Медведев ж а загадка смерти сталина
Обновлено: 24.12.2024
Когда одного из большевистских завоевателей Грузии Буду Мдивани, соратника Ленина и врага Сталина, вели в 1937 году на расстрел, он крякнул на весь коридор Метехского замка: "Пусть Сталин не забывает, что за Дантоном последовала очередь Робеспьера!" Сталин делал в дальнейшем все, чтобы грузинский Дантон не оказался пророком. До войны с этой задачей он, не без учета урока Робеспьера, справился блестяще. Робеспьер посылал на эшафот лишь отдельные группы из Конвента, великодушно оберегая сам Конвент, но тогда Конвент послал его туда же. Сталин, как диктатор, поступил более разумно: разделавшись со своими ультрареволюционными гебертистами (троцкистами) и правооппортунистическими дантонистами (бухаринцами) при помощи большевистского Конвента, Сталин послал под конец на эшафот и этот слепо преданный ему Конвент – ЦК 1934 года. Сталин, если речь шла о его личной безопасности, не искал врагов – он уничтожал потенциальных врагов (группами, классами и даже целыми народами), считая, что уничтожить их, когда они станут действительными врагами, будет трудно, а может быть, и невозможно…
РАЗНОГЛАСИЯ МЕЖДУ ПОЛИТБЮРО И СТАЛИНЫМ 1
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОРАЖЕНИЕ СТАЛИНА 4
РАЗГРОМ "ВНУТРЕННЕГО КАБИНЕТА" 6
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ СТАЛИНА 8
КАК ПРОИЗОШЕЛ ПЕРЕВОРОТ? 13
Еще раз о "загадке смерти Сталина" 19
Следующая загадка
Новый проект письма в «Правду» был готов и передан в Агитпроп Михайлову 20 февраля. Через Маленкова или иным путем он поступил на дачу Сталина в Кунцево 21 или 22 февраля в форме машинописного текста и готовой типографской верстки. В 90-е годы этот текст был найден в архивах и полностью опубликован в журнале «Вестник Архива Президента Российской Федерации» [177]. Вместе с ним было найдено в архивах и письмо Эренбурга Сталину, датированное 3 февраля 1953 года. На этих архивных материалах стояла отметка «Поступило 10.Х.53 г. с дачи И.В. Сталина», то есть после его смерти. Под новым проектом письма стояли те же самые подписи, хотя сбора подписей в этом случае уже не проводилось. Считалось, очевидно, что те знаменитые евреи, которые поставили свои автографы под первым резким письмом, будут только рады тому, что опубликован более мягкий и примирительный вариант. Вениамина Каверина среди авторов письма уже не было, но Эренбург остался, очевидно, потому, что он в личном письме Сталину от 3 февраля выразил готовность подписать коллективное письмо в том случае, «. если это может быть полезным для защиты нашей родины и для движения за мир» [178].
Однако и этот новый вариант письма в «Правду» так и не появился в печати до смерти Сталина. Костырченко считает, что Сталин все же не решился его публиковать. Однако отказ от публикации не означал того, что Сталин намеревался возвратиться на старые позиции. «. Ибо как тогда объяснить, что накануне того, как его разбил паралич, с полос центральных газет исчезла воинственная риторика, неизменно присутствовавшая на них, начиная с 13 января 1953 г.» [180].
Костырченко вполне прав в том, что текст письма в «Правду» стал в варианте Шепилова настолько умеренным, что его публикация означала бы полное прекращение антисемитской кампании в прессе. Сам Шепилов, который, безусловно, знал все детали этих событий и которому Сталин должен был дать совет о том, какой проект письма нужно составить, ничего не пишет в своих «Воспоминаниях» об этом важнейшем событии в своей деятельности. Шепилов вообще практически не обсуждает проблему «дела врачей» и его пропагандистского обеспечения в «Правде», хотя, как главный редактор этой газеты, он не мог быть в стороне от политических событий января-февраля 1953 года. Письмо в «Правду» заканчивалось призывом к «сплочению всех прогрессивных сил еврейского народа», а также к созданию в СССР «. газеты, предназначенной для широких слоев еврейского населения в СССР и за рубежом». В случае публикации этого письма со всеми авторами, в число которых входили Л.М. Каганович, И.Г. Эренбург, академики Л.Д. Ландау, СИ. Вольфкович, начальник атомного ведомства Б.Л. Ванников и министр тяжелой индустрии Д.Я. Райзер, конструктор самолетов СА. Лавочкин, режиссер М.И. Ромм, музыканты Д.Ф. Ойстрах и Э.Г. Гилельс и многие другие всем известные имена, антисемитская кампания в прессе, привязанная к «делу врачей», была бы немедленно прекращена. Нельзя быть уверенным в том, что Сталин «передумал публиковать письмо». В тексте письма, найденного в архиве, были пометки, работа над ним еще продолжалась. То, что из газет исчезла вскоре «воинственная риторика», могло свидетельствовать о скором повороте, связанном с публикацией письма в «Правду». Следует, однако, подчеркнуть, что воинственная риторика исчезла из центральных га-зет не «накануне» паралича Сталина, а в понедельник 2 марта, именно в тот день, когда на дачу к уже парализованному вождю прибыла группа врачей, причем только русских. В этот день о болезни Сталина знали пока лишь его самые ближайшие соратники.
Изменение политического курса в СССР, в еврейском вопросе, ставшее очевидным с утра 2 марта 1953 года, то есть на следующий день после инсульта у Сталина, произошедшего в первой половине дня 1 марта, стало главным аргументом политического заговора и убийства Сталина. В литературе о Сталине существует около десяти разных версий возможного его убийства, и половина из них рассматривает смену тона прессы в воскресенье 2 марта как аргумент в пользу наличия заговора. Наиболее подробно эту теорию изложил Абдурахман Авторханов в книге «Загадка смерти Сталина» еще в 1976 году:
«Статьи и корреспонденции «Правды» 8, 9, 11, 12, 16, 18, 19, 20, 22, 23, 26, 27 февраля посвящены «убийцам», «шпионам», «вредителям», «врагам народа» и «буржуазным националистам». Ни одна политическая передовая «Правды» не выходит без ссылки на «бдительность» и «врагов народа».
Поздно вечером 28 февраля выходит «Правда» на 1 марта, в которой напечатано постановление ЦК о женском празднике — дне 8 Марта, — но и там тоже меньше всего говорится о празднике, а больше всего о «шпионах», «убийцах», скрытых «врагах народа», «буржуазных националистах».
А со следующего дня происходит нечто странное и необъяснимое: «Правда» вдруг прекращает печатать всякие материалы о «врагах народа». Более того — «враги народа» совершенно не упоминаются даже в политических статьях и комментариях. В важных передовых статьях «Правды» от 2 марта («Расцвет социалистических наций») и от 3 марта («Важнейшие условия подъема пропаганды») нет ни слова о «буржуазных националистах», «врагах народа», «шпионах» и «убийцах»!
Кампания против «врагов народа» была отменена. Отменена, конечно, не в редакции «Правды», а там, наверху. Кто же ее отменил? Сталин? Нет, конечно, не Сталин. Ее отменили те, кто, начиная с 1 марта 1953 года, караулили смерть Сталина. Эти «караульщики» в лице «четверки» — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин — совершили в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, «временно» отошедшего от власти» [181].
По мнению Авторханова, загадка смерти Сталина Состоит «не в том, был ли он умерщвлен, а в том, как это произошло» [182]. Наиболее вероятной автор считает гипотезу о том, что Сталин был отравлен медленно действующим ядом во время ужина на даче вместе с четверкой соратников в ночь на 1 марта 1953 хода. Версию отравления диктатора выдвигает и Радзинский, однако по его гипотезе организовал отравление один лишь Берия через своего сообщника в личной охране Сталина Ивана Хрусталева [183]. Хрусталев служил в охране Сталина много лет и был одним из наиболее преданных вождю людей. Эти гипотезы, как и несколько других сходных с ними, не подкрепляются никакими фактами. На даче Сталина был большой обслуживающий персонал — охрана, дежурные, прикрепленные, подавальщицы, повара, библиотекари, садовники, которые ежедневно контактировали со Сталиным. Все они работали здесь много лет и пользовались доверием. Сталин не был склонен к частым изменениям своего чисто бытового окружения. Версия убийства основывается лишь на том, что Сталин умер вовремя, всего за два-три дня или за неделю до каких-то ожидавшихся перемен в руководстве и решений по «делу врачей». Именно эта своевременность смерти Сталина кажется многим столь невероятной, чтобы быть естественной. Предположение об убийстве можно найти, наверное, в половине биографий Сталина, изданных на Западе, оно вошло даже в краткую биографию Сталина в Британской энциклопедии [184].
Более сложную теорию «заговора соратников» выдвинул в 1995 году Ю.К. Жуков. По этой теории в заговоре могли участвовать шесть членов Бюро Президиума ЦК КПСС — Берия, Маленков, Булганин, Хрущев, Сабуров и Первухин. Они, пользуясь своим доминирующим положением в Политбюро и в Бюро Президиума Совета Министров СССР, начиная с 1951 года постепенно изолировали Сталина и отстраняли его от текущего руководства и в партии, и в правительстве. Само «дело врачей» было частью этого заговора, и оно позволило удалить из непосредственного окружения Сталина начальника его охраны генерала Николая Власика, арестованного в декабре 1952 года, и начальника личной канцелярии Сталина Александра Поскребышева, неожиданно уволенного в отставку в феврале 1953 года [185]. Этот заговор к концу февраля 1953 года не был завершен, но проявился уже после инсульта Сталина в форме захвата власти у постели больного вождя. Эта теория также не очень убедительна. Сталин действительно отстранялся от решения текущих проблем, но это не было связано с давлением его окружения. На XIX съезде КПСС проявилось доминирующее положение Сталина. Он провел все реорганизации при полном отсутствии какой-либо оппозиции. На заседании Пленума ЦК КПСС 16 октября 1952 года все члены «шестерки», о которой говорит Жуков, были абсолютно беспомощны. Власик был смещен и удален из Москвы в мае 1952 года, еще до обнаружения адресованного ему письма Лидии Тимашук, то есть не в связи с «делом врачей». Александр Поскребышев в 1953 году был уже не начальником личной канцелярии Сталина, а секретарем Президиума и Бюро Президиума ЦК КПСС. В феврале 1953 года он действительно потерял этот пост, но причины отставки остаются неясными до настоящего времени. Начальником личной канцелярии Сталина в 1953 году был В. Чернуха.
В феврале 1953 года Сталин вел совещания и приемы в своем кремлевском кабинете только четыре раза. По-прежнему, как и в конце 1952 года, эти совещания продолжались не дольше часа. 16 февраля 1953 года к Сталину были вызваны Маленков, Берия и Булганин, и их беседа продолжалась всего лишь 15 минут. На следующий день, 17 февраля, Сталин принял посла Индии К. Менона, беседа с индийскими дипломатами продолжалась полчаса. После этого к Сталину снова пришли Булганин, Берия и Маленков, и опять только на 15 минут [186]. В последующие дни Сталин в свой кабинет уже не приезжал, оставаясь на даче. Нет никаких данных о том, что члены «четверки» приглашались к Сталину на дачу в период между 18 и 28 февраля. 27 февраля, в пятницу, Сталин был в хорошем настроении и поехал вечером в Большой театр на балет «Лебединое озеро». В правительственной ложе он сидел один, в глубине, так чтобы публика в зале его не видела. «Лебединое озеро» было любимой постановкой Сталина, и он бывал на этом балете много раз. В этот вечер, 27 февраля, он хотел просто отдохнуть или снять какое-то напряжение. Евгений Громов, автор недавнего исследования о влиянии Сталина на искусство, отметил именно эту сторону неожиданного визита в Большой театр. «Есть символика в том, что в канун смертельной болезни Сталин смотрел «Лебединое озеро» в Большом театре. Чарующая музыка, пленительные танцы. Сталин получал от них искреннее удовольствие» [187].
В субботу 28 февраля, по свидетельству Хрущева, от Сталина позвонили, «. чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Потом говорит снова: «Поедемте покушаем на ближней даче». Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа» [188]. Этот ужин, который для Хрущева выглядел как неожиданный, был, естественно, подготовлен. Сталин всегда заранее предупреждал обслуживающий персонал о подготовке к таким вечерним или ночным обедам и часто заказывал определенные кавказские блюда и грузинские вина.
Это неожиданное стремление как-то отвлечься, отдохнуть, поужинать с друзьями, выпить вино характерно для человека, который после долгого периода раздумий принял какое-то радикальное решение. Можно было бы привести несколько примеров такого поведения и у других мировых лидеров. Гамаль Абдел Насер, объявив 26 июля 1956 года о своем историческом решении национализировать Суэцкий канал, после знаменитой речи на площади перед ликующей толпой почувствовал столь большое психическое напряжение, что неожиданно для облегчения стресса оторвался от охраны и пошел в свой любимый кинотеатр «Метро» и посмотрел там легкий кинофильм «Встречай меня в Лас-Вегасе» [189].
Можно предположить, что Сталин позвонил в «Правду» либо вечером 27 февраля, либо утром 28 февраля и распорядился прекратить публикацию антиеврейских материалов и всех других статей, связанных с «делом врачей». Вечерний выпуск «Правды» 28 февраля содержал не только Постановление ЦК КПСС о женском празднике, в тексте которого упоминалось о «шпионах, диверсантах, вредителях и убийцах», но и другие репортажи с аналогичной риторикой. В то время «Правда» и некоторые другие центральные газеты выходили дважды, вечером и утром. Вечерний выпуск поступал в киоски только в Москве, утренний на следующий день разносился подписчикам и в Москве, и по всей стране. Типографские матрицы с вечера самолетами доставлялись в крупные города и столицы республик и печатались уже в местных типографиях. Тиражи «Правды» и «Известий» доходили до 10—12 миллионов. Полностью результаты телефонной директивы Сталина могли быть видны в «Правде» только в понедельник 2 марта. Другие газеты в понедельник не выходили.
В Советском Союзе в это время был только один человек, который мог простым телефонным звонком редактору «Правды» или в Агитпроп ЦК КПСС изменить официальную политику. Это мог сделать только Сталин. Если бы гипотеза заговора, выдвинутая Авторхановым, была верна, то «четверка», захватившая власть к вечеру 1 марта, занималась бы другими делами, а не «Правдой». Остановки самого «дела врачей» ни 2, ни 3 марта, ни еще через две недели после смерти Сталина не произошло, остановилась лишь пропаганда, причем именно в «Правде». В других газетах и журналах то же самое произошло уже постепенно, не столь внезапно. Если бы не болезнь Сталина, письмо знаменитых евреев могло быть опубликовано в начале марта, а затем постепенно уменьшено или отменено и все «дело врачей». Ответственность за «дело врачей» несли бы в этом случае Маленков и Берия. У Сталина была бы достаточно основательная причина для радикальных изменений в руководстве страной.
Правители с большой властью, приняв какое-то кардинальное решение исторического характера, обычно находятся до начала его реализации в возбуждении, но в то же время в хорошем, «приподнятом» настроении. Этим, возможно, объясняются и поездка Сталина в Большой театр, кинофильм в Кремле и поздний обед с соратниками, в судьбе которых вскоре ожидались большие изменения. Сталин мог предполагать, что Берию и Маленкова он встречает у себя на даче в последний раз. «Снявши голову, по волосам не плачут» — это была одна из обычных поговорок Сталина. Но это же возбуждение и напряженность перед крупным поворотом могли также привести к резкому повышению кровяного давления, то есть к гипертоническому кризу, плохому сну и инсульту утром 1 марта.
Такое случалось и с другими лидерами. Ленин после переворота 25 октября 1917 года не мог присутствовать на первом заседании Съезда Советов. Переволновавшись, он и Троцкий «лежали прямо на полу в одной из пустых комнат Смольного на разостланных одеялах. У Ленина кружилась голова» [190]. Основные декреты советской власти принимались без Ленина. Перед крупными решениями физические проблемы испытывал и Ельцин «. холодом в груди, некоторым шоковым отупением, сердцебиением (что в этот момент мне было очень некстати). Каждая ночная секунда все тяжелей и тяжелей — как же заставить себя спать?» [191]
Готовность Сталина к закрытию «дела врачей», или, как любил делать Сталин, «спуску его на тормозах» и к отстранению от власти тех, кто был в это дело вовлечен, — это, конечно, лишь гипотеза.» Она, как мне кажется, более логична, чем предположения об убийстве диктатора. У Хрущева и Булганина не было поводов для заговора против Сталина. Они и сами больше боялись Берии, чем Сталина. В репрессивной практике Сталина это было бы далеко не первое отступление.
РАЗНОГЛАСИЯ МЕЖДУ ПОЛИТБЮРО И СТАЛИНЫМ
Если выразиться образно, то в послевоенные годы Сталин правил страной, как рулевой в бурную погоду на океане, бездумно бросающий дырявую лодку навстречу грозным волнам. Пассажиры же ее – члены ЦК – то беспрерывно выкачивали воду со дна лодки, то отчаянно метались с одного борта на другой, чтобы сбалансировать ее движение, но неумолимый рулевой балансировал его тем, что бросал их за борт одного за другим. Сколько их было выброшено за последние три года по "ленинградскому делу", по "сионистскому делу", по "грузинскому делу", по начавшемуся "московскому делу", в которое, по замыслу Сталина, могли бы быть включены остальные уцелевшие пассажиры сталинской лодки?! Не важно, что сами пассажиры подсказывали рулевому, кого первыми вышвырнуть, важно другое: все они знали, что при этом рулевом та же участь рано или поздно постигнет каждого из них.
Сталин пришел к выводу, что в сложившихся условиях лучше всего уничтожить всех, и "старогвардейцев" и "младогвардейцев", по рецептам 20-х годов.
Берия и Маленков великолепно научились читать затаенные мысли Сталина и разгадали весь его стратегический план. А тогда произошло то, что Сталин считал абсолютно исключенным: по инициативе Берия и Маленкова члены Политбюро пришли к спасительному для них компромиссу и заключили оборонительный союз против замыслов Сталина. Результатом этого союза и было решение Политбюро созвать в августе 1952 г. пленум ЦК ВКП(б) и назначить на нем созыв съезда партии.
Абдурахман Авторханов
Загадка смерти Сталина
Следующая загадка
П ервую группу врачей, прибывших к больному Сталину утром 2 марта 1953 года, возглавлял министр здравоохранения А.Ф. Третьяков. В эту группу входили Профессор П.Е. Лукомский, главный терапевт Министерства здравоохранения, профессора-невропатологи Р.А. Ткачев и И.Н. Филимонов и терапевт В.И. Иванов - Незнамов. Диагноз был установлен быстро и без разногласий — массивное кровоизлияние в мозг, в левое полушарие, на почве гипертонии и атеросклероза мозговых артерий. Кровяное давление у больного в лежачем положении было 220/110, на опасном уровне даже для более молодого человека. Врачей информировали о том, что инсульт у Сталина с потерей сознания и параличом произошел в ночь на 2 марта и что еще вечером 1 марта Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Для врачей сочинили ложную «легенду», зная, по-видимому, что эта «легенда» будет впоследствии передана и журналистам. По этой «легенде» «. дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи 2 марта видел Сталина за столом (офицер смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Он был без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал в дальнейшем все время. »[217].
Врачи попросили срочно привезти медицинские документы Сталина из Кремлевской больницы, «историю болезни», в существовании которой никто, естественно, не сомневался. Но никаких документов о прежних заболеваниях Сталина найти не удалось. На всей даче не удалось найти самых примитивных лекарств. Среди многочисленной обслуги не было даже медицинской сестры. "бы медсестру завели под видом одной из «горничных или врача под видом одного из полковников, — воскликнул один из удивленных врачей во время консилиума, — ведь человеку 73 года!» С каких пор у Сталина была гипертония, тоже никто не знал.
В течение всего дня 2 марта прибывали все новые и новые медицинские светила из Академии медицинских наук, а к вечеру даже группа по реанимации. Но возможности медицины для больного в таком состоянии были ограниченны. Главные мероприятия были направлены на то, чтобы снизить кровяное давление и стимулировать работу сердца. Берия и Маленков поставили для врачей нелепые условия — каждая лечебная процедура, которую предлагали врачи, должна быть доложена дежурным членам партийного руководства и одобрена ими. На утро 3 марта был назначен расширенный консилиум, который по требованию Маленкова должен был дать официальный прогноз. Маленков, по-видимому, торопился с партийными реорганизацииями, и не вызывавший сомнений, но все же формальный прогноз оправдывал для него какие-то срочные решения. Заключение консилиума было единодушным: смерть неизбежна и речь идет скорее о днях, чем о неделях. После заключения консилиума всем членам ЦК КПСС был направлен срочный вызов — прибыть в Москву для обсуждения необходимых мер, связанных с неизбежностью смерти главы государства.
О том, что реорганизация политической власти уже произошла, было очевидно по тому, что к постели больного Сталина допускались только члены Политбюро, существовавшего до XIX съезда КПСС. Никто из новых членов Президиума ЦК КПСС не вызывался на дачу Сталина. По свидетельству профессора А.Л. Мясникова, участника консилиума, вызванного к больному Сталину вечером 2 марта и оставшегося на даче до конца, в посещениях больного Сталина соблюдалась даже иерархия. Чаще всего приходили Маленков и Берия, всегда вдвоем, за ними следовали Ворошилов и Каганович. Третьей группой были Булганин и Хрущев и за ними Микоян и Молотов. Молотов приезжал редко, так как сам в это время был нездоров, у него было послегриппозное воспаление легких.
Многочисленные спекуляции биографов и родственников Сталина о том, что Сталина можно было бы спасти, если бы врачи прибыли к нему днем 1 марта, сразу после кровоизлияния, вряд ли обоснованны. Мозговое кровоизлияние было обширным. Это утверждалось, однако, в бюллетене о смерти, которому нельзя доверять на сто процентов. В 1953 году эффективных методов лечения инсультов не было. Доминировало представление о том, что больному нужно предоставить покой и вводить препараты, которые снижают кровяное давление и способствуют коагуляции крови. Лекарства вводят инъекциями. Более раннее введение таких лекарств могло, конечно, уменьшить объем кровоизлияния. Критическими были первые часы после инсульта. При оказании немедленной помощи можно продлить жизнь, но у людей с атеросклерозом и гипертонией общий прогноз остается неблагоприятным. Для человека, которому больше 70 лет, шансов на выздоровление обычно нет. Медицина, однако, была и в 50-е годы способна оттянуть смерть больного на несколько недель или даже месяцев, но в частично парализованном состоянии. Рискованные хирургические вмешательства для удаления сгустка крови из мозга применялись очень редко и лишь для относительно молодых людей.
Между тем для нормального функционирования государства было необходимо, чтобы верховная власть существовала непрерывно и наследовалась сразу, хотя бы и временно. Власть в СССР означала возможность управления не только такими силовыми структурами, как армия и МГБ, но и всей партийной номенклатурой, так как партийная инфраструктура пронизывала всю армию и МГБ. Все начальственные должности в этих силовых ведомствах были заняты исключительно членами КПСС, и занимавшие их военные чиню подчинялись не только служебной, но и партийной дисциплине. К концу дня 1 марта, когда «четверке» соратников Сталина стало известно о его болезни, Маленков, считавшийся, как «второй» секретарь, формальным наследником Сталина в КПСС, не имел в своем распоряжении каких-либо оперативных соединений армии или МГБ. Он не мог напрямую давать распоряжения, на-пример начальнику Московского военного округа маршалу Кириллу Москаленко или министру госбезопасности Игнатьеву. Сталин был еще жив, и до формальной передачи власти новому лидеру и Москаленко и Игнатьев не обязаны были подчиняться Маленкову. Маленков не мог давать личные директивы и по линии КПСС, так как в партии вообще не было единоначалия. Армия в создавшейся ситуации подчинялась лишь военному министру Василевскому, флот — военно-морскому министру, адмиралу Николаю Кузнецову. Василевский и Кузнецов подчинялись по линии правительства не только Сталину, но и Булганину, так как он и после последней реорганизации БПСМ, произведенной в 1952 году, сохранял руководство военным и военно-промышленным сектором. С марта 1947 года по март 1949 года Булганин был министром Вооруженных сил СССР. Ему было присвоено звание маршала, хотя он был гражданским человеком. В 1947 году Сталин, решив отказаться от поста министра обороны СССР, преобразовал это министерство в менее всеобъемлющее Министерство вооруженных сил. В 1949 году и это министерство было раздроблено на военное, военно-морское и командование военно-воздушных сил. Координацию между ними осуществлял сам Сталин или его заместитель Булганин. Что касается МГБ и, соответственно, Игнатьева, то они при заболевшем Сталине подчинялись лишь коллегиальным органам — БПСМ или Бюро Президиума ЦК КПСС. Игнатьев поэтому обладал в период с 1 по 5 марта огромной властью, так как его приказы сохраняли силу по всей системе МГБ СССР. Он, по-видимому, решил поддержать блок Булганина и Хрущева оговорив это какими-то гарантиями для себя и для своих заместителей Огольцова, Гоголидзе и Рясного. Он безусловно не мог поддержать блок Маленкова и Берии, так как понимал, что они сделают его главным «козлом отпущения» по «делу врачей» и по «делу мингрельских националистов в Грузии». Без Сталина эти «дела» неизбежно должны были рассыпаться. Берия по линии правительства мог давать директивы только МВД СССР, то есть Круглову. Однако из МВД в МГБ были в 1949—1951 годах переданы все оперативные подразделения, внутренние войска, пограничники, милиция и уголовный розыск. В МВД остался лишь Гулаг, и его иногда называли «министерством лагерей». Самым слабым в «четверке» было положение Хрущева. Он не имел прямых выходов к силовым структурам и по партийной линии командовал лишь Московским городским комитетам КПСС. Хрущев был секретарем ЦК КПСС, но без определенных полномочий в пределах всего СССР. В партии никто не воспринимал Хрущева как возможного преемника Сталина. Но то же можно сказать и о Берии и Булганине. По-прежнему наиболее высокий авторитет и в партии, и в народе был у Молотова. Поэтому любой претендент на власть Сталина должен был иметь Молотова своим союзником — это было важно для легитимности. Широкие массы членов партии и народа не знали, что Молотов и Микоян отстранены от власти. Личная канцелярия Сталина в Кремле была самостоятельной организацией, подчинявшейся только одному ему и никому больше. Через эту канцелярию Сталин имел возможность отправлять секретные директивы и письма не только в пределах СССР, но и в другие страны, например в Китай Мао Цзедуну или в Корею Ким Ир Сену и в восточноевропейские страны. Для секретной переписки через телеграфные линии у Сталина был личный шифровальщик и собственный код, который периодически менялся. В СССР существовало довольно много важных систем, требующих круглосуточного управления: вооруженные силы, пограничная охрана и противовоздушная оборона, транспорт, электростанции, милиция и множество других. В 1953 году почти все основные отрасли промышленности все еще работали в три смены, то есть круглосуточно, и в некоторых отраслях без выходных. Очень мало вероятно, что личная канцелярия Сталина или оперативные дежурные Генерального штаба в своих контактах со Сталиным зависели от обслуживающего персонала дачи Сталина, от людей вроде Старостина или Лозгачева. Мало вероятно, что за весь день в воскресенье 1 марта 1953 года Сталину никто не позвонил по одной из нескольких линий правительственной или особой кремлевской связи и что в его канцелярии в Кремле не было получено ни одной секретной депеши. В Корее, где шла война, был уже понедельник. Глава такой супердержавы, как СССР, не мог рассчитывать на то, что в воскресенье его оставят в покое.
Заседание руководства КПСС началось в 20 часов 5 марта 1953 года, и это не было связано с конкретным состоянием Сталина. В этот день его состояние было тяжелым и ухудшалось, но в 8 часов вечера он был еще жив. Однако для реорганизаций руководства страной был созван не Пленум ЦК КПСС, где могли возникнуть проблемы с объяснениями по поводу ликвидации созданного на XIX съезде КПСС именно по инициативе Сталина расширенного Президиума ЦК КПСС, а более обширное заседание Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. На этом заседании присутствовало около 300 партийных и государственных работников. Заседание происходило в Свердловском зале Кремля. Почти все вызванные на это историческое заседание пришли за 30—40 минут до его начала, но сидели молча. Никто между собой не переговаривался. Никто не знал точной повестки дня. Почти никто не знал о том, что Сталин находится на даче в Кунцево, а не здесь рядом, в Кремле, на своей квартире, как сообщалось в первом бюллетене о его болезни, опубликованном накануне, 4 марта. Ровно в 20 часов из задних дверей Свердловского зала вошли и сели за стол не 25 человек, выбранных в Президиум при Сталине, а только те, кто вошел при Сталине в Бюро Президиума, и Молотов и Микоян. Константин Симонов, бывший тогда кандидатом в члены ЦК КПСС, так формулировал свое впечатление: «. вышло и село за стол прежнее Политбюро, к которому добавились Первухин и Сабуров»[221]. Один из более поздних комментаторов этого заседания, историк Н. Барсуков, первым ознакомившийся в 1989 году в секретных архивах с протоколом этого заседания, так комментирует его работу:
«Он (Сталин) альтернативу своей власти мог видеть в коллективности руководства, тем самым пытаясь предупредить и возможные узурпаторские попытки кого-либо из «соратников». Отсюда и 36 членов и кандидатов в члены Президиума ЦК, из которых «старая гвардия» составляла явное меньшинство, не более трети.
Однако с XIX съезда КПСС до кончины Сталина прошло слишком мало времени, чтобы новый состав партийного руководства мог сплотиться и укрепиться. И потому так легко и быстро, прямо в день смерти Сталина, его ближайшие соратники восстановили свое господство в руководстве партией и страной. Это свидетельствует, что они тщательно готовились к такому повороту событий. Вывести в одночасье 22 человека из Президиума без предварительного сговора невозможно. Провести акцию надо было немедленно, воспользовавшись шоковым состоянием. В качестве оправдания такой меры ссылались на чрезвычайные обстоятельства, необходимость высокой оперативности, укрепления авторитета власти. Расчет был точным. У гроба «великого вождя» никто из новых членов партийного руководства, естественно, не решился вступить в борьбу за власть. Не было у них и никакой возможности обменяться мнениями по этому вопросу. «Операция» прошла без осложнений»[222].
Заседание продолжалось всего 40 минут, но его решения считались окончательными и для партийных, и для государственных инстанций. Председательствовал на заседании Хрущев, инициатива основных перемен с памятного дня 1 марта принадлежала именно ему.
Положение самого Хрущева в этой реорганизации не выглядело как «повышение». Он сохранил пост секретаря ЦК КПСС, но потерял пост первого секретаря Московского комитета КПСС. В списке членов нового Президиума ЦК КПСС, составленном, как было тогда принято, не по алфавиту, а по рангу, Хрущев стоял шестым, после Сталина, Маленкова, Берии, Молотова и Ворошилова. Булганин был отодвинут на седьмое место. Все члены нового Президиума ЦК КПСС, кроме Хрущева, вошли также и, в особый орган — Президиум Совета Министров СССР[223].
По характеру реорганизаций было очевидно, что центр власти в стране передвигается из ЦК КПСС к Совету Министров. На заседаниях Президиума ЦК КПСС до конца 1953 года председательствовал также Маленков, сохранивший свой пост секретаря ЦК КПСС.
Эти решения были восприняты вполне однозначно — новым лидером страны, политическим наследником Сталина стал Маленков. Возвращение Берии к руководству и государственной безопасностью, и всей военной и полувоенной системой МВД было для Хрущева и Булганина поражением. Но предотвратить этого они не смогли. Компенсацией этому было усиление Министерства обороны СССР. Пункт шестой реорганизации подтверждал назначение Маршала Советского Союза тов. Булганина НА. военным министром СССР и первыми заместителями военного министра СССР — Маршала Советского Союза тов. Василевского А.М. и Маршала Советского Союза тов. Жукова Г.К.
Прений по предложениям не было. По свидетельству Симонова, на лицах членов президиума заседания была не скорбь, а скорее облегчение. «Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего на них, связывавшего их»[224].
В 20.40 Хрущев объявил совместное заседание закрытым. Члены вновь избранного Президиума ЦК КПСС заспешили на дачу в Кунцево. Они успели вовремя. Примерно через полчаса после их прибытия, в 21 час 50 минут, врачи констатировали смерть Сталина. Они вошли в комнату, где умирал Сталин, лишь после констатации смерти и простояли в молчании возле покойного вождя около 20 минут. Затем все уехали в Кремль, где, опять в кабинете Сталина, члены партийного и государственного руководства должны были решать срочные проблемы.
Вечернее заседание нового руководства страной продолжалось очень долго и закончилось только к утру. В этом заседании участвовали Суслов, Поспелов, Игнатьев и Шепилов. Был вызван и маршал Василевский. Именно на этом совещании Хрущев был назначен председателем комиссии по похоронам И.В. Сталина. Суслов и Поспелов составили «Обращение к советскому народу», текст которого был утвержден. Оно было сдержанным и суховатым и вызвало некоторое удивление. МГБ на этом заседании представлял Рясной, который был назначен ответственным за соблюдение порядка в Москве во время траурных церемоний. Этот порядок, как известно, соблюсти не удалось, но расследованием причин похоронной трагедии, в которой погибли тысячи людей, никто не стал заниматься.
219. Медведев Ж.А. Секретный наследник Сталина // Вопросы истории. — 1999. — № 7. — С. 92—102.
220. Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина // Исторический архив. — 1997. — № 1. — С 38.
221. Симонов Константин. Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине. — М.: Книга, 1989. — С. 228.
223. Протокол совместного совещания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 5 марта 1953 г. // Источник. — 1994. — № 1. — С. 107—111
224. Симонов Константин. Указ. соч. — С. 228. 225. Медведев Рой. Указ. соч. — С. 58—59.
ОТ АВТОРА
На вершине пирамиды советской партократии не было достаточно места для двух преступных гениев – для Сталина и Берия. Рано или поздно один должен был уступить место другому или оба погибнуть во взаимной борьбе. То и другое случилось почти одновременно. Настоящее произведение и посвящено реконструкции исторического процесса последних пяти лет сталинского правления (1948–1953), приведшего к этому.
При тиранических режимах, политика есть искусство чередующихся интриг.
Придворные интригуют, чтобы оказаться поближе к тирану, а тиран – чтобы натравливать их друг на друга: ведь придворные, постоянно соперничающие между собой, не способны организовать заговор против своего владыки. В подобного рода интригах Сталин и его клика не имели себе равных.
Сталин окружил себя людьми, преданность которых обусловливалась не общественными идеалами, а лишь соображениями карьеры. Каждый из них боролся за Сталина, ибо Сталин – это власть, но чтобы они не объединялись против него в борьбе за власть, Сталин разжигал среди них взаимную ненависть. Эта тактика имела и еще одно преимущество: когда Сталину было нужно "пустить в расход" кого-нибудь из своей клики, он делал это по доносам одних, при энтузиазме других и при молчаливом согласии остальных.
У правящей элиты было атрофировано самое элементарное чувство коллегиальной солидарности для спасения своих отдельных представителей хотя бы ради своего собственного спасения. Этим воспользовался Сталин до войны, на пути к единоличной тирании. Этим Сталин продолжал пользоваться и после войны, пока самый способный из его учеников – Берия – не превзошел своего учителя.
Если каждый из членов последнего сталинского Политбюро умер или умрет своей смертью, то это благодаря тому, кого они убили: Берия. Если не состоялась вторая, куда более грозная, чем в ежовщину, "великая чистка", если сотни тысяч людей были спасены от чекистских пуль, а миллионы – от концлагерей, то этим, вероятнее всего, страна обязана тоже Берия. Это не было его целью, но это было его невольной заслугой.
Когда Сталин решил ликвидировать свою "старую гвардию" (молотовцев), апеллируя к "молодой гвардии" (маленковцам). Берия первый разгадал его стратегический план – уничтожить всех членов Политбюро по шаблону 20-х и 30-х годов: "старую гвардию" – при помощи "молодой гвардии", "молодую гвардию" – при помощи "выдвиженцев". Но Сталин просчитался: его окружали теперь не идейные простофили 20-х, не политические евнухи 30-х годов, о его же духовные двойники, выпестованные им самим, по его собственному криминальному образу мышления и действия. Но на высоте криминального искусства самого Сталина стоял среди них только один Берия.
К счастью народов СССР, Бог лишил Сталина разума в тот самый момент, когда он направил его гнев в сторону Берия.
С уму непостижимой оплошностью Сталин выдал себя, сформулировав обвинение кремлевских "врачей-заговорщиков": ведь обвинение всей сети верховных органов госбезопасности в попустительстве "заговорщикам" было прямо направлено против Берия. Берия слишком хорошо знал и Сталина, и судьбу своих предшественников, чтобы строить иллюзии. Сталину теперь нужна была его голова. У Берия не было никаких других средств спасти ее, кроме того как лишить самого Сталина его собственной головы.
Вот так и был организован беспримерный по трудности, но и блестящий по технике исполнения заговор Берия против Сталина. Организатор заговора доказал, что он превзошел Сталина в том, в чем последний считался корифеем: в искусстве организации политических убийств!
Естественно, в результате власть Сталина оказалась у Берия. Члены Политбюро, судьбой которых Берия теперь мог распоряжаться, решили отнять у него власть.
Возглавленный Хрущевым, был создан второй, беспримерный по трусости заговор – против Берия, заговор, который, по существу, был убийством из-за угла. Впрочем, таким же был и организованный впоследствии заговор против самого Хрущева – с той лишь разницей, что его оставили в живых.
Не абстрактные спекуляции, не искусственные конструкции, а логика целой цепи косвенных доказательств, называемых в юриспруденции уликами, привела меня к окончательному выводу: Сталин умер в результате заговора. Заговор этот не был импровизацией. Он был лишь последним актом той продолжительной послевоенной трагедии, в которой актеры как бы поменялись ролями: предназначенные к гибели герои умертвили "бессмертного", чтобы самим остаться в живых. С такой же уверенностью я не могу этого утверждать о втором аспекте моей темы: как был умерщвлен Сталин. Коллапс как последствие шока от заседания Политбюро с последующим вредительским лечением или яд замедленного действия, полученный от Берия? Впрочем, собранные мною улики для того или другого случая я предоставляю на суд самого читателя.
Читайте также: