Веселые сказки в стихах основной жанр творчества к и чуковского для детей
Обновлено: 22.11.2024
Чьи стихи мы помним с раннего детства, до сих пор знаем наизусть? На ум сразу же приходит имя Корнея Ивановича Чуковского, замечательного советского писателя. Имя его по праву может считаться визитной карточкой русской литературы для детей. А между тем, его «детское творчество», которое очаровывает людей всех возрастов.
Первое произведение Чуковского - прозаическая сказка «Цыплёнок». В ней иллюстрации играли немаловажную роль наравне с текстом. Впоследствии взаимодействие текста и рисунка стало одной из основ творчества писателя, позднее он сформулировал первую заповедь детского поэта - «мыслить рисунками» - а потом придумал и остальные.
Стихотворения детского поэта К.И. Чуковского близки к народному творчеству, к фольклору благодаря своей ритмичной основе, прибауточной стилистике, деталям и приёмам. Маленькие дети воспринимают литературное творчество таким образом, будто бы стихотворения создаются в момент прочтения, в тот момент, когда родитель общается с ребёнком. Произведения Чуковского прекрасно запоминаются, отлично читаются вслух. Кроме этого они наполнены добротой и совершенно открыты для всяческого рода додумываний; они с лёгкостью разбираются на цитаты, которые малыш с огромной радостью готов включить в свой лексикон. Произведения этого детского писателя чудесным образом совпадают с детскими эмоциями и по ритму, и по лирике. Обаятельные образы ребятишек, созданные им, вызывают симпатию и доверие; герои, характеры и способ их воплощения соответствуют речевому опыту ребёнка. В стихах Чуковского всё предельно просто и понятно, нет сложных речевых оборотов.
Отдельно стоит отметить многообразие сказочного мира животных, населяющих стихотворения Чуковского: тут и слоны с носорогами, и крокодилы, и медведи с зайцами, и газели, и кенгуру, и воробьи, и зайчата, и… список грозит быть очень длинным. У каждого животного свой особенный характер и природное обаяние - как и всех остальных героев Чуковского.
Вопреки устоявшемуся представлению, Чуковский никогда не был многожанровым писателем, работающим "во все стороны" одновременно: в каждый определенный период в его работе заметно доминировал один жанр, а другие отходили на второй и третий план, на дальние края его громадного письменного стола, дожидаясь своего часа. Когда час наступал, писатель, конечно, не думал -- бросаю, мол, критические статьи, займусь переводом или сочинением сказок. Просто писатель ощущает непреодолимое желание или необходимость сочинять не критические статьи, а что-нибудь иное. Например, стихи и сказки.
В большинстве сказок начало действия совпадает с первой строчкой. В других случаях в начале перечисляется ряд быстро двигающихся предметов, создающих что-то вроде разгона, и завязка происходит уже как бы по инерции. Перечислительная интонация характерна для зачина сказок Чуковского, но перечисляются всегда предметы или приведенные в движение завязкой, или стремительно двигающиеся навстречу ей. Движение не прекращается ни на минуту. Острые ситуации, причудливые эпизоды, смешные подробности в бурном темпе следуют друг за другом.
Неизменно повторяющийся в сказках Чуковского мотив победы слабого и доброго над сильным и злым своими корнями уходит в фольклор: в сказке угнетенный народ торжествует над угнетателями. Положение, при котором всеми презираемый, униженный герой становится героем в полном смысле, служит условным выражением идеи социальной справедливости.
А так как при слушании сказок ребенку свойственно становиться на сторону добрых, мужественных, несправедливо обиженных, будет ли это Иван-царевич, или зайчик-побегайчик, или муха-цокотуха, или просто «деревяшечка в зыбочке», вся наша задача заключается в том, чтобы пробудить в восприимчивой детской душе эту драгоценную способность сопереживать, сострадать, сорадоваться, без которой человек -- не человек.
Радость» -- любимое слово Чуковского, и он готов повторять его бесконечно
Наблюдая детей, Чуковский пришел к выводу, что «жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силой именно во время слушания сказки. Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя. Активно сопереживая с ним каждую ситуацию сказки, он чувствует себя борцом за правду и страстно жаждет, чтобы борьба, которую ведет благородный герой, завершилась победой над коварством и злобой. Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.
Но полное счастье -- это всеобщее счастье. И вот, чтобы никто не был несчастен на веселом празднике, который регулярно справляется в конце каждой сказки Чуковского, туда вводится мотив прощения. Злодеи, побежденные в честном поединке, недавние преступники и нарушители спокойствия сказочного мира -- все, кто взывает о милосердии, могут рассчитывать на снисхождение и в самом деле, как правило, амнистируются великодушным сказочником.
В большую русскую поэзию Чуковский входит прежде всего как автор сатирических сказок-поэм. Не нужно бояться обвинения в суемудрии, не нужно стыдиться говорить об этих «детских» (по общему приговору) сказках как о произведениях язвительной сатиры. Нужно только ни на секунду не забывать о специфике этой сатиры. Быть может, традиционная концовка наших фольклорных сказок: «Мед пил, по усам текло, а в рот не попало» -- тоже метафора, намекающая на глупца, который лишь по усам размазал сказочный мед, не умея насладиться им в полную меру. В сказочном меде Чуковского -- значительная мера сатирического яда, тоже сладчайшего.
Пародийность пронизывает сказки Чуковского, она реализуется на всех уровнях -- лексическом, сюжетном, интонационном, и если вспомнить рассмотренную ранее "цитатность" этих сказок, которая в детском чтении приобретает смысл и функцию "поэтической пропедевтики", введения в русскую поэзию, то теперь следует добавить, что в чтении взрослом фрагменты знакомых текстов, помещенные в другую ситуацию, искрят пародийностью. При этом стихотворные произведения Чуковского не становятся пародийными в собственном смысле слова. Подобно тому, как Чуковский-критик сочетает разные аналитические подходы, Чуковский-поэт сложно сопрягает эпические, лирические и сатирические мотивы, а многие связанные с цитатностью мотивы этих сказок начисто лишены пародийной или сатирической окраски, выполняя какую-то иную, не всегда четко определенную функцию.
Новаторский характер сказки К. Чуковского предполагает необыкновенную открытость детского произведения для самых разнообразных элементов фольклорных и литературных жанров. В сказках К. Чуковского элементы традиционных фольклорных жанров сказочной и несказочной прозы изменяются в такие образы, которые представляют опасность, побуждают к активному действию и пугают своей необычностью.
Природа страха в сказках Чуковского связана с художественной категорией этого жанра - категорией чудесного. В народных сказках всегда присутствует чудесное злое начало и чудесный добрый конец, где чудесная злая сила может испугать ребенка. К. Чуковский сохраняет верность сказочным принципам, но он представляет читателю чудесную страшную силу в ином образе. Он не изображает традиционных героев, а придумывает что-то новое и неповторимое. В его сказках, злая сила оказывается совсем и не страшной, поскольку всегда с ней справляется самый маленький и слабый герой. Страшные истории позволяют пережить запретные в реальности ощущения: гнев, ненависть, агрессию, злость. Ведь не испытав страха и волнения, печали и горя ребенок не научится сопереживать. Если бы дети не читали сказок, не встречались в раннем детстве с отрицательными персонажами, не подозревали о том, что существует смерть, болезнь и прочие неприятности, они выросли бы другими. Им было бы несвойственно умение сопереживать, преодолевать свой страх, они бы не оказались причастными к мировой культуре, выраженной в сказках.
Кроме того, читая эти сказки, ребёнок учится свои страхи преодолевать, ведь тот мир, который раскрывает перед ним автор, по определению добр. Сказочный мир изменяется, все персонажи прячутся или убегают, но также "вдруг" находится отважный и добрый герой. Он спасает жертву от злодея, помогает попавшим в беду и возвращает весь мир в первоначальное радостное состояние. Не случайно многие сказки открываются или, напротив, завершаются картиной всеобщего веселья, праздника.
Говоря о страшном в сказке «Федорино горе» невольно можно заметить связь со сказкой «Мойдодыр». И в одной и в другой присутствуют бегающие, говорящие и порой устрашающие предметы быта, в случае данной сказки - это посуда. Как говорил один из авторов, занимавшихся исследованием сказок Чуковского, можно предположить, что данный переполох был устроен т.н. кикиморой за плохое ведение хозяйства человеком. Наверное, с этим можно было бы согласиться, ведь просто так сама по себе посуда не поскачет. Но взрослый человек понимает, что так такого быть не может, а вот для ребенка это вполне может стать реальностью, реальностью другого мира - мифического (сказочного).
Каждый ребенок хоть немного, но живет сказкой. Считая, что все происходящее там можно перейти в реальность и наоборот: реальность может стать сказкой. Так и в данной сказке. Встречаясь, каждый день с посудными предметами, ребенок может представить, что и наяву может произойти случившееся в сказке: «Скачет сито по полям, А корыто по лугам. За лопатою метла, Вдоль по улице пошла. Топоры-то, топоры Так и сыплются с горы.»
Или бегущие по улицам ножи, тарелки, чайники и т.д. Со всей этой домашней утварью ребенок встречается каждый день за обеденным столом. И представьте себе, что может всплыть в его сознании, вспомнив он эту сказку? Та самая посуда, которую он сейчас держит в руках, может в любой момент ожить и убежать, еще и разговаривая. Думаю, такая ситуация не привела бы ни одного ребенка в восторг. Или гуляя по улице, ожидать того, что вдруг откуда-нибудь выбежит посуда, которая сбежала от очередного хозяина. С другой стороны, ребенок может пожалеть и бедную Федору, которая не может приготовить себе еды, и которая осталась совсем одна в пустом доме. Ей же тоже может стать страшно, дети как никто другой понимают боязнь оставаться одним в доме. Федора и плачет, и упрашивает посуду вернуться, но ничто не помогает ей сменить гнев на милость обиженной посуды. «Но тарелки вьются-вьются, А Федоре не даются: «Лучше в поле пропадем, А к Федоре не пойдем!»
Думаю, что автор своей сказкой хотел научить ребенка тому, что за любыми своими вещами необходимо тщательно следить, держать все в чистоте и порядке. Но показал он это все таким образом, что ребенку, возможно, будет страшно столкнуться с этими предметами в быту, не каждый бы захотел увидеть ожившие кухонные приборы даже из взрослых.
Но, как и любая сказка, эта тоже имеет хороший конец. Федора понимает, что была не права по отношению к тому, что ей ценно и дорого, и начинает по-другому относиться к своим «любимцам»: «Долго, долго целовала И ласкала их она, Поливала, умывала, Полоскала их она.»
В свою очередь посуда, увидевшая другую Федору, прощает ее и возвращается домой. Таким образом, все снова счастливы. Немаловажным является то, что счастливый конец присутствует и в этой сказке. Таким образом, ребенок может перекрыть все то страшное, что было пережито в первых частях сказки, теми положительными строками, которые звучат в конце.
Примечательно, что лучшие детские стихотворения Чуковского, всеми любимые сказки «Мойдодыр», «Тараканище», «Доктой Айболит», « Федорино горе», которые появились в печати в 20-е годы XX века, были негативно встречены и писательством, и педагогической общественностью. Однако же сейчас детские стихи Чуковского - предмет всеобщей любви и национальной гордости.
Читайте также: