Потом ураган стих хотя воздух сделался почти пронизывающе холодным
Обновлено: 30.06.2024
- Тебе не страшно, Антоний? - спросила она. - Да или нет?
- Нет, нисколько!
- Хочешь, поднимемся выше?
- Да. Да.
Мы летели к звездам, которые становились все крупнее и ярче. Ураганный ветер бил мне в лицо, лоб мой застыл, ноздри расширились. Я не был в этот миг ни бесчувственным, ни бесплотным, ее рука, ставшая, как мне показалось, еще сильнее, еще горячее, крепко сжимала мою. Потом ураган стих, хотя воздух сделался почти пронизывающе холодным. Мы снова парили в вышине, но теперь я видел одни звезды, резавшие мне глаза своими алмазными гранями.
- Доротея, где же земля?
- Под нами! - ответила она. - Не бойся, мы летим на спине.
- Ты летала когда-нибудь прежде, Доротея?
- Много раз, Антоний.
- Сколько?
- Не знаю. Но это не так просто. Мы не можем взлететь, как птицы, когда захотим.
Голос ее постепенно слабел. Видно, она была права: нам нельзя было разговаривать. Наверно, это отнимало у нее силы. Мы спускались все ниже и ниже, я уже ясно различал дороги со скользящими по ним огоньками машин. Потом начал различать улицы и площади, даже отдельные здания с их неоновыми коронами. Я ощущал, как ее рука постепенно остывает в моей, как дрожат ее пальцы.
Я почти не заметил, как мы коснулись теплого бетона террасы. Мы не приземлились, а опустились на нее, точно птицы.»
− Чем. − начал я и поперхнулся. За окном темнело и я спешил узнать, что дальше. − Так чем же это закончилось?
− Неужели не ясно? − прошептала Зоя. − Она умрет, а он будет страдать.
− Почему именно так! Это неправильно.
− Это жизнь… Слушай.
« - Совершено страшное преступление, - ответил он. - Доротею убили. Спросишь, как? Ее сбросили из окна верхнего этажа или с высокой террасы - такой, как ваша, например. Тело ее изуродовано, кости перебиты, прости, что я тебе об этом напоминаю.
У меня потемнело в глазах, хотя я и ожидал, что он скажет нечто подобное. Но я быстро взял себя в руки и спросил:
- Почему ты считаешь, что ее сбросили, а не она выбросилась?
- Потому что там, где нашли труп, нет никакого строения. Очевидно, ее перенесли после. А кто мог это сделать, кроме убийцы?
Он рассуждал, конечно, вполне логично. … Естественно. Что еще можно подумать? Неужели нормальный человек мог допустить, что она просто упала с неба?»
− Ничего. Просто он испугался и не захотел летать.
«Я вернулся домой. Я чувствовал себя не столько несчастным, сколько безмерно опустошенным. Зачем я не сказал ему правды? Он, конечно, не поверил бы. Решил бы, что я сошел с ума! Ну и что из этого? Разве правда не превыше всего? Какая бы она ни была! Если я погубил ее своим ничтожеством или слабостью, то какое оправдание мог придумать мой злосчастный рассудок?
Я старался утешить себя надеждой, что не виновен в ее смерти. Разве я думал, что случится несчастье? А что, если она нарочно сложила крылья? Но какой смысл обвинять себя или оправдываться? Нет силы в мире, способной вернуть к жизни единственное человеческое существо, которому было дано летать.
Поздно вечером я с тяжелым сердцем поднялся на террасу. Я не посмел взглянуть на небо, на невзрачные звезды, слабо мигавшие у меня над головой. Они никогда не будут моими. У меня нет крыльев взлететь к ним. И нет сил. Доктор Юрукова сразу же угадала, я никогда не перешагну барьера. И не поднимусь выше этой нагретой солнцем голой бетонной площадки, на которую время от времени садятся одинокие голуби.»
− А ты, − спросила Зоя, опустив глаза, − ты смог бы летать?
− Если с тобой, то конечно!
Прощались мы долго. Стояли в прихожей и не знали, что делать. Я боялся прикоснуться к ней, она тоже. Наконец, она глубоко вздохнула, потянулась ко мне и едва коснулась губами уголка моего рта.
− Зоинька, я сейчас умру, − прошептал я, пытаясь унять дрожь в голосе.
− Не надо, − едва слышно выдохнула она. − Живи. У тебя это хорошо получается.
Я вышел из квартиры. Сбежал по ступеням. Вылетел из подъезда и, не помня себя, не чувствуя ног, воспарил… в самое небо.
В тот вечер и в ту ночь я не думал о смерти. В ту ночь я очень любил и ценил жизнь!
Читайте также: