как она. Ведь похоже думали и другие поэты - они видели, что реальная жизнь совсем не такая, какой должна быть в их собственном представлении, однако ничего не могли изменить. Поэтому (чего греха таить) многие из них и уходили, не доживая до старости. Они предпочитали телесную смерть душевной, поскольку по их мнению равнодушие и безразличие как раз и являлись смертью души. И я сама (не побоюсь это сказать) совершенно согласна с ними.

Я искренне верю в то, что Господь простил все грехи Марины, ибо грешила она лишь телом, а душу сберегла невинной, в точности как Дама с камелиями в ее собственном стихотворении. Прости тех, кто не понимал и осуждал тебя, Марина Цветаева - воплощение Психеи на земле!

26 августа 2013

Невероятно грустный жанр- смерть!И жизнь!В стране где все ,все время рвётся, Душа к теплу стихотворений жмётся!Но, если выронить из рук, огонь поэзии священной, тогда раздастся неутешный плач по всей Вселенной!Не осуждая, лишь скорбя,и нити разума и воли напрягая, скажу, нельзя любить,себя опустошая! Пустыня есть пустыня!В себе оазис воскрешать- вот то, что на Земле уметь нам должно совершать!

Красиво, но стихи лучше писать отдельно

Здесь мне интересно прочесть мнение о Моей работе

Поясните, пожалуйста,где здесь? ГДЕ? (За мой красивый стих не волнуйтесь- он в надежном месте)

Тема- " добротная",параллель- железная! Добавить нечего!

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Марину Цветаеву отпели спустя почти полвека

Поэтесса ушла из жизни неотпетой. Спустя полвека, в 1990 году, патриарх Алексий II дал благословение на ее отпевание, тогда как отпевать самоубийц в РПЦ категорически запрещено. Что же позволило сделать для нее исключение? «Любовь народная», - ответил патриарх.

Цветаева родилась не «простой русской» девочкой: её отец был профессором-искусствоведом, создателем музея изобразительных искусств, мать - пианисткой, ученицей знаменитого А. Рубинштейна, дед – известнейшим историком. Из-за чахотки матери Цветаева подолгу жила в

Италии,
Швейцарии,
Германии;

получила прекрасное образование в пансионах Лозанны и Фрейбурга. Юная Марина свободно владела французским и немецким языками, прошла курс французской литературы в Сорбонне. Оттого-то и стихи девочка начала писать в 6 лет одновременно по-русски, по-немецки и по-французски.

Она оставила три посмертные записки:

официальную, со словами "дорогие товарищи",
вторую - поэту Асееву, где умоляла усыновить 16-летнего сына и выучить его (чего Асеев не сделал!)
и самому сыну-подростку - о том, что попала в тупик и выхода, увы, не видит…

За неделю до самоубийства Цветаева написала заявление с просьбой принять её на работу посудомойкой в открывающемся предприятии, но столовую открыли аж зимой 43-го, когда Цветаевой в живых не было. Сына ее сперва переэвакуировали в Ташкент, потом призвали на фронт, где он, крупный и неспортивный, был убит в бою в конце войны.

Следующая загадка

Жизни и творчеству Марины Ивановны Цветаевой (1892-1941) посвящена книга И.И.Гарина "Душа, не знающая меры", см. И.И.Гарин, 3-томник "Серебряный век", М., "Терра", 1999, т. 3, с. 471-816.

Если сформулировать феномен Марины Ивановны Цветаевой одним словом, то это будет — нонконформизм. Великая русская поэтесса — это человек-вызов, человек-протест, человек-оппозиция. Ее «противушерстность», антиподражательность, личностность, индивидуальность — врожденны, генетичны. С детства — против течения, вся жизнь — фронда. Всему живущему так или иначе присущи конформизм, подражание, здесь же — врожденное чувство «не такой, как все»: «одна из всех — за всех — противу всех!»… Хорошо знавшие ее люди признавались: «Слишком она была самобытной, неуживчивой…»

Это даже не бунтарство, как у юных Владимира Соловьева или Николая Бердяева, а какая-то запредельная, вызывающая смелость. Это нелегко в любом обществе, но а «совке» — это смертельно…

Вы можете себе представить: в 1921-м молодая, начинающая поэтесса позволяла себе — не из одной бравады — читать красным курсантам с эстрады такие стихи:

Да, ура! За царя! Ура!

А после отречения Николая II твердила:

За царевича Алексия
Помолись, церковная Россия!

В «Лебедином стане» есть такие строки:

Царь опять на престол взойдет, —
Это свято, как кровь и пот.

Всю жизнь Марина Ивановна категорически отказывалась идти на уступки редакторам, цензорам, не «кланялась» издательствам: «Хотите, печатайте, как есть, хотите — нет». Ей очень хотелось видеть и держать в руках свои новые книги, «но она была твердой и непреклонной и менять в стихах ничего не стала».

Возвращению Марины Ивановны в СССР способствовал Илья Эренбург, убеждавший ее в том, что здесь ее очень ждут и обещавший огромные тиражи книг и массового читателя. Позже, оправдываясь, Эренбург будет говорить Марине Ивановне о «сокрытых государственных интересах, рядом с которыми наши личные судьбы не стоят ничего».
— Вы негодяй! — бросит ему Марина и хлопнет дверью.

С начала войны Марина Ивановна резко изменилась. Стала еще настороженней, тревожней, еще более «закаменевшей». Говорила: в Париже была война, приехала сюда — тоже война. К телефону боялась подходить, бывала всегда напряжена, когда звонил телефон, ждала: что там, кто там, кого зовут, зачем?

Причина отъезда М.И.Цветаевой в Елабугу до конца не ясна. Полагают, что после ареста дочери и мужа, поэтесса жутко боялась потерять еще и сына, укрыв его подальше от адской власти. Уехала она внезапно, без подготовки, точно бежала… От одного бездушия в другое… К моменту бегства вся была «на пределе», на грани срыва: страшилась шороха, стука, прихода управдома. Вернувшись в СССР, она сразу оказалась в липкой атмосфере страха, боязни ареста, нарушения «паспортного режима»… Это — человек, презирающий общественные путы, несвободу, притеснения, все условности земного бытия.

В грязной, пыльной, захолустной, удручающе серой Елабуге, куда она доплыла 18 августа 1941-го, она успела подать заявление на должность посудомойки, ходатайствовать о прописке, быстро растратить прихваченные гроши… Цветаева была очень сильным человеком, всю жизнь полагалась исключительно на себя. Она была женщиной героической, смелой, отважной. Каким же титаническим должно было быть отечественное зло, чтобы в одном из писем поэтесса-страдалица написала: «Я сейчас у б и т а, меня сейчас — н е т, не знаю, буду ли я когда-нибудь…»

Она великолепно знала себе цену, как поэту, каково же ей было читать «советскую критику»: ей «нечего сказать людям», ее творчество — «клиническая картина искривления и разложения человеческой души», ее «книга душная, больная», а «стихи с того света». Вот ее собственная оценка того, что с ней творила власть: «Негодование — вот что во мне растет с каждым годом-днем-часом. Негодование. Презрение. Ком обиды… Несправедливо. Неразумно. Не по-божески».

Цветаева несла людям свет, радость, огромный талант, помогала душевно распрямляться, обогащала духовно. Сатана же хочет видеть людей униженными, согбенными. Или — наглыми, готовыми избить или даже убить любого, подвернувшегося «под горячую руку». И в любом случае — лишенными радости, света в душе, счастья. Поэтому слуги Сатаны ожесточенно доказывают людям, что их духовные пастыри и творцы красоты не могут, не имеют права претендовать на любовь и преклонение: у них, пастырей и творцов, у самих полно всяческих душевных изъянов.

Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.

Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем,
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.

Пересмотрите все мое добро,
Скажите — или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей ладони — горстка пепла.

И это все, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это все, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.

Свидетельствует Л.К.Чуковская: Но и богатырским силам приходит конец. В эмиграции она была бедна и одинока, но ее хоть печатали. Дома же, кроме переводов, не напечатали после ее возвращения почти ничего. А конец — конец силам наступил, я думаю, осенью 1939 года, и мои скудные воспоминания следовало бы озаглавить не «Предсмертие», но «После конца».

Похоже, что перед смертью Марину Ивановну пытались завербовать, предлагали работу в НКВД в качестве переводчицы… Она отказалась. Возможно, это было последней каплей — для нее самой и для ее убийц…

Марину убили окончательно, когда ей, без одного месяца, было сорок девять лет…

Работать Цветаевой судомойкой не запрещали — не нелюди ж какие! А вот на ее похороны идти — запрет был! Да и без запрета народ бы не пошел: опасался — все-таки «связь» с эмигранткой, женой «врага народа»…

Свидетельствует Л.Козлова: "Может быть, благодаря этим воспоминаниям мы немного приблизились к разгадке последнего толчка ухода Цветаевой из жизни? Того толчка, о котором существует ходящая из уста в уста версия, та, что недавно опубликована Н.И.Катаевой-Лыткиной: Цветаеву пытались привлечь к сотрудничеству те, «с Набережной».

Да, даже с похоронами были проблемы, власти чинили препятствия: «Городские власти не давали разрешения хоронить Марину на кладбище, и шел разговор о какой-то общей могиле…» Кто хоронил, где, шли ли люди за гробом – важно ли это в стране «вольнодышащих»? Да и зачем ей гениальная Марина Цветаева?

А сколько чиновничьих перипетий выпало на долю энтузиастов, пытающихся разыскать могилу Марины Ивановны? Вся королевская рать, сомкнув ряды, стала на пути искателей, препятствуя работе… В адрес сестры Анастасии Ивановны Цветаевой, инициировавшей было поиск могилы, пошли анонимнимки:

«А мы слышишь тварь ничтожная, сволочное отродье?! скоро поставим 111000000 свечей за процветание этого замечательного строя, при котором (в самом начале) вышвыривали эту шваль из двери редакции а сейчас (глубоко ошибаясь) стали печатать это ничтожное графоманское отребье. Мы пошлем весь этот имеющийся у нас материал в отдел культуры Центрального Комитета КПСС и в Комитет Государственной безопасности СССР» «Берегись нас. Страшись нас. А лучше поскорее подыхай сама, проклятая старуха!»

Но затем — по звонку из Москвы — с таким же энтузиазмом чинуши помогали искателям — вслед за первой объявилась вторая могила убитой поэтессы, даже цепи от памятника Ленина на предполагаемую могилу Цветаевой перенесли.

Соседка, жившая рядом с домом Бродельщиковых, где погибла Марина, засвидетельствовала, что в день трагедии своими глазами видела как двое мужчин в гражданском вошли в дом через калитку, а вышли… через окно! Долго там возились… Благо хозяева, редко дом покидавшие, 31 августа 1941-го почему-то исчезли на весь день… В день трагедии дверь дома Бродельщиковых была закрыта изнутри, а на ручку намотано тряпье — конспираторы старались. (вот почему вышли через окно!).

— Нет, не самоубивица она, нет… Уби-и-ли человека…

Жители Елабуги всегда это знали и никогда в ином не сомневались. Тогда это называлось почти так, как сегодня — зачистка… Потому-то власти с такой неохотой соглашались на расследования и поиски могилы, раз за разом останавливая энтузиастов, а то и переходя к прямым угрозам, как о том свидетельствует Татьяна Костандогло: печальная российская «традиция» — преследовать Поэта при жизни и после смерти его.

Заметали следы убийства сумбурно и неумело: разные адреса проживання в Елабуге, никем не подписанные документы о смерти, отсутствие экспертизы почерка предсмертных записок да и самих записок, приехавших на вызов милиционеров никто не знал, возможное тайное перезахоронение праха, обычные совково-гебистские странности с архивом поэтессы.

Профессор Вячеслав Головко в своих воспоминаниях «Всматриваясь в память» (1968 год) позже напишет: Бродельщиковы были единственными свидетелями гибели поэта, я теперь понимаю, они из страха многое сохранили в тайне. «Не пишите об этом, нам ведь не разрешают много разговаривать, — просила Анастасия Ивановна Бродельщикова, когда отступала от стандартного текста воспоминаний».

Владимиру Николаевичу Дунаеву запрещали цветы на Маринину могилу носить. Бродельщиковым и Чурбановой не разрешали много говорить.

Сын Георгий, в своем дневнике напишет: «В тот же день был в больнице, взял свидетельство о смерти, разрешение на похороны (в загсе). М.И. БЫЛА В ПОЛНОМ ЗДРАВИИ к моменту самоубийства». Не только в здравии, накануне, наконец, получила согласие на долгожданную прописку.

А вот еще две странности, на которые обратила внимание Татьяна Костандогло: великая поэтесса ушла из жизни, не сняв кухонный фартук. В нем ее и похоронили. Может ли так добровольно уйти из жизни женщина, тонко чувствующий поэт, аристократка-европейка. «Вторая странность — скорее даже улика: жареная рыба в сковороде, только что приготовленная Мариной… «Как вам голос самоубийцы за кадром? Давайте услышим: «Дорогие мои, я тут повесилась, а вы обедайте! Не обращайте внимания, приятного вам аппетита! (Ах, мужчины! Женщина-чекист об этом подумала бы и сковородочку с горячей рыбкой с собой бы утащила…)».

В статье «Неосуществленное пророчество. Кто ее убил? Было ли это убийством?» Наталья Савельева и Юлий Пустарнаков, уверяли читателей, что Марина Цветаева не уходила из жизни сама:

«…Кирилл Хенкин служил под непосредственным руководством полковника госбезопасности Маклярского, круг интересов которого включал деятелей советской литературы и искусства в предвоенные и военные годы. Хенкин пишет, что Маклярский рассказал ему о том, что сразу после приезда Марины Цветаевой в Елабугу ее вызвал к себе местный уполномоченный НКВД и предложил сотрудничать. И в Чистополь она хотела поехать за помощью и защитой Николая Асеева».

О насильственной смерти Цветаевой написано в книгах Галины Фоменко «Марина Ивановна, ведь это было не самоубийство?» и Вячеслава Головко «Через Летейски воды…»

Естественно, я отдаю себе полный отчет в том, что придирчивые или совковые историки, давно взявшие на вооружение догматизм как научный метод, будут возражать против версии убийства Цветаевой, упирая на ее недокументированность. Я не буду их разубеждать, потому что если не задокументированы миллионы и миллионы убийств лучших людей страны, то не так важно одним больше или меньше. У меня есть более сильный аргумент: Марину Ивановну Цветаеву советская власть убивала не разово, а многократно, постоянно, большую часть ее жизни, причем убивала изощренно, садистски — травила, издевалась, угрожала, не печатала, довела до нищеты, уничтожила семью… Поэтому, в конце концов, не столь даже важен "незадокументированный" последний акт этого медленного, систематического, инфернального уничтожения. Кстати, подобные мысли я обнаружил у другого отважного советского поэта Семена Липкина: не столь важно, пишет он, сама она покончила с собой или ей помогли архангелы из госбезопасности. То, как поэта обложили, какую ей устроили жизнь, ставит знак равенства между непосредственной казнью и умышленным подталкиванием государства к трагическому поступку. Но на физическое уничтожение явно указывает само отношение государства к выяснению обстоятельств смерти поэтессы.

Когда спустя десятилетия началось расследование обстоятельств смерти Марины Ивановны ее горячими поклонниками, они тотчас уперлись в непреодолимую бюрократическую стену: волчьим чутьем чинуши учуяли опасность. У энтузиастов не нашлось НИ ОДНОГО помощника из литературных властей страны, хотя Сталин давно сдох и правда практически ничем не грозила новым чиновникам, этим «литераторам в штатском». А Анастасию Ивановну Цветаеву немедленно предупредили:
— Не будем Вас печатать, если не прекратите поиски!

Видимо, хорошо ведали, с каким ведомством имеют дело и какие неприятности можно нажить… Молчание и страх очень долговременны, вождь свое заплечное дело хорошо знал… Кстати, страх понятный и даже оправданный: спустя много лет почитателям поэтессы, ведущим расследование обстоятельств ее смерти, открыто угрожали чиновники того же ведомства, которое «убрало» Марину Ивановну: «Не боитесь по улицам ходить? Советуем оглядываться — машина сбить может, так бывает…»

Травля, бездушие, зависть, агрессивное, злобное недоброжелательство не кончились со смертью великой поэтессы. Само слово «великая» по сей день приводит наших ретивых в бешенство. Как может быть великой прославившая Белую гвардию, царя, поющая боль и тоску?! И вот уже — не в 37-м и 49-м, а в наше время — обвинения в эгоцентризме, «созидании себя как своеобразного центра «человеческой вселенной», «нежелании и неумении считаться с конкретной реальностью» (да здравствует чернь и ее конформизм!), несовпадении и несоответствии эпохе (наши всегда «соответствуют» и «совпадают»), «судорожности», «расщепленности», «слепоте к политической и исторической реальности», «взвинчивании», «сочинении чувства», наконец — вдумайтесь! — в «безудержном желании подчинить все своей фантазии, использовать любой материал для мифотворчества, а в конечном счете — для сотворения себя как целого мира». Обвинить поэта в том, что является сущностью его профессии, — до такого не додумывались даже «сталинские соколы»…

Только послушайте, до чего договаривались самые ретивые: "31 августа 1941 года, за полтора месяца до казни Эфрона, петля оборвала жизнь Марины Цветаевой. Но ни ведомство Лаврентия Берии, ни Система Иосифа Сталина тут, конечно же, ни при чем. Сама на себя наложила руки. Никто не заставлял". И это — "Литературная газета", и это конец 1990-го…

Марину Цветаеву убили дважды или трижды: сначала морально и физически, потом — ее песни, память о ней. Хотя даже самые ангажированные члены Союза писателей сознавали масштабы «феномена» Цветаевой, большинство из них — в силу своего ангажемента и собственной мизерности — были заинтересованы в замалчивании Великого Поэта. Когда Тренев произносил бесчеловечную погромную речь на чистопольском собрании писателей, решавшем вопрос о прописке, он выражал не только собственную точку зрения, а сокровенное желание советских «писательских масс»…

Сергей Эфрон, Ариадна Эфрон, сестра Анастасия Ивановна, ее сын Андрей — все они прошли через сатанинскую жуть сталинских лагерей. Сын Марины Ивановны Георгий Эфрон (Мур) погиб на войне в районе Полоцка под деревней Друйка. Он был ранен 7 июля 1944 года и умер в медсанбате. Место смерти и захоронения неизвестно. Ему было 19 лет…

27 августа 1939 г. дочь Ариадну Эфрон арестовали по подозрению в шпионаже и осудили на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Срок Аля отмотала от звонка до звонка и вышла на волю только 27 августа 1947 года. В 1949 году началась новая волна репрессий, под арест попадали преимущественно те, кто ранее отбывал срок. 22 февраля Ариадна Сергеевна была вновь арестована и отправлена на вечное поселение в Туруханск Красноярского края. У Ариадны всю жизнь было больное сердце, она перенесла несколько инфарктов и от очередного из них и скончалась в тарусской больнице 26 июля 1975 года.

В замечательной книге Марии Белкиной "Скрещение судеб" перед нами проходит дантовская панорама ада, перемоловшего всю семью великой поэтессы и не оставившего даже могил: единственная подлинная могила на всю семью… — Ариадны Сергеевны Эфрон. Что же это за страна, не оставляющая могил лучших своих детей? Что же это за люди? За народ.

Нет, не вернулась из прошлых разлук
В дом, где хотела согреться.
Всё, что могли, вырывали из рук
И выжигали из сердца.
И загоняли на сталинский круг —
Лагерных верст. Из былого
Ей всё мерещился адовый круг
Вместо серпа золотого.
Медленно вянут вокруг тополя,
Окна в домах — черной масти.
Товарищ Цветаева,
Как вам петля —
В дар от советской власти?

Нет, не Елабуга кралась из тьмы
Провинциальной воровкой —
В двери открытые. Это же мы
Ждали все время с веревкой.
От приглашения в рай или ад
Кто же откажется — в гости:
Самоубийцы становятся в ряд
Возле погоста по ГОСТу.
Жизнь начинается снова с нуля
Там, где закончились страсти.
Товарищ Цветаева,
Как вам земля —
В дар от советской власти?
(Стихотворение В.Прокошина)

Сталинские лагеря для близких Марины Цветаевой

…Семья эмигрантки Цветаевой воссоединилась в России в канун Великой Отечественной войны, в июне 1939-го. Муж, Сергей Эфрон с дочерью Алей вернулся на родину чуть раньше, в 1937 году. О нем говорили как о «запутавшемся на Западе разведчике». По официальной версии С. Эфрон ради возвращения в СССР принял предложение сотрудничать с НКВД за границей. А затем оказался замешанным в заказном политическом убийстве, из-за чего бежал из Франции в Москву. Летом 1939-го вслед за ним и дочерью возвратилась и Цветаева с сыном Георгием.

Вскоре в семье репатриантки Цветаевой начался сущий ад: дочку Алю забрали в НКВД как шпионку, потом – Сергея, горячо любимого мужа, да еще с издёвочкой:

Дочь и муж были арестованы: Эфрона расстреляли в 1941-м, дочь после 15 лет репрессий была реабилитирована. Сама Цветаева не могла ни трудоустроиться, ни найти жильё, ее произведения никто не печатал. По словам близких людей, они с сыном буквально голодали.

"Белогвардейцы возвратились», - перешёптывались об Эфроне и Цветаевой.

И… пошло-поехало: тюремные очереди и хлопоты, истерики, страх за себя и детей, как за последнего кормильца, мучила неизвестность впереди, она чувствовала себя, словно в жуткой мясорубке…

Она была страстная мать, однако и здесь гармонии не испытала: в гражданскую войну потеряла младшую дочь, потом сделала идола из сына, обожала его буквально тиранически, а «идол» взял да и стал строптивым, амбициозным, просил не перекармливать материнской любовью.

Все два года в России они ссорились с сыном, громко крича на французском. Кстати, Эфрон с отеческим сарказмом называл мальчика "Марином» – именно потому, что и норовом, и «нервенностью», то бишь, чувственностью, он был схож с матерью. Цветаева хотела вырастить из сына гения, а не сумела простейшего, она просто не научила его жить среди людей на равных. Уйдя из жизни, мать оставила его изгоем в чужом мире.

Почему Москва встретила Цветаеву настороженно? И ведь не просто «парижанкой», не просто «из бывших»! А именно – клеймёной. Есть версия, что возвращения поэтессы испугались именно собратья «по поэтическому цеху».. Ее далеко отодвинул даже Пастернак, с которым у нее был бурный эпистолярный роман. И не только «политически», но и по-мужски. Причем на очень большую дистанцию: он испугался возможного «пожара», именно он когда-то в запале и произнес: мол, у Марины и керогаз пылает «Зигфридовым пламенем». А так нельзя!

После возвращения на родину Цветаева готовит к изданию сборник стихов, много переводит, но ее никто не печатает.

«Нищая элегантность», - так называли за глаза Цветаеву в последнюю пору её жизни.

С виду она была всегда словно мышкой: серенькой, неброской, на низких каблуках, с огромным поясом и янтарными бусами, на запястьях – изысканные серебряные браслеты, с недлинной стрижкой. А глаза – зеленые. Буквально как крыжовник. И походка - твердая, почти мужская. Цветаева будто всегда преодолевала что-то: боялась уличных машин, в метро - эскалаторов, в домах – лифтов, всегда казалась словно близорукой, не от мира сего, очень незащищенной.

Объявленная в 1941-м война и перспектива окунуться в гитлеровское иго ужаснуло ее еще сильней, куда сильней, чем сталинское! А в победу России она верила с трудом. 22 июня, в день объявления войны, Цветаева произнесла странную фразу:

И еще сказала такое:

«Человеку немного надо: клочок твердой земли, чтобы поставить ногу и удержаться на ней. Вот и все».

Судить о причинах её самоубийства – по всей видимости, бессмыслица. Об этом знала лишь она сама, навеки замолчавшая.

Вот краткие вехи биографии поэтессы. В революционную пору вплоть до 1922 года она вместе с детьми жила Москве, в то время как ее муж, офицер Эфрон, сражался в белой армии. С 1922 года семья эмигрировала: недолго жила в Берлине, 3 года - в Праге, с 1925 года начался «парижский период», отмеченный полнейшей нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, в это время возрастала враждебность критики в её адрес. Условия жизни семьи за границей были невероятно трудны. На родине – еще труднее.

Цветаева выросла в демократически настроенной семье. И если революция 1917 года стала направляющей силой для таких, как Маяковский, Блок, Есенин и других, то перед М. Цветаевой 1917-ый предстал иначе.

Отношение ее к революции было неоднозначно; стараясь найти нечто героическое в белой армии, где служил муж, она в то же время понимала безысходность контрреволюционного движения. В то время круг знакомств Цветаевой был очень богат. Это –

Бальмонт,
Блок,
Ахматова,
Волошин,
Кузмин,
Ремизов,
Белый,
Брюсов,
Есенин,
Антокольский,
Мандельштам,
Луначарский, с которым выступает на концертах.

А еще это широчайший актерский круг, - учеников Е. Вахтангова.

Есть сведения, что еще в 17-летнем возрасте Марина пыталась покончить жизнь самоубийством. Она даже написала прощальное письмо сестре Анастасии, которое попало к ней спустя 32 года. Вот что написала ее сестра в своих воспоминаниях:

"Марина писала о невозможности жить далее, прощалась и просила меня раздать ее любимые книги и гравюры – далее шел список и перечисление лиц. Я помню строки, лично ко мне обращенные: "Никогда ничего не жалей, не считай и не бойся, а то и тебе придется так мучиться потом, как мне".

Затем следовала просьба в ее память весенними вечерами петь наши любимые песни.

В память особенно врезались эти строки:

«Только бы не оборвалась веревка. А то недовесить-ся - гадость, правда? – писала сестра. - Эти строки я помню дословно. И помни, что я всегда бы тебя поняла, если была бы с тобою". И подпись.

Далее, чтобы не упрекнули в плагиате, привожу близко к тексту разрозненные отрывки из книги сестры Цветаевой, Анастасии.

"1 февраля 1925 г. у Марины родился сын Георгий ("Мур" - сокращенное от "Мурлыка", уцелевшее до его конца. Исполнившаяся мечта! Гордость матери. Но о нем в 10 лет Марина написала: "Душевно неразвит. "

Война. Эвакуация. Марина много тяжелее других восприняла объявление войны, нежданно вспыхнувшей на территории ее Родины, где она могла надеяться укрыться от пережитого на Западе. Она ждала, что сюда война не придет. Марину охватило то, что зовут панический ужас. Она рвалась прочь из Москвы, чтобы спасти Мура от опасности зажигательных бомб, которые он тушил. Содрогаясь, она говорила: "Если бы я узнала, что он убит, - я бы, ни минуты не медля, бросилась бы из окна" (они жили на седьмом этаже дома 14/5 на Покровском бульваре). Но самая зажигательная сила зрела в Георгии: жажда освободиться о материнской опеки, жить, как он хочет.

А вот как рассказывали другие:

«…в Елабуге пришла Цветаева, умоляя не допустить, чтобы ее разлучили с сыном, детей этого возраста отправляли в эвакуацию от родителей отдельно. Сына не отняли. Что рядом с этим все трудности жизни? Но он бунтовал. Он не хотел жить в Елабуге. Она против его воли вывезла его из Москвы. У него там был свой круг, друзья и подруги. Он грубил. Марина переносила его грубости замершим материнским сердцем. Как страшно было его представить себе без ее забот в дни войны!

Сын не жил без ее помощи. Он не понимал людей. В Елабуге стал дружить с двумя мужчинами, невесть откуда взявшимися, и намного старше его. Он не желал слушать мать, не хотел лечить больную ногу. На каждом шагу спорил. К его тону она привыкла, а последние два года без отца - терпела. Рассказывали о необыкновенном терпении Марины с ним. Все говорили, что "она его рабски любила".

Перед ним ее гордость смирялась. Его надо было дорастить во что бы то ни стало, сжав себя в ком. Она себя помнила в его годы: разве она не была такой же? "Он молодой, это все пройдет", - отвечала на удивлённые замечания знакомых, как она, мать, выносит такое обращение с собой. Последним решающим толчком была угроза Мура, крикнувшего ей в отчаянии: "Ну, кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!" "Меня!" - ухнуло в ней. Их "вместе" кончилось! Она уже не нужна ему! Она ему мешает.

Все связи с жизнью были порваны. Стихов она уже не писала, да и они бы ничего не значили рядом со страхом за Мура. Еще один страх снедал ее: если война не скоро кончится, Мура возьмут на войну. Да, мысль о самоубийстве шла с ней давно, и она об этом писала. Но между мыслью и поступком - огромное расстояние.

В 1940 г. она запишет:

"Я уже год примеряю смерть. Но пока я нужна". На этой нужности она и держалась. Марина никогда не оставила бы Мура своей волей, как бы ей ни было тяжело. Годы Марина примерялась взглядом к крюкам на потолке, но пришел час, когда надо было не думать, а действовать. И хватило гвоздя."

Беспощадно грубые слова 16-летнего сына прозвучали в материнстве Марины - приказом смерти - себе.

На упреки сына, что она не умеет ничего добиться, устроиться, она в горькой надменности, на миг вспыхнувшей гордости, бросила сыну:

"Так что же, по-твоему, мне ничего другого не остается, кроме самоубийства?"

"Да, по-моему, ничего другого вам не остается!"

Это была не просто дерзость мальчишки! Потрясенный ее уходом, он не повторит ее шага. Пусть живет он, юная ветвь!

…Она помнила себя с 17-ти лет, свою попытку самоубийства. Он был - сколок с нее.

Следующая загадка

В самый канун 2008 года в Москве, к 115-летию со дня рождения Марины Цветаевой был установлен памятник поэтессе. Его место - Борисоглебский переулок, напротив её дома-музея. Кстати, памятник был отлит в бронзе на средства столичного департамента культуры, а также спонсоров. Сам собою повис вопрос: запоздалое признание, дань уважения или реабилитация патриотов- диссидентов?

Тайна гибели Марины Цветаевой

Так кем же была «самый чрезвычайный поэт ХХ века» для россиян?

«Что вам прочитала Цветаева, придя со своих похорон?»

…Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. В Борисоглебском переулке прошла ее молодость. Как поэт, прозаик и драматург она состоялась именно в Москве. А свела она счеты с собой в Елабуге (ныне Татарстан) 31 августа в тяжелом 1941 году. Её могила в Елабуге затерялась. Памятником ей остались лишь книги тех людей, которые ее знали, любили, изучали.

Читайте также: