Рильке стихи перевод пастернака
Обновлено: 22.11.2024
Написанное в 1904 году стихотворение Райнера Мария Рильке “Орфей. Эвридика. Гермес” наводит на мысль: а не было ли крупнейшее произведение века создано девяносто лет назад?
Иосиф Бродский. Девяносто лет спустя
Передо мной четыре из упомянутых пяти переводов стихотворения Райнера Мария Рильке “Орфей. Эвридика. Гермес”. Они выполнены четырьмя авторами в течение сравнительно небольшого промежутка времени: К. Богатырев (в кн.: Р. М. Рильке. Новые стихотворения. М., 1977); В. Микушевич, В. Летучий (Р. М. Рильке. Собрание сочинений в 3 томах, т. 2. Харьков; М., 1999); А. Сергеев (И. Бродский. Собрание сочинений, т. 6. СПб., 2003).
Все переводы выполнены в основе своей грамотно, культурно, с очевидным уважением к первоисточнику и стремлением наиболее адекватно ему соответствовать. Невольно возникает вопрос: почему их так много, в особенности если иметь в виду недавнее появление еще одного, пятого, перевода?
Поскольку оригинальное стихотворение Рильке лишь одно, естественно, во всех переводах много общего. Но есть и отличия. Один переводчик стремится быть как можно ближе к тексту оригинала, другой озабочен не столько буквой, сколько духом его. В этом отразилась стародавняя непрекращающаяся полемика о приоритетах в работе переводчиков.
“Переводчик вынужден все время лавировать между Сциллой буквализма и Харибдой вольного перевода, стремясь найти между ними тот узкий, но достаточно глубокий проход, идя которым он может прийти к желанной цели — максимально эквивалентному переводу” (Л. С. Бархударов. Цитируется по предисловию Т. Датченко к “Фаусту” Гёте. М.: Радуга, 2003). Впрочем, последнее время сугубый буквализм не в цене, так что местами мы можем наблюдать лишь его пережитки.
Что же побудило четырех авторов к многократному выполнению этой непростой работы? Надо полагать, ими руководило стремление наиболее полно воссоздать на русском языке всю прелесть подлинника, включая его художественные особенности. Если учесть, что речь идет о несомненном шедевре мировой литературы, многочисленность попыток достичь его уровня не покажется необоснованной. При этом требуется как техническое мастерство, так и высокий уровень поэзии.
Дело это непростое. Не зря же считается, что иноязычный читатель не может в достаточной мере воспринять и оценить поэта по переводам его стихов. (Строго говоря, это относится и к прозе, но в меньшей степени.) Исключения составляют лишь случаи, когда переводы осуществлены большими поэтами. Пушкин, Жуковский, Брюсов, Блок, Цветаева, Мандельштам, Бродский во многом обеспечили возможность полнокровного приобщения русской читающей публики к богатству мировой классической поэзии.
Особенно интересна судьба “Горных вершин” Лермонтова, который свое стихотворение не назвал переводом, а предпослал ему определение “Из Гёте”. Воспроизведя практически буквально две заключительные строки стихотворения (“Warte nur, balde / ruhest du auch — Погоди немного, / Отдохнешь и ты), он опустил философский аспект оригинала, где автор от горных вершин через вершины деревьев, через птиц в лесу обратился к человеку. В итоге Лермонтов создал бессмертный шедевр русской поэзии, адекватный не столько немецкому подлиннику, сколько русской ментальности. “Если, — писал Н. Заболоцкий, — перевод с иностранного языка не читается как хорошее русское произведение, — это перевод или посредственный, или неудачный (Заметки переводчика. В кн.: Мастерство перевода. М., 1959, с. 252).
Могут возразить, что требовать от всей массы профессиональных переводчиков, чтобы они были большими поэтами, по меньшей мере, нереалистично. И это справедливо. Но верно и другое: взялся за перевод, оцени уровень оригинала и свои возможности. Недопустимо создавать впечатление о поэте, которого переводишь, будто это холодный ремесленник. Такая деятельность оказывается за рамками культурного процесса.
Если с этих позиций вернуться к рассмотрению переводов “Орфея”, придется критически оценить достигнутое авторами названных выше переводов.
Однако, прежде чем приступить к такому анализу, нужно коснуться некоторых особенностей самого стихотворения Рильке. Его своеобразное и более чем основательное рассмотрение проделал Иосиф Бродский (см. эпиграф). Здесь же уместно коснуться только формальной, так сказать, технической стороны стихов, полагая это важным.
Бродский назвал Рильке поэтом простых слов. “Орфей” полностью подтверждает такое определение. Но “простые” эти слова так расположены, что все стихотворение воспринимается как единая песнь, как музыкально звучащая поэма, пусть в ней и по-разному нарисованы три ее героя и колорит потустороннего мира.
При переводе таких стихов никак нельзя недооценивать значения звукописи. Обращусь к авторитету Корнея Чуковского “Звукопись └позволяет поэту сказать больше, нежели вообще могут говорить слова”, и отнять у него эту власть — значит лишить его самого могучего средства воздействия на психику читателя” (Высокое искусство. М.: Сов. писатель. 1988, с. 153).
В стихотворении Рильке стихи сплошь почти аллитерированы и наполнены ассонансами, но без педалирования, без нажима. Сразу и не заметишь. Вот, например, дважды повторенная строка (о движении Эвридики):
…unsicher, sanft und ohne Ungeduld.
В ней уместились: ритм движения и интонация зыбкости, отрешенности; плюс некая что ли атараксия; плюс пять “п” и по два “и” и “з”. Воспроизвести эти особенности поэтики Рильке не в ущерб содержанию, не в ущерб общей интонации — задача не из легких. Вот как она решается (возьмем весь отрывок).
Читайте также: