Семен ботвинник стихи о любви
Обновлено: 25.12.2024
…но пережить свою страну – не дай вам бог, не дай вам бог…
(16.02.1922, Петроград – 30.04.2004, Петербург)
Как-то ближе мне те, с кем совсем не знаком:
там без лишних помех нахожу адресата.
В их сегодняшний день прямиком и тайком
А быть может, и дальше куда-то…
30 апреля 2014 года исполнится десять лет с того дня и часа, как ушёл из жизни Семён Ботвинник.
П оэт, чьё имя было широко известно и любимо ленинградцами, в течение двадцати лет (. ) возглавлявший секцию поэзии ленинградского отделения Союза писателей СССР, участник Великой отечественной войны, похоронен на одном из городских кладбищ (Смоленском), среди тех, о ком и для кого он писал свои стихи на протяжении более полувека. В его окружении, теперь уже навсегда, вы не найдёте известных имён, да и могила его ничем от соседних не отличается – она невелика и внешне предельно скромна. Но таким и был при жизни Семён Ботвинник. Жена поэта, Нина Борисовна Ботвинник, знала его душу, как никто другой, и отказалась от предложения похоронить мужа на престижном мемориальном кладбище пригородного посёлка Комарово (Комаровском некрополе), куда стекаются паломники, чтобы посетить могилы Анны Ахматовой, академика Дмитрия Лихачова, многих выдающихся писателей и поэтов, композиторов, кинематографистов, учёных России…
Писатель Сергей Арно, член совета Союза писателей Санкт-Петербурга, директор и соредактор «Издательства Союза писателей Санкт-Петербурга»:
«Семён Ботвинник оставил впечатление доброго, светлого, мягкого человека, что редко встречается в нашей среде. Что касается его стихов, то они вне оценок, ибо остаются в ряду лучших достижений отечественной лирической поэзии».
Поэтесса Марина Чекина, Санкт-Петербург: «С его стихами я познакомилась впервые в день своего восемнадцатилетия. Жалею, что не раньше. Но радуюсь, что моё становление и взросление сопровождали его замечательные, тонкие и глубокие стихи. Однажды я послала свои стихи на его суд, который оказался очень милостивым и доброжелательным. Одно из моих стихотворений даже попало с лёгкой руки Семёна Вульфовича в сборник "День поэзии-86". Потом были очень редкие телефонные разговоры и лишь одна личная встреча – в 1995 году на презентации сборника стихов Семёна Ботвинника "За бегом лет, за их лавиной…". И сегодня я перебираю, как жемчужины своей духовной сокровищницы, те мгновения и читаю и перечитываю строки этого удивительного поэта, остающегося тончайшим лириком в стихотворениях самой разноплановой тематики, строки, многие из которых помню наизусть»…
М не бы не хотелось пересказывать в подробностях биографию Семёна Ботвинника – с ней можно познакомиться в интернете. Если же кратко: учился, получил профессию врача, воевал на суше и на море в годы Великой отечественной войны, работал в ленинградской «Службе крови» и имел учёное звание кандидата медицинских наук, занимался спортом (бокс), создал семью и вырастил сына.
И всё же, главным его жизненным призванием была поэзия. В зрелом возрасте он писал:
Дано ли тебе, не дано,
Давно не решаешь ты это.
Ты взялся за это давно,
Ты накрепко взялся за это.
И в этой строфе проявилась его скромность…
У Семёна Ботвинника есть стихотворение «Настоящих поэтов я видел немало…». Заканчивается оно строками:
Это очень немало – стоять с ними рядом,
пусть недолго порой –
всё равно повезло!
В равной мере, то же я мог бы сказать о своём отношении к Семёну Ботвиннику.
Впервые я увидел его в конце семидесятых годов на вечере поэзии, проходившем в ленинградском Концертном зале, что у Финляндского вокзала. Зал был заполнен до отказа, билеты на этот вечер покупались задолго до запланированной даты. Организатором встречи читателей с наиболее популярными поэтами Ленинграда и её ведущим был поэт Михаил Дудин.
Попутно замечу, что улица Малая Посадская, на которой я жил в те годы, у своего впадения в Кировский проспект (теперь ему вернули прежнее имя «Троицкий проспект») сливалась с Большой Посадской, в одном из домов которой жил Дудин. Я иногда встречал его, высокого, представительного, с массивной палкой в руках, чем-то похожего, особенно в шубе, на поэта Гавриила Романовича Державина.
Дудин вёл творческий вечер легко, с мягким необидным юмором рассказывая слушателям о том или ином его участнике. Мне тогда показалось, что, представляя Ботвинника, он с оттенком любви, по-доброму говорил о нём.
На том вечере встречи с читателями Семён Вульфович читал стихотворение «Вошёл – не снял пальто…»: в нём весь Ботвинник с его пониманием сути жизни, любовью к человеку и природе:
Вошёл – не снял пальто;
умчался, как ракета…
«Нет времени на то,
Несёшься на трамвай,
в метро ныряешь спешно…
Не слышишь, как трава
встаёт порою вешней,
не видишь синевы
над скверами сквозными,
не дышишь у Невы
и зори над заливом,
сливаются в одно
пред взором торопливым…
Поспешность, зуд в крови…
Отвык читать – листаешь.
Уже не от любви –
от жадности хватаешь.
Условный мир творишь –
от мира отрешённый…
Не с другом говоришь,
а с трубкой телефонной;
волна летит, трубя –
тебе совсем не странно,
что море на тебя
глядит с телеэкрана.
затмила свет заката…
Забыв о роднике,
ты пьёшь из автомата.
М ои встречи с Семёном Ботвинником датируются 1985 – 1987 годами. Тогда, после защиты диссертации и получения диплома доктора медицинских наук, у меня появилась возможность немного расслабиться и уделить больше времени стихам, которые я писал с девятого класса средней школы. Захотелось показать свои стихотворные опыты известному поэту. Я надеялся, не скрою, на доброжелательное отношение Ботвинника к своему коллеге по профессии.
Ни номера домашнего телефона Семёна Вульфовича, ни домашнего адреса я, естественно, не знал, и в один из рабочих августовских дней, отправился искать его в Дом писателя. Нынешний, санкт-петербургский, Дом писателя расположен на улице Звенигородская, дом 22. Ленинградский же Дом писателя, принадлежавший Ленинградскому отделению Союза писателей СССР, с 1934 года размещался совсем по другому адресу (улица Войнова, ныне Шпалерная, дом 18).
Это было огромное массивное здание с дворцовыми интерьерами (бывший особняк графа Шереметева, перестраивавшийся, конечно), и в то же время, с длинными тёмными коридорами, сложными поворотами, внутренними лестницами и многочисленными комнатами для чиновников от литературы, разобраться в хитросплетении которых новому человеку было просто невозможно.
Обладая уже определённым опытом посещения присутственных мест, выяснив у вахтёра, где располагается приёмная Председателя ленинградского отделения Союза писателей, я довольно просто разыскал её, а далее обратился к какой-то даме, сидевшей за одним из столов, с вопросом, где мне найти Семёна Ботвинника. «Ботвинника? Так он у. – и она назвала фамилию, которую я запамятовал уже. – Поднимитесь на третий этаж, сверните направо, и в комнате №… вы его найдёте». Поблагодарив, и не веря в свою удачу, я, следуя по указанному ею маршруту, прямо в коридоре третьего этажа, никуда не сворачивая, увидел Ботвинника. Он разговаривал с кем-то, стоя ко мне вполоборота. Высокий, худощавый, я бы даже сказал аскетического вида, библейского типа лицо с густыми бровями и печальными глазами. Таким он запомнился мне в ту, первую, встречу.
Я остановился от беседующих в шагах пяти, и Ботвинник, обратив на меня внимания, спросил:
– Вы ждёте меня? Я сейчас освобожусь.
Ни в какие кабинеты мы с ним не заходили, и здесь же, в коридоре, я объяснил ему свою просьбу.
Я вынул из портфеля 12-15 стандартного размера листов со стихами, и протянул ему.
– Запишите мой домашний телефон, и дней через пять-семь позвоните. – Он протянул мне руку, словно доброму знакомому. – Обязательно позвоните, лучше вечером. Обязательно свяжитесь со мной…
Через неделю я позвонил. Ботвинник оказался дома, сказал, что с подборкой моих стихов познакомился, пригласил к себе, чтобы можно было в спокойной обстановке поговорить. Он назвал мне свой адрес: улица Ленина, номер дома и квартиры. Для слабо знающих Ленинград поясню: это в районе станции метро «Петроградская». Пройти от метро по Большому проспекту Петроградской стороны, и, кажется, третий пересекающий его квартал – это уже улица Ленина.
Дверь мне открыла жена Ботвинника, пропустила в прихожую, тут же из гостиной комнаты, что напротив входной двери, вышел Ботвинник. Они с женой занимали достойную по тем временам двухкомнатную квартиру с высокими потолками, просторной кухней, широкими окнами и другими достоинствами. Слава Богу, не «хрущёвка».
В то моё первое посещение Ботвинника стоял пасмурный день, в квартире было темновато, но я успел рассмотреть всю непритязательность быта – никакой роскоши, никаких импортных мебельных гарнитуров. В гостиной несколько книжных шкафов; среди книг я заметил много словарей и справочной литературы. Семён Вульфович, увидев мой интерес к его библиотеке, сказал:
– Не могу без такой литературы, всё время приходится себя перепроверять и учиться.
А затем мы сели за его рабочий стол, и он стал уже со мной вместе пересматривать мою рукопись. У Ботвинника была своя манера обучения: он не анализировал вслух слабые строфы, выражения, сравнения и т. п. – он обращал внимание на удачи. Понравившиеся ему строки он отмечал галочкой. По его мнению, я должен был работать над стихами, ориентируясь именно на эти строки, на эти свои находки.
В разговоре с Ботвинником я ни разу не чувствовал скованности или неудобства. Он говорил со мной как старший товарищ – не более: ни малейшей рисовки с его стороны, ни малейшей попытки показать своё поэтическое превосходство. Прощаясь, он сказал:
– Жду Ваших стихов. Приносите, не стесняясь, и писать не бросайте…
Злоупотреблять гостеприимством Ботвинника я не хотел, и мои посещения его дома носили редкий характер. К тому же, я понимал, что был далеко не единственным, кто переступал порог дома Ботвинника, создавая своим посещением определённые неудобства для его обитателей, и отнимая у поэта часы для творчества…
Однажды Семён Вульфович позвонил мне (произошло это спустя, примерно, год со дня нашего знакомства), и пригласил в Дом писателя на очередное заседание секции поэтов. На этом заседании должно было состояться обсуждение стихов молодого автора. Не исключалась возможность рекомендовать его стихи для издания отдельной книжкой. Ботвинник считал, что мне будет полезно побывать на таком заседании, и посмотреть, как и в какой тональности происходит такая дискуссия.
Т ак складывалась моя трудовая биография, что к началу 1986–1987 учебного года я должен был покинуть Ленинград, пройдя по конкурсу на замещение вакантной должности заведующего кафедрой педиатрии Архангельского мединститута. Незадолго до моего отъезда я встретился с Ботвинником всё там же, у него дома. Накануне он просил принести ему подборку из последних моих стихотворений: начиналась работа над очередным альманахом из серии «День поэзии», одним из составителей которого был Семён Ботвинник. Он говорил тогда и об этом альманахе, и о том, что планируется публикация в нём статьи Михаила Дудина об Ахматовой и полного текста её «Реквиема». Замечу, что «Реквием» в Ленинграде впервые в полном объёме был опубликован в шестом номере журнала «Нева» за 1987 год, в то время как альманах «День поэзии 1987» был подписан к печати лишь в августе месяце того же года (дублировать не имело смысла). Семён Вульфович в ту нашу встречу настоятельно советовал мне связаться с Архангельским отделением Союза писателей СССР, руководителем которого в те годы был Вадим Беднов. Называл он и поэта Анатолия Лёвушкина, руководившего литобъединением при газете «Правда севера». Работая в Архангельске в течение полутора лет, я познакомился и с Бедновым, и с Лёвушкиным, поэтами, не похожими друг на друга, как по человеческим качествам, так и по их творческому почерку…
В октябре 1987 года Ботвинник позвонил мне в Архангельск:
– Вышел из печати альманах «День поэзии’87», в нём и Ваши стихи. Посмотрите, в Архангельске он, наверно, появится на прилавке. И ещё, когда будете в Питере, зайдите в кассу издательства «Советский писатель» за гонораром. Издательство находится на Литейном проспекте, 36.
Это был первый в моей жизни и, улыбнусь, последний гонорар за опубликованные стихи. Один экземпляр альманаха «День поэзии 1987», купленный мною тогда, осенью 1987 года, я храню до сих пор, как память о Ботвиннике.
В августе 2013, года, спустя двадцать шесть лет, я снова переступил порог его квартиры. Сейчас в ней живут жена поэта и внучка, восемнадцатилетняя Аня Ботвинник. После кончины Семёна Вульфовича на семейном совете было решено, что оставлять в квартире Нину Борисовну одну уже нельзя – преклонный возраст и болезни.
Мне показалось, что здесь почти ничего не изменилось в сравнении с тем, как это было при жизни поэта: тот же платяной шкаф, правда, переместившийся в прихожую, книжные полки, на одной из которых собраны книги Ботвинника. В комнате, которую занимает сейчас Нина Борисовна, справа у стены на столе собраны его боевые награды, предметы, связанные с ним, его фото, ещё совсем молодым, но всё таким же серьёзным, каким он запомнился мне в те годы…
Невестка Ботвинника, Елена Борисовна Ботвинник, любезно согласилась помочь мне в поиске могилы поэта, специально для этого отпросившись с работы. Собственно, последние несколько лет, в связи с тем, что вдова поэта уже не в силах бывать на кладбище, она и ухаживает за могилой Семёна Ботвинника.
И вот мы стоим рядом с ним, именно с ним, ибо поэты такого масштаба, каким был Ботвинник, не умирают. Вспомнил Велимира Хлебникова (1912): «Когда умирают люди – поют песни». Действительно, встречалось мне такое в жизни. Петь, однако, не хотелось. Было очень грустно. Елена Борисовна отошла в сторону: «Не хочу мешать Вашему свиданию с учителем». Вслух, для себя, я прочитал строки поэта, выбитые на могильном камне:
Не дорожи покоем. Не дрожи.
Не принимай позорной чаши лжи,
забудь о неизбежности ухода –
не дай погаснуть в сердце огоньку…
и далее по памяти
Пиши всю жизнь – оставь одну строку
в душе народа, в памяти народа.
С марта 2008 года правительством Санкт-Петербурга была задействована программа «Толерантность». Её лозунг: «Петербург объединяет людей». Наглядной частью этой программы были громадные щиты, установленные в наиболее посещаемых районах Петербурга, с портретами известных деятелей науки и культуры города и строчками из их произведений и высказываний. Среди них и Семён Ботвинник.
Памяти поэта
Я встречался с Ботвинником несколько раз.
В его доме радушном ел с рынка хурму,
вёл беседы невинные – не на заказ,
но, наверное, нужные мне и ему.
Ему нравилось слушать других – не вещать,
говорить о стихах – не своих, и не зло.
Понимаю, что лучше бы мне помолчать –
всё теперь на весах я измерил. Ушло…
Я встречался с Ботвинником. Он понимал,
что писать не научишь, коль камень в душе,
и не сдвинешь, хотя он и кажется мал, –
и, наверное, лучше не трогать уже.
Он искал мои строки (блужданье в горах),
те, в которых един я, без грима, как есть, –
даже если жестокий и фото в угрях,
даже если гордыня великих прочесть…
Я встречался с поэтом. Теперь его нет –
все сердечные хорды изъел суховей.
Снова облаком светлым восходит рассвет –
так поэты восходят, чтоб стало светлей.
Санкт-Петербург (Россия) – Бнэй Аиш (Израиль)
некоторые из книг СБ, в том числе и с автографами;
Читайте также: