Рецептер владимир эммануилович стихи

Обновлено: 31.03.2025

Весь мир — тюрьма, хотя картина мира меняется отчасти напоказ; и Пушкин мог назвать отцом Шекспира, открыв родство, опасное для нас.

И скорбный Гамлет, не страшась провала, все носит траур по отце своем; сто языков судьба за ним послала, а он роднится с русским языком.

Когда ему открылась эта дверца, признался принц в душевной простоте, что для него законом стало сердце, и обнял нас как братьев во Христе.

А мы, бесчестя кладбище отцово, то водку пьем из черепа отца, косноязычьем унижая слово, то гордо правим замысел творца.

…Мой сын, я научил тебя, играя, игры стыдиться… В честной тишине наш грешный путь до ада или рая… Прощай, прощай и помни обо мне.

Чем дороже дневное тепло — То ли с возрастом, то ли с весною, — Тем загадочней там, за стеною, То, что ночью из почвы взошло.

Чем томит его мир этот вновь, Этот шар, переполненный болью? Тем, что есть в нем живущим раздолье, А с юдолью в родстве и любовь.

Что в горячее сердце вобрать, Чем же душу наполнить, ликуя? Если выбрали долю такую, То в открытую надо играть.

Вот и тянется все, что растет Из разрухи мирской, из кручины, Прямо к свету, к добру без личины, Сквозь излишки темнот и пустот.

Нет причины для горя, пойми, Если стебли набрякли и жилы Вешним соком, прибавившим силы Тем, что с вестью встают меж людьми.

Куда ни выйдешь — лучшего не надо, Все под рукой — и воля и покой, Все это так — и зрелость мне отрада, И грусть спасет от косности людской.

Пусть это так, — но все-таки готовый К тому, что будет с нами и с листвой, Приветствую пред осенью свинцовой Подспудный строй, усталый, но живой,

Негромкий голос, взгляд недоуменный Ее самой — и всех, кто вместе с ней Пройдет по грани, страхами клейменой, За тропкой, промелькнувшей меж теней.

И в тех краях, где призраки распада Покажутся холмами над рекой, На встречу с чудом, веющим из сада, Мы вновь шагнем над бездною мирской.

Эти дни сосчитать попробуй — Так их много и мало так! В них присутствует прок особый, Толк нешуточный — то-то злак Сыплет по ветру семенами, Чтобы почву им дать суметь, — И за новыми временами Эти всходы потом заметь.

В нарастанье подспудной силы, Ждущей лучшей своей поры, Дремлет память о том, что было, С тем, что людям несло дары — С тем единственным, вездесущим Естеством, о котором днесь Порадеть бы нам всем, живущим, Чтобы свет не утратить весь.

Словно отчаясь, встречаясь С тем, что, лучась, обожгло, Благословило, прощаясь, И, разлучаясь, ушло.

Словно грустить перестала Та, что судьбою слыла, — Все бы влекла да блистала, Но не смогла, замерла.

И пелена выцветала Скрывшей минувшее мглы Там, где, склоняясь устало, Звезды глазам тяжелы.

Что это все-таки значит? Что за привада горчит? Кто это вроде бы плачет Ночью, — но больше молчит?

Сверх всякого вероятия, Неведомо почему — Невидимые объятия Тепла, и за ним во тьму Линяющие события Холодных минувших дней — И вот она, нить наития — При свете куда видней!

Да хватит вам перемалывать Оставшееся извне! Грехи предстоит замаливать, Осмысленные вполне, — И рано еще распахивать Окошко, а с ним и дверь — Ведь птицам крылами взмахивать Еще нелегко, поверь.