Вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему то неприятными
Обновлено: 25.12.2024
Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николае вичу Бездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжитель ного сна. Некоторое время он соображал, каким это образом он по пал в неизвестную комнату с белыми стенами, с удивительным ноч ным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за ко торой чувствовалось солнце.
Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспом нил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ива на сильного потрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспо койнее и соображать начал яснее. Полежав некоторое время непо движно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предме ты без надобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за нажатием кнопки, но произошло совсем другое.
В ногах Ивановой кровати загорелся матовый цилиндр, на кото ром было написано: «Пить». Постояв некоторое время, цилиндр на чал вращаться до тех нор, пока не выскочила надпись: «Няня». Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана. Над пись «Няня» сменилась надписью «Вызовите доктора».
– Гм… – молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром даль ше. Но тут повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на сло ве «Фельдшерица». Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чис том халате и сказала Ивану:
Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебни цу да еще делают вид, что это так и нужно!
Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки увела штору вверх, и в комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу-веселый сосно вый бор.
– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное от деление и прекрасно оборудованная уборная.
Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией:
– Ишь ты! Как в «Метрополе»!
– О нет, – с гордостью ответила женщина, – гораздо лучше. Тако го оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специаль но приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день инту ристы бывают.
При слове «интурист» Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:
– Интуристы… До чего вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого!
И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдер жался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь ему она не может.
Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:
– Что желаете надеть – халатик или пижамку?
Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва ру ками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой байки.
После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучно му коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет «фабрикойкухней».
И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блес тящими никелированными инструментами. Были кресла необыкно венно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы.
В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и один муж чина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явной целью кое-что у него повыспросить.
Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысло ватые вещицы и всех их к чертовой бабушке перебить, и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван значительно уже отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консуль танте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показывал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. По этому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замк нуться в гордом молчании.
Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него поиному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощь мужчине пришла другая женщи на, и Ивана кололи, но не больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучали молоточка ми по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки ка кие-то резиновые браслеты…
Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел преду предить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо!
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внима ния к себе и справедливости.
Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все оста лись стоять.
– Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и по глядел да него дружелюбно.
– Вот, Александр Николаевич, – негромко сказал кто-то в опрят ной бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист.
«Целое дело сшили!» – подумал Иван. А главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал: «Угу, угу…» – и обменялся с ок ружающими несколькими фразами на малоизвестном языке.
«И по-латыни, как Пилат, говорит…» – печально подумал Иван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово «шизо френия» – увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а сегодня повторенное здесь профессором Стравинским.
«И ведь это знал!» – тревожно подумал Иван.
Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и вы ражать это словами «славно, славно…».
– Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обра тился к Ивану: – Вы – поэт?
– Поэт, – мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал ка кое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными.
Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского:
На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.
– И вы – здесь главный? – продолжал Иван.
Стравинский и на это поклонился.
– Мне с вами нужно говорить, – многозначительно сказал Иван Николаевич.
– Я для этого и пришел, – отозвался Стравинский.
– Дело вот в чем, – начал Иван, чувствуя, что настал его час, – меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать.
– О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, – серьезно и ус покоительно сказал Стравинский, – и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим.
– Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встре тился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, ко торый заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
– Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? – щу рясь на Ивана, спросил Стравинский.
– Ага, – сказал Стравинский, – а этот Берлиоз погиб под трамваем?
– Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Пат риарших, причем этот самый загадочный гражданин…
– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.
– Именно он, – подтвердил Иван, изучая Стравинского, – так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло… А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравит ся? – многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект своими словами.
Но этого эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующий вопрос:
– А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло.
– Аннушка здесь совершенно не важна, – проговорил он, нерв ничая, – черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садо вой. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о под солнечном масле! Вы меня понимаете?
– Отлично понимаю, – серьезно ответил Стравинский и, коснув шись колена поэта, добавил: – Не волнуйтесь и продолжайте.
– Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравин скому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие помо жет ему, – так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консуль тант, обладает какою-то необыкновенной силой… Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности. А с ним еще па рочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, – никем не перебиваемый, Иван го ворил все с большим жаром и убедительностью, – он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натво рит неописуемых бед.
– Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? – спросил Стравинский.
«Он умен, – подумал Иван, – надо признаться, что среди интелли гентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нель зя»,-и ответил:
– Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лам пой, в ванне купают, про дядю Федю чего-то расспрашивают. А его уж давно на свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.
– Ну что же, славно, славно! – отозвался Стравинский. – Вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечеб нице человека здорового? Хорошо-с. Я вас сейчас же выпишу отсю да, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухажи вавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: «Положительно умен».
Предложение профессора ему очень понравилось, однако, преж де чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и наконец сказал твердо:
– Ну вот и славно, – облегченно воскликнул Стравинский, – а ес ли так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, – тут он повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. – В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие дей ствия, – тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, погляды вая то в лист, то на Ивана, – повесили на грудь иконку. Было?
– Было, – хмуро согласился Иван.
– Сорвались с забора, повредили лицо. Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили когото. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь?
– Конечно, в милицию, – ответил Иван уже не так твердо и не много теряясь под взглядом профессора.
– А на квартиру к себе не заедете? – быстро спросил Стравин ский.
– Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!
– Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
– Про Понтия Пилата, – ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.
– Ну вот и славно! – воскликнул покоренный Стравинский и, обра тившись к тому, что был с бородкой, приказал: – Федор Васильевич, вы пишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражда нин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, – обратился он к поэту, – успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! – И он встал, а свита его шевельнулась.
– На каком основании я опять буду здесь? – тревожно спросил Иван.
Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся и заговорил:
– На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в ми лицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, – вас моментально привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.
– При чем тут кальсоны? – растерянно оглядываясь, спросил Иван.
– Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат… и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.
– Так что же делать? – спросил он на этот раз уже робко.
– Ну вот и славно! – отозвался Стравинский. – Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, изнервничавшийся, издерган ный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Со вершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном – в полном покое. И вам непремен но нужно остаться здесь.
– Но его необходимо поймать! – уже моляще воскликнул Иван.
– Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и, если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и ста райтесь поменьше думать о Понтии Пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему же надо верить.
– Понял! – решительно заявил Иван. – Прошу выдать мне бумагу и перо.
– Выдайте бумагу и коротенький карандаш, – приказал Стравин ский толстой женщине, а Ивану сказал так: – Но сегодня советую не писать.
– Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, – встревоженно вскричал Иван.
– Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.
– О нет, – уверенно возразил Стравинский, – он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? – вдруг многозначи тельно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Ни колаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, по вторял: – Вам здесь помогут… вы слышите меня. Вам здесь помо гут… Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно… Вам здесь помогут…
Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смяг чилось.
– Да, да, – тихо сказал он.
– Ну вот и славно! – по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся. – До свидания! – он пожал руку Ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: – Да, а кислород попробуйте… и ванны.
Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравин ского, ни свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовал ся радостный и весенний бор на другом берегу, а поближе сверкала река.
Читайте также: