Забайкальский поэт геннадий головатов стихи
Обновлено: 04.11.2024
Широкая известность пришла к Геннадию Головатому в 1963 году. На всесоюзном поэтическом конкурсе «Комсомольской правды» он получил первую премию за стихотворение «Сила». На конкурс тогда поступило несколько десятков тысяч конвертов со стихами. И среди них жюри не прозевало одно, самое главное, состоящее всего из восьми строк, но по ним потом жило целое поколение:
Слепые не могут смотреть гневно.
Немые не могут кричать яростно.
Безрукие не могут держать оружие.
Безногие не могут идти вперёд.
Но – немые могут смотреть гневно.
Но – слепые могут кричать яростно.
Но – безногие могут держать оружие.
Но – безрукие могут идти вперёд.
Жюри и не подозревало, что лауреат премии вследствие перенесённой в детстве болезни лишен возможности самостоятельно передвигаться, а строка «но – безногие могут держать оружие» имеет к нему непосредственное отношение.
Геннадий Алексеевич Головатый родился и четверть века прожил в поселке Аксёново-Зиловское (ст. Зилово) Чернышевского района Читинской области, ныне – Забайкальский край. Это километров пятьсот северо-восточнее Читы. В семье было десять детей, но четверо умерли ещё до рождения Гены. Он был четвёртым ребенком, единственным сыном и единственным братом пяти сестёр. Болезнь застала мальчика, когда ему не было и пяти лет. Уже взрослым Геннадий вычитает в одном медицинском справочнике, что его случай – один на миллион. Прогрессивная спинальная амиотрофия Вердниг-Гоффмана. С такой болезнью долго не живут. Врачи предсказывали ему не более 25 лет. Но умер он, успев отметить 30 января 2001 года, свой 61-й день рождения.
Несмотря на свою тяжёлую инвалидность стал писателем и прожил интересную, полную риска и духовных исканий жизнь..
В 1965 году он перебрался в Читу, работал литконсультантом в газетах «Забайкальский рабочий» и «Комсомолец Забайкалья», много писал, публиковался в различных российских и региональных журналах: «Нева», «Пионер», «Смена», «Сибирские огни», «Дальний Восток», в альманахе «Ангара». В этом же году в Иркутске вышел первый поэтический сборник в серии «Бригада» – «Когда солнце сгорает». Зарабатывал немного, в основном жил гонорарами. Тогда ему, как инвалиду детства, даже пенсия не полагалась. А когда позже её установили – 16 рублей – он отказался получать этот мизер. Заработал себе трудовую пенсию.
В 1968 году Геннадий женился. Люба Буракова была освобождённым секретарём комитета комсомола в стройуправлении, где работала младшая сестра поэта Валентина. В конце того же года у них родилась дочь – Ивушка, Иоанна. Судьба девочки сложилась трагически. В девять лет она тяжело заболела. Неизлечимая болезнь протекала стремительно, и хотя Геннадий Алексеевич сделал всё возможное, чтобы спасти дочь – возил в самые известные клиники Москвы, Симферополя, Тбилиси, привлек на помощь друзей… – исход был предрешён. Ива умерла в августе 1979 года – в Крыму, куда семья Головатых наметила перебраться еще до болезни дочери.
С этого времени начался новый период в жизни поэта – за пределами Забайкалья. Станица Медведевская в Крыму, Орёл, Москва – менялись места жительства, появлялись новые друзья, создавалась новая семья.… В 80-90-е годы Геннадий Головатый активно участвовал в борьбе за права инвалидов в нашей стране.
Позже, набравшись опыта, он совершит еще нё одно такое путешествие – в Хабаровск, Магадан, на Камчатку, на Кавказ…
С ним всегда было очень интересно общаться. Головатый не только мог поддержать разговор на любую тему, но и сам затевал беседу, нередко провоцируя споры, вызывая в собеседниках желание знать не меньше, чем знал он сам. А знал он много, несмотря на то, что образования практически не имел никакого – в школе проучился менее года. Но он рано научился читать, и книга стала его главным университетом. Геннадий вырос среди книг – в маленькой комнатушке в Зилово и после в Чите все стены были уставлены стеллажами. Интересы его были обширные – от истории и медицины до научных изданий. Обожал справочную литературу, ну и само собой, художественную. Рано начал писать сам.
Ещё он прекрасно рисовал. Как вспоминает его младшая сестра Валентина, в юности, когда был покрепче, Гена писал картины маслом на холсте: «Отец делал подрамники, сестры натягивали ткань, грунтовали её, и брат создавал свои картины. Держать кисть было трудно, он поддерживал правую руку левой…» Но скоро и это стало не по силам – рисовал в альбомах – акварелью, тушью, карандашом, позже шариковой ручкой…
Летом 1999 года после двадцатилетней разлуки с Забайкальем ГеннадийГоловатыйвернулся на родину и поселился с сыновьями Романом и Силой неподалёку от Читы на станции Яблоновая, которая своим местоположением на склонах сопок напоминала ему родное Аксёново-Зиловское.
С возвращением было связано много надежд и планов, и со свойственным ему упорством Геннадий Алексеевич взялся за их реализацию. По мере сил обустраивал быт. Подготовил и сдал в печать сборник стихов со своими иллюстрациями – книга под названием «Испытание» вышла в свет в издательстве «Поиск» уже после его кончины. Тихо и скромно, в узком кругу друзей и близких отметил 30 января 2000 года своё 60-летие…
Было нелегко. Но он, привыкший радоваться каждому новому дню, не сдавался. И всё-таки оставаться в Яблоновой становилось невмоготу. Уж больно холодной оказалась его последняя зима. Домик Головатых по улице Лесной требовал немалых трудов. Не хватало топлива, денег, нужны были особые, поддерживающие поэта, довольно дорогие лекарства. Сыновьям надо было учиться… Видя всё это, друзья выхлопотали для поэта квартиру в Чите. Только перебраться туда он не успел. 22 февраля 2001 года Геннадий Алексеевич умер от сердечной недостаточности.
Похороны состоялись на центральном кладбище в Чите 25 февраля – в Прощёное воскресенье. Так уж совпало. Но все, кто был на отпевании в ритуальном зале областной клинической больницы, сочли это совпадение не случайным. Думаю, Геннадий Алексеевич простил собравшихся за всё, что не успели для него сделать.
Да он и не требовал ничего. Склонный к комфорту и уюту, умел, тем не менее, довольствоваться малым и всегда не только старался не обременять собой друзей и близких, но и имел привычку всеми возможными средствами помогать другим.
«Милая Галя, видимо, да чего там "видимо" – точно! – я недостаточно внимателен к своим товарищам в будничной ситуации. Но, не потому что я равнодушен к ним, а лишь потому, что меня на всё не хватает. Когда же ситуация становится чрезвычайной, когда нужны конкретные действия, для меня унизительно быть в стороне. И если меня не призывают – это недоверие позорней пощёчины. Помните об этом». Так писал он мне из Крыма в октябре 1978 года. И тогда, и после, он не раз подтверждал эту свою готовность делом.
В другом письме он так объяснял смысл своего предназначения:
«Когда я еду в поезде (один) и вынужден просить чужого человека уложить меня спать или того больше – сносить меня (извините) в туалет, я не чувствую в этом для себя унижения. Напротив! В этом-то и есть реализация специфики той борьбы за человечность, которую волей судьбы, в силу данного мне физического состояния, я и должен осуществлять в первую голову. Ведь, совершая какое-то действие для меня, сосед по полке проявляет человечность, то есть, приобщается к Духу Человека и утверждает его в бытии. Я своей беспомощностью предоставляю ему эту возможность. Положим, мне трудно. Положим, я не понимаю общественной значимости своей инвалидности. Положим, я испытываю унижение, обращаясь за помощью (как, впрочем, и было со мной и есть с другими). Что с того! Объективно само явление сочувствия и помощи более сильного, облагораживая последнего, облагораживает Дух Человека. С другой стороны, предположим, я мог быть здоровым и всю жизнь прожить без нужды, ни в ком не вызывая участия, не пробудив сочувствия, не побудив к Сотворению Добра. Мне было бы легче. Но общественная значимость моей жизни, ее вклад в рост и совершенствование Духа Человека, были бы меньше - даже при прочих равных данных. Так, если бы Николай Островский написал такую же книгу, будучи здоровым, к.п.д. ее общественной значимости был бы гораздо ниже. Незаурядность явления повышает его значение для Человека».
Эта непростая жизнь требует, конечно, отдельного рассказа, особых исследований. Чем дальше во времени уходит траурная дата, тем больше людей понимают какой мощный человек жил рядом. Геннадий Головатый обладал особым видением, умел в обыденном и мимолётном рассмотреть высокий философский смысл и щедро делился своим пониманием мира с другими. Он рисовал, писал стихи и прозу, оставил после себя семь книг и великое множество ждущих своего часа рукописей. Нам ещё предстоит оценить его творчество. Заново перелистать, вчитаться, всмотреться, вдуматься. Издать!
Безусловно, он был из породы писателей-мыслителей, которых Гегель причислял к «доверенным лицам мирового духа», а В.Г.Белинский назвал «явлениями, не останавливающимися на той точке, на которой застала их смерть». Шаблонная фраза журналистов «прикованный к постели» – не о нём. Я не знала более мобильного, живого, в самом лучшем смысле берущего от жизни всё, человека.
Читайте также: