Маркаль жан монсегюр и загадка катаров
Обновлено: 19.05.2024
Монсегюр и загадка катаров
Часть первая
ДОЛГИЙ ПУТЬ К МОНСЕГЮРУ
Название «Монсегюр» памятно всем с того момента, как в 1244 году на склонах горы, которую называют священной, запылал костер, испепеливший двести пять нечестивцев, уличенных в ереси и упорствовавших в своих заблуждениях. Но пламя этого костра как будто озаряет по-прежнему не только глубокие долины Арьежских Пиренеев, но и извивы нечистой совести человечества. То, что в царствование доброго короля Людовика IX, ставшего святым Людовиком, могло считаться просто полицейской операцией (и действительно было таковой) или прискорбным и непредвиденным случаем, приобрело всечеловеческое измерение, сурово напоминая о нетерпимости, фанатизме и несправедливости людей. Прежде всего о несправедливости, хоть с религиозной точки зрения, хоть с политической: ведь мы больше не признаем — по крайней мере, когда событие относится к прошлому, — что народ можно лишать его глубинных верований и одновременно политической независимости. Ведь никто уже не может сомневаться, что альбигойский крестовый поход имел в равной степени как политический, так и религиозный характер, и оба этих мотива превосходно сочетались и дополняли друг друга в экономическом смысле. «Несправедливость» Монсегюра стала преступлением. А преступления забываются не так быстро: они даже имеют неминуемое свойство возвышать тех, кто стал их злополучной жертвой. Кровь христианских мучеников навсегда запятнала почву римских цирков, и на Голгофе все еще стоит крест Иисуса. Но не тот же самый: крест, на котором распяли Иисуса, имел форму буквы «тау», а тот, который показывают нам, — солярный символ, унаследованный из глубины времен.
В самом деле, порой, когда «событие», достойное сохранности в памяти людской, проходит, через фильтр времени, оно не то чтобы лишается первоначального значения — это значение изменяют и обогащают новые нюансы. Иногда даже бывает, что место, где совершилось «событие», воспринимается как существенный элемент памяти о нем, придает событию символическое значение, расширяя его и одновременно деформируя. Так случилось с Монсегюром — очагом катарского сопротивления Церкви и капетингской власти. Двести пять совершенных, которые бросились в костер, были бы очень удивлены, если бы их спросили, где они спрятали Грааль. Хотя это слово — Грааль — окситанского происхождения, не факт, что катары знали о нем или связывали с ним те смутные представления, в которые облекаем его сегодня мы. Только с конца XIX века, особенно после «Парсифаля» Рихарда Вагнера, Монсегюр стал ассоциироваться с Граалем. Надо еще сказать, что Рихард Вагнер бурно возмутился бы, узнав о такой ассоциации: ведь он был глубоко убежден — и могло ли быть иначе? — что замок Грааля находится в Баварии или на берегах Рейна. Правда, Вагнер излишне грешил германизмом и забывал отчасти о приоритете кельтских и окситанских текстов на тему Грааля. Как бы то ни было, напрашивается констатация: Монсегюр — это катарская крепость или храм, а также — возможно — замок, где Король-Рыбак бережно хранил то, что Кретьен де Труа, первый заговоривший об этом, осторожно называет un graal (некий грааль), не уточняя, впрочем, о чем идет речь. Это лишь усугубило таинственность, и Монсегюр, орлиное гнездо, куда стекаются все облака в мире, приобрел бесспорно легендарную ауру.
В моей памяти Монсегюр — это прежде всего несколько строчек и рисунок в резко антиальбигойском школьном учебнике, на страницах которого возникала фигура Симона де Монфора — неусыпного стража ортодоксии, наделенного чертами героя. В те времена я не мог усомниться в том, что пытались мне внушить. К тому же Монсегюр и катары — это было очень далеко, как во времени, так и в пространстве: мой мир тогда ограничивался Парижем и Бретанью. Только позже, в 1942 году, когда я учился в третьем классе[1], тень Монсегюра вновь сгустилась благодаря образу Броселиандского леса, который, с одной стороны, был для меня реальностью как край моего детства, а с другой — снова напомнил о себе потому, что я стал изучать литературу французского Средневековья. В самом деле, наш преподаватель литературы, Жан Ани, с тех пор написавший замечательные произведения, был страстно влюблен в романы Круглого Стола и в современную поэзию. Тогда у меня появилась возможность ближе познакомиться с легендой о Тристане и Изольде, с легендой о Мерлине, которую я уже отчасти знал, и с легендой о Персевале, который ищет Святой Грааль. Но одновременно с этим погружением в прошлое я знакомился и с поэтами XX века, в том числе с Морисом Магром. А ведь Морис Магр — это не только открытие современной литературы, это еще и Грааль в Монсегюре.
Конечно, я не имел об этом определенного мнения. Грааль для меня был чем-то абстрактным, равно как и крепость Монсегюр; однако я удивлялся, что рыцарские приключения, которые, как я полагал, бывали только в Бретани, происходят на территории Пиренеев. Это был мрачный период оккупации. По радио, находившемуся под контролем немцев, часто передавали «Прелюдию и смерть Изольды» Вагнера, как и прелюдию к «Парсифалю», или «Восхваление страстной пятницы»; я любил эту музыку и люблю до сих пор, потому что слушал ее, когда сочинял сценарии на артуровские мотивы. Я уже видел фильм Марселя Карне «Вечерние посетители», который привел меня в восторг и окончательно убедил забраться в самые глубины Средневековья, чтобы найти то, чего, должно быть, не заметили другие. Немного позже я видел «Вечное возвращение» Жана Деланнуа, где миф о Тристане так великолепно — и так верно — изложен Жаном Кокто. Кино, музыка, средневековая литература, современная поэзия — этот причудливый альянс сделал из меня то, чем я стал: рыцаря без возраста, ведущего поиски некоего Грааля, который ускользал от меня каждый раз, когда мне казалось, что я могу его обрести: на повороте дороги, в темных лесах, которые мое воображение населяло сказочными существами, странными женщинами, которые появляются из холмов, чтобы указать путнику направление — может быть, и ложное.
Во всем этом Монсегюр играл роль маяка, но такого маяка, которого достигать было незачем, поскольку для меня замок Грааля мог находиться только в Бретани, даже в Великобритании: ведь я знал, что истоки артуровских романов следует искать за Ла-Маншем. Конечно, я читал комментарии, указывающие на сходство между названиями «Монсегюр» и «Монсальваж»: так назывался замок, где раненый король Амфортас ждал прибытия Парсифаля. Я даже сверился с текстом Вольфрама фон Эшенбаха, который Вагнер использовал для создания либретто своей оперы, но нашел мало связи между Muntsalvasche (Вольфрам использует это слово), то есть «Горой Спасения», и Монсегюром, то есть «Надежной Горой». А когда я направлялся в Монсюр, что в Майенне, я знал, что это название, как и название арьежского замка, означает то же самое Mons Securus. Впрочем, во французских романах замок Грааля — это Корбеник, и по своему утробному антигерманизму — в то время это было скорее хорошо — я решительно исключал Монсальваж из круга легенд, находившегося в поле моего зрения. Оставался, вполне понятно, Монсегюр.
Но это была альбигойская цитадель: слова «катары» я еще не знал. Альбигойцы тогда в моем представлении были отщепенцами, людьми со странными идеями, которые верили в бога зла, противопоставленного богу добра. Во всяком случае, я не видел ничего общего между этими еретиками из иного мира и кельтами, которых я уже в те времена подозревал в неприятной склонности к ереси. Но одной и той же ересью это быть не могло. И когда я, читая поэмы трубадуров, задавался вопросом, что это за таинственная Дама, недоступная и никогда не виданная, которую они воспевают с такой любовью, мне ни на секунду не приходило в голову, что это могло быть иносказание, означающее церковь верующих и совершенных. Поскольку мои склонности тогда были глубоко «монистическими» и я решительно отвергал абсолютное противопоставление добра и зла, для меня тогда было невозможно ощутить близость с этими еретиками-дуалистами. Впрочем, Окситания была очень далека, и силовые линии моего воображения в основном проходили по побережьям Арморики.
Следующая загадка
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 277 205
- КНИГИ 653 845
- СЕРИИ 25 022
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 282
ЛитМир - Электронная Библиотека > Маркаль Жан > Монсегюр и загадка катаров
Добавить похожую книгу
Автор: Митчем-мл Сэмюэл Уильям
Похожа
Непохожа
Автор: Кеннеди Хью
Похожа
Непохожа
Автор: Темиров Юрий Тешабаевич, Донец Андрей Михайлович
Похожа
Непохожа
Монсегюр и загадка катаров
Автор: Маркаль Жан
Количество страниц: 71
Книга закончена
Язык книги: Русский
Язык оригинальной книги: Французский
Переводчик(и): Некрасов М. Ю., Эгипти И. А. (?)
Издатель: Евразия
Город печати: Санкт-Петербург
Год печати: 2008
Выберите формат скачивания:
| fb2 | QR код | Размер: 398,5 Кбайт | Добавлено 23 октября 2017, 14:18 |
Историко-литературное исследование Жака Маркаля посвящено загадкам катарской ереси и тайнам замка Монсегюр, их последнего оплота в безнадежном противостоянии королю Франции и римско-католической Церкви. Что в доктрине катаров наделило их столь могущественными и беспощадными врагами. Что скрывали последние посвященные в неприступной крепости и сумели вынести накануне сдачи. Был ли это Святой Грааль, или же сокровища Иерусалимского Храма. И что есть Грааль, который здесь искали посланцы Третьего Рейха. Действительно ли тамплиеры покровительствовали катарам, за что и поплатились унаследовав их тайну, равно как и их судьбу. И почему именно замок, напоминающий архитектурой солярный храм, и расположенный на склонах горы издревле почитаемой священной стал символом тайн и загадок катаров. Действительно ли здесь замешана «царская кровь», и след ее приведет нас в Ренн-ле-Шато.
Следующая загадка
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 277 205
- КНИГИ 653 845
- СЕРИИ 25 022
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 282
Жан Маркаль (Jean Markale, 23 мая 1928, Париж, Франция −23 ноября 2008, Оре, Франция) — французский писатель, поэт, философ и историк. Настоящее имя — Жан Бертран (Jean Bertrand).
Автор многочисленных книг о кельтской цивилизации и месте женщины в эпоху кельтов. Во многих своих работах рассматривал различные мифы и истории о тайнах и оккультных предметах тамплиеров, катаров, друидов и так далее, вплоть до Атлантиды и биографии Колумба.
Из-за своего интереса к оккультизму имел много как противников, так и сторонников своих теорий. Еще в детские годы берет начало его увлечение рассказами и легендами Бретани, которые ему рассказывала бабушка. С годами это увлечение превратилось в самую настоящую страсть и подвигло на исследования. Маркаль ищет источники, много путешествует, буквально по крупицам собирает информацию. На основе добытых знаний он пишет ряд научных работ о кельтской культуре. Особенно его интересует место женщины у кельтов и в романах цикла Грааля.
Последние его работы стали носить скорее научно-просветительский характер, хотя отдельные его критики считают, что от этого его книги стали значительно менее «научными».
Следующая загадка
Историко-литературное исследование Жака Маркаля посвящено загадкам катарской ереси и тайнам замка Монсегюр, их последнего оплота в безнадежном противостоянии королю Франции и римско-католической Церкви. Что в доктрине катаров наделило их столь могущественными и беспощадными врагами. Что скрывали последние посвященные в неприступной крепости и сумели вынести накануне сдачи. Был ли это Святой Грааль, или же сокровища Иерусалимского Храма. И что есть Грааль, который здесь искали посланцы Третьего Рейха. Действительно ли тамплиеры покровительствовали катарам, за что и поплатились унаследовав их тайну, равно как и их судьбу. И почему именно замок, напоминающий архитектурой солярный храм, и расположенный на склонах горы издревле почитаемой священной стал символом тайн и загадок катаров. Действительно ли здесь замешана «царская кровь», и след ее приведет нас в Ренн-ле-Шато.
Отрывок из произведения:
Название «Монсегюр» памятно всем с того момента, как в 1244 году на склонах горы, которую называют священной, запылал костер, испепеливший двести пять нечестивцев, уличенных в ереси и упорствовавших в своих заблуждениях. Но пламя этого костра как будто озаряет по-прежнему не только глубокие долины Арьежских Пиренеев, но и извивы нечистой совести человечества. То, что в царствование доброго короля Людовика IX, ставшего святым Людовиком, могло считаться просто полицейской операцией (и действительно было таковой) или прискорбным и непредвиденным случаем, приобрело всечеловеческое измерение, сурово напоминая о нетерпимости, фанатизме и несправедливости людей. Прежде всего о несправедливости, хоть с религиозной точки зрения, хоть с политической: ведь мы больше не признаем — по крайней мере, когда событие относится к прошлому, — что народ можно лишать его глубинных верований и одновременно политической независимости. Ведь никто уже не может сомневаться, что альбигойский крестовый поход имел в равной степени как политический, так и религиозный характер, и оба этих мотива превосходно сочетались и дополняли друг друга в экономическом смысле. «Несправедливость» Монсегюра стала преступлением. А преступления забываются не так быстро: они даже имеют неминуемое свойство возвышать тех, кто стал их злополучной жертвой. Кровь христианских мучеников навсегда запятнала почву римских цирков, и на Голгофе все еще стоит крест Иисуса. Но не тот же самый: крест, на котором распяли Иисуса, имел форму буквы «тау», а тот, который показывают нам, — солярный символ, унаследованный из глубины времен.
Читайте также: