Павел васильев стихи о сталине
Обновлено: 05.11.2024
Пора мне бросить труд неблагодарный.
Я, полоненный, схваченный, мальчишкой
Стал здесь учен и к камню привыкал.
Барышникам я приносил удачу.
Здесь горожанки эти узкогруды,
Им нравится, что я скуласт и желт.
В тростинку дуть и ударять по струнам?
Скудельное мне тяжко ремесло.
Нет, я окреп, чтоб стать каменотесом,
Искусником и мастером вдвойне.
Еще хочу я превзойти себя,
Чтоб в камне снова просыпались души,
Которые кричали в нем тогда,
Когда я был и свеж и простодушен.
И, может быть, я берег отыщу,
Где привыкал к веселью и разгулу,
Где первый раз увидел облака.
Тогда сурово я, каменотес,
Отцу могильный вытешу подарок:
Коня, копытом вставшего на бочку,
С могучей шеей, глазом наливным.
Но кто владеет этою рукой,
Кто приказал мне жизнь увековечить
Прекраснейшую, выспренною, мной
Не виданной, наверно, никогда?
Ты тяжела, судьба каменотеса.
Нравится Показать список оценившихИ имя твое, словно старая песня.
Нравится Показать список оценившихЯ помню Есенина в Санкт-Петербурге,
Внезапно поднявшегося над Невой,
Как сон, как виденье, как дикая вьюга,
Зелёной листвой и льняной головой.
Я помню осеннего Владивостока
Пропахший неистовым морем вокзал
И Павла Васильева с болью жестокой,
В ещё не закрытых навеки глазах…
Рюрик Ивнев, март 1965 года
Для современников его талант был очевиден. Приведённые выше строки Рюрика Ивнева — далеко не единственные, в которых этот патриарх русской поэзии сравнивал Павла Васильева с Сергеем Есениным, своим близким другом. Алексей Толстой отозвался о нём, как о советском Пушкине. Анатолий Луначарский считал его восходящим светилом новой русской поэзии. Владимир Солоухин ставил его имя сразу вслед за именами Пушкина, Лермонтова, Блока и Есенина. А Борис Пастернак в 1956 году написал о нём такие слова:
В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в своё время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы…
Нравится Показать список оценившихКак тень купальщицы - длина твоя.
Как тень купальщицы - длина твоя.
Как пастуший аркан - длина твоя.
Как взгляд влюбленного - длина твоя.
В этом вполне уверен я.
Пламени от костра длиннее ты.
Молнии летней длиннее ты.
Дыма от пальбы длиннее ты.
Плечи твои широки, круты.
Но короче
свиданья в тюрьме,
Но короче
удара во тьме -
Будто перепел
в лапах орла,
Наша дружба
с тобой
умерла.
Пусть же крик мой перепелиный,
Когда ты танцуешь, мой друг,
Цепляется за твою пелерину, -
Охрипший в одиночестве длинном,
Хрящами преданных рук.
18 ноября 1934
Москва
Поэзия Васильева оказала заметное влияние на других поэтов.
С его неистовым, жизненным, неукротимо неутолимым, охваченным пламенем высокой гражданственной страсти талантом он не прошёл бесследно ни для читателей, ни для поэтов. Его народная почва, его из-под корней древа народной жизни истоки, обогащённые недюжинным талантом, даже будучи под спудом временной неизвестности, оплодотворяли советскую поэзию верным опытом советского в полном смысле этого слова поэта. И то, что не до конца получилось, скажем, у Васильева, когда он пытался создать песню-поэму, закончено, осуществлено Прокофьевым в его «Песне о России». И в таких поэтах, как Сергей Поделков, Василий Фёдоров и Борис Ручьёв, разве не чувствуется, особенно в более раннем периоде их развития, если не школа, то воздействие Васильевского таланта. Я не говорю уже о более молодых, скажем, о Цыбине, «Родительская степь» которого не намекает, а имеет прямой отправительный адрес из эпической лирики Павла Васильева.
Вот отрывок (концовка) из известного стихотворения «Стихи в честь Натальи», которое датировано маем того же самого 1934 года и которое поэт написал под впечатлением от своего очередного (и, разумеется, очень сильного) увлечения, на этот раз — Натальей Кончаловской, внучкой художника Василия Сурикова:
Читайте также: