Растворяется в спирту холестерин стих

Обновлено: 22.11.2024

Встретились мы позавчера спонтанно, вечер провели под красное чилийское. Стадии вспоминания порядка куплетов про «ветры-злые» и «есаул-догадлив-был» — предшествовала стадия вспоминания Леной её любимых стихов Ахматовой и Цветаевой. Контекст она вспомнила (литературный поединок, даже, как я назавтра вычитала в интернетах, борьба за поэтический трон!), а сам текст — увы, забыла.

На следующий день вспомнила, позвонила и начитала их мне по телефону. А я снова удивилась, что давно забронзовелые поэтессы, глыбы, как сейчас их представляю, — всё-таки имели человеческое воплощение, со своими страстями и слабостями. Понятно, конечно, имели — откуда бы и стихам взяться, все помним «из сора — у забора, без стыда — лебеда». Но всё равно — сам факт этого противостояния между двумя царственными особами удивил.

И ещё вспомнила любимую книжку детства, которую мы с сестрой залистывали до одури, благо толстая, большеформатная, а на каждой странице втиснуто множество автографов «глыб» и корифеев, современников Корней Иваныча.
«Корней — это глагол повелительного наклонения», — кажется, тоже оттуда.

Мы в детстве вели наивные «альбомы друзей» — этакие раскрашенные бумажные предшественники фейсбуков и вконтакте. Писали в них кошмарные стишки про котиков с лапками в чернилах и опрашивали ровесников об их увлечениях, любовях и пристрастиях.
В Чукоккале — сначала тощей тетрадке, а потом увесистом томе, который пережил множество катастроф — классики хулиганили, графоманили и подначивали друг друга, валяли дурака вовсю. Рисовали окурками, кропали вирши и калякали записки на использованных салфетках и бланках учреждений. Вели себя как дети.

«Катька», из прекрасных иллюстраций Ю. Анненкова к «Двенадцати» Блока.

Хочу поделиться некоторыми любимыми записями из Чукоккалы.

Экспромт
Передо мною сиг
И вишни.
Но в этот миг
Я — лишний.

Евреинов снабдил заглавие вопросительным знаком и, найдя свободное местечко на одной из предыдущих страниц, написал:

Передо мною вишни
И сиг.
Нет, я не лишний
В сей миг, —

и поставил фальшивую дату: 12 июля 1913 года (хотя на самом-то деле стихи были написаны 18 июля 1914 года) и приписал: «Просят остерегаться подделок».

«В музыкальной жизни старого Петербурга играли замет­ную роль дирижеры Направник и Черепнин, певцы Кастор­ский, Алчевский, Шаронов, балерина Легат, певицы Куза и Сбруева, музыкант Вольф-Израэль, режиссер Шкафер, не говоря уже о композиторах Бородине, Цезаре Кюи, Гла­зунове.

Из этих фамилий два других композитора создали интересный рассказ, который и приводится здесь:

Стоит Пальчик-Направник в аптеку, а в аптеке Шкафер и много Буткевичей, Гладких и Шароновых. Приходит Куза, у ней Пучини, ей дают Касторского. Приходит некто Глазуновый, ему дают Мазини на Черепнине. У аптеки Блуменфельд, сзади маленький Штакельберг и Штраус, там бегают Теляковский и Лосев. Около пруд, где растет Рерих, в пруде плавают Сомов и Лебедев. Вот едет карета, запряженная настоящей Жеребцовой-Евреиновой, на ней Сбруева, правит Кучера с большим рыжим Бородиным. Вот из лес увыбегает Вольф-Израэль — страшно Алчевский. и бросается на Жеребцову-Евреинову, а та его Легат.
Мораль.
Кюи железо, пока горячо.
1910. Римский-Корсаков и Лядов.»

«[в начале 20-х] во «Всемирной литературе» мы, естественно, интересо­вались теми неологизмами, которые хлынули тогда в русскую речь. В Чукоккале есть несколько страниц, где мы попробовали зафиксировать этот новый лексикон.

Новые слова:
спекульнуть
подрынок
полседьмого
Я пошел (говорится перед тем, как уйти) — я сейчас уйду
До скорого — вместо: до скорого свидания
Всего (подразумевается: всего хорошего)
Пока — до свидания (подразумевается)
Косая — тысяча рублей
петлить — авиационный термин = упасть с аэроплана и разбиться
угробился
уплотниться
использовывать
текущий момент
извиняюсь — вместо: виноват, простите
даешь
берешь
халтура
халтурить
керенка
максимка(поезд)
теплушка
шкловитяне
карточка
прикрепляться
буржуйка, птичка — временная печурка, заменяющая большую печь
танцулька
пара минут
дамочка — обращение в смысле — сударыня (не фривольно): дамочка, позвольте вам помочь
гражданетка
определенно: у них определенно скучно. — Идете в театр? — Определенно идем.
Ничего подобного!
Факт! Фактура! = само собой разумеется.»

«Во «Всемирной литературе» работала талантливая пере­водчица Мария Никитична Рыжкина (псевдоним: Памбэ). Из её стихотворений мне особенно полюбилось одно. Было странно, что такая мягкосердечная женщина может сочи­нять такие свирепые строки:

Допотопная колыбельная песня
(для мужского голоса)
Заслоняет горизонт
Нам сегодня мастодонт;
У пещеры поперек
Развалился диплодок;
Словно парою литавр,
Ляскнул пастью бронтозавр.
Все желают одного —
Слопать сына моего.
Я им сына не отдам,
Я три дня не кушал сам.

Июнь 1922 Памбэ, —
нежно посвящает другу, отцу и благодетелю,
милому Корнею Ивановичу.
И я попала в Чукоккалу!»

«В Чукоккале сохранились экспромты Евгения Шварца. Однажды он написал о Михаиле Слонимском:

Миша-пpopок

Федин уехал в Крым за неделю до землетрясения. Слоним­ский сказал:
— Федин уехал встряхнуться.
Так и вышло.

Иеромонах Е. Шварц
18/IX 27 г.»

«Всем известна биография Алексея Ивановича Пантелеева, одного из замечательных советских прозаиков. В Чукоккале он сделал оттиск своего большого паль­ца — и написал над оттиском:

Дефективного noэтa
Уголовная примета.

Ленька Пантелеев
13 мая 1929 г.»

(Сам Пантелеев ужасался этому своему поступку. )

Страшно жить на этом свете:
В нём отсутствует уют —
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика жуют.

Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.

Дико прыгает букашка
С беспредельной высоты .
Разбивает лоб бедняжка, —
Разобьёшь его и ты!»

«Когда меня, как детского писателя, порицали за то, что в моих сказках нет актуальной тематики, Олейников пришёл мне на помощь, написав две образцовые строки, причём порекомендовал мне писать именно в этом духе:

Детские стихи
Весел, ласков и красив
Зайчик шёл в коператив.

Н. Олейников
25/IV 1926 г.»

«А вот что написал в «Чукоккале» Сергей Михалков:

Я хожу по городу, длинный и худой,
Неуравновешенный, очень молодой.

На трамвайных поручнях граждане висят,
«Мясо, рыба, овощи» — вывески гласят.

Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,
Мне даёт пирожное белый человек.

Я беру пирожное и гляжу на крем,
На глазах у публики с аппетитом ем.

Ем и грустно думаю: «Через 30 лет
Покупать пирожные буду или нет?

Повезут по городу очень длинный гроб,
Люди роста среднего скажут: «Он усоп!»

Он в среде покойников вынужден лежать,
Он лишён возможности воздухом дышать,

Пользоваться транспортом, надевать пальто,
Книжки перечитывать автора Барто.

Собственные опусы где-то издавать,
В урны и плевательницы вежливо плевать,

Посещать Чуковского, автора поэм,
С дочкой Кончаловского, нравящейся всем».

С. Михалков
18/IV 37 г. Москва»

«Мало кто знает, что поэт Михаил Исаковский не только лирик, но и юморист. Привожу шуточное стихотворение, которое он подарил мне для Чукоккалы.

Шутка
Холестерин
(Семейная повесть о том, как у меня в крови
было обнаружено избыточное количество холестерина,
и что после этого случилось)

К. И. Чуковскому
25/II 1952 М. Исаковский

Это все случилось нынешней зимой.
Я пришел из поликлиники домой,

Как взглянула на анализы жена,
Как взялась меня отчитывать она! —

Все словами медицинскими —
Непонятными, латинскими:

«Дескать, что же ты наделал, сукин сын,
Для чего же ты развел холестерин? —

От него же начинается склероз,
От него же получается тромбоз;

От него болит и печень у людей,—
Для чего ж ты накопил его, злодей?!

Нет, уж я теперь тебя не пощажу:
На такую на диету посажу,

На такую, на придуманную мной,
Что и запах-то забудешь ты мясной;

Не увидишь ты у собственного рта
Даже рыбы, даже рыбьего хвоста. —

Таково моё решенье, гражданин! —
Будешь знать, как разводить холестерин. »

В общем, ради долголетия
Очутился на диете я.

Друг за другом — непрерывные —
Потянулись дни безрыбные,

Безмясные, безколбасные, —
Скажем попросту, — злосчастные.

Наступило время грустное —
Винегретное, капустное,

Время просто невозможное —
Простоквашное, творожное,

Я не жил, а только маялся,
То раздумывал, то каялся,

То ругался, то печалился
И в конце концов отчаялся:

Тяжела была трагедия,
Но спасла энциклопедия.

Нужный том я положил себе на стол,
Все, что надо мне, скорехонько нашел.

И прочел заметку длинную
Про напасть холестеринную.

Я прочел про это пакостное зло,
И на сердце просветление нашло.

Из заметки я узнал секрет один:
Растворяется в спирту холестерин.

Ну, а если растворяется,
Значит, водка одобряется.

Значит, это не такая уж беда,
И полезно, значит, выпить иногда.

Так я вывел заключение
Относительно лечения.»

Понятно, что детское восприятие моё обходило стороной злободневные записи и документальные свидетельства о войнах, революциях, заседаниях, съездах и прочих взрослых скучных вопросах. Глаз цеплялся за шутки-прибаутки, зайчиков и пирожные с кремом, блистательные живые экспромты и моментальные наброски. Некоторые стихи зачем-то помню до сих пор.

Забавно, что когда нашим парням из группы «Жёлтый дом» потребовался текст для очередной песни, они позаимствовали зачин из михалковского «Я хожу по городу, длинный и худой».

Стала писать об анкетах друзей — ещё вспомнила Книгу жалоб и предложений, соблазнительный бланк которой неведомыми судьбами оказался у нас в 49-й комнате. И мы с сестрой, думаю, именно вдохновясь Чукоккалой, стали просить своих друзей и случайно забредших в 49-ю гостей — писать в неё. Но наверно, это совсем другая история.

Читайте также: