Отец сергий круглов стихи

Обновлено: 04.11.2024

Священник Сергий Круглов

Отец Сергий читал стихи. Слушали с нескрываемым волнением – за каждым словом – точный, меткий, зримый образ. И такой добрый. И такой узнаваемый. Полтора часа узнавания самих себя, полтора часа узнавания Бога в поэзии отца Сергия. Маленькая девочка в конце встречи спросила: «Батюшка, вы про все нам рассказали, но забыли рассказать про котенка, который у вас живет», и благодарные слушатели еще долго не хотели отпускать батюшку.

Заглянем ненадолго на вечер отца Сергия, послушаем, как он читает стихи.

Антипасха

Федору Васильеву и Облакову_Штанаху

Не всякий жаждущий – напьется,

Когда тысячелетний плен,

Чтобы закончиться, начнется.

Но ты – узнаешь ли Меня

В соитии вина и хлеба,

В смиреньи смерти и огня,

Фома, попавший пальцем в Небо?

Россия перед Вторым пришествием

Не раскаянье – сплошь окаянство.
Но чего-то, упорствуя, ждёт,
Беспробудным спасается пьянством
И терпением русский народ.

Чем сберечь нам жестокую выю,
Подходящим к последней черте?
Детской верою: нас не чужие
Будут, русских, судить на Суде.

Поповская лирика

о.Константину Кравцову, с братской любовью

Но все пройдет, отляжет,
Его помилуют,
Он станет легок и многословен,
Как напакостившее дитя, избежавшее порки.
Опьяненный глазами паствы,
С амвона он скажет спич,
И нимбы икон померкнут.

И грозные Врата покорно
Дадут себя завесить
Катапетасмой обыденности.

* * * * *
смирись прихожанин!
я – твой пастырь
а нам пастырям знаешь ли тоже
не чуждо ничто овеческое

«Блааагословееен…»
вечеренка
журчит обиходом
как всегда как вчера
как завтра

голос за левым плечом
убаюкивающе хрюкает:
«тааак…тааак… хороший поп – это
профессиональный поп»)

Птичий Двор

На это дьякон отвечал, что другие батюшки его корят и прещают, когда он вот этак-то возглашает вслух имена, не содержащиеся в наших святцах, и де как же быть?

М-да уж, зачесал я тут затылок…и посоветовал дьякону: а вы в таких случаях пищать научитесь.

Единорог

– давай-давай, рогом упирайся!

так у тебя второй есть.

Откуда? – да брось!

Смирись да признайся хоть сейчас-то, что какой уж ты там величавый весьвбелом волшебный таинственный геральдический единорог–

ты просто самая обыкновенная сидорова коза, бесстыжие глаза, за шиш с маслом куплена, все бока луплены.

А гордого единорога – вроде как некуда

Так и стоит посреди

В нелицеприятном свете прожекторов Суда

От напряжения поджилки дрожат

Но марку пока держит

Губу закусил не плачет

На Судью чтоб слезами себя не выдать типа не смотрит

И Судья на него не смотрит листает Книгу Жизни

И все остальные молчат

Тщательно водя перстом

Да только в Книге Жизни –

Ну ни единой картинки

С горделивыми геральдическими единорогами

(Других подходящих впрочем тоже

В эпоху чести и ристалищ

Традиции изображать на гербах

Нищих духом животных

Видимо как-то не сложилось)

И вот в тот самый миг

Детская по сути

Слеза таки не выдержала и покатилась

Оставляя некрасивый мокрый

След на холеной серебристой шерсти

Судья захлопнул книгу

Улыбнулся мудро и нежно

И принял решенье.

Песок духа

Отцы наши
вечерю в горнице
Сионской правили.
Пили, за горла
яли сосуды,
полные всклень
вина Духа,
били об углы,
хрипели, наставляли
стеклянные розы,
кривые осколки
канонов, преданий,
брат брату
в яремные вены
за аз единый.
Кости трещали,
горницы стены
ходуном ходили,
смешан с юшкой,
в песок тек Дух –
вино Божье.

Мужики дерутся –
не лезь, бабы,
вон, пащенки дети!

Под утро стихло.
Пуста горница.
Хлопает ставень.
Сквозняк ржаво
свистит в горлышки
бутылей битых.
Мамка над мертвыми
в углу воет.

Слепые детки,
приблизились робко,
ползаем ныне
под столом, ищем
пролитого Духа,
мрём, жаждем.
Сбираем, жрём
песок горстями,
высасываем до капли.
И на том спасибо,
отцы, деды.

Я, братик.
Держись, милый.
Бог не оставит:
песка много.

Организовал вечер прот. Максим Козлов

Раскол

маленького батюшку
затукали остроконечники
подобрав полы рясы
бежал в блефуску

Чипполлино

Молодой дьякон, вбегле хиротонисан,
С плачем просыпается: приснилось ему,
Что служил он лихорадочно, среди каких-то кулис,
И пахло мышами, а сцена ползла во тьму.

Ну содрали стихарь, ну подрясник с бородой,
Ну тело, душу, – ну что? всё равно не твоё.
Это – Моё. А сердцевинка-то луковки – гляди! – цела,
Вот она! И уж никто не дерзнёт её.

Халкидон, знамение пререкаемое

Внук расстрелянного священника,
Семинарист-первокурсник,
За полночь к экзамену готовясь,
Уснул сидя.
Ломкие плечи зябки,
Рыжий вихор, слюны капелька – всё
В нём спит. Под головою –
Книга, история Вселенских Соборов.
Парнишка во сне улыбается: он видит,
Как в белизне и злате, там, в небе,
Кирилл и Несторий
Встретились и обнялись, плача.

Безумствуй бессильно, злой ветер!
Ты – знак распада:
Ведь Бог и человек – две полноты совершенных,
И когда они воссоединились
В крови и сиянии слёз, – миру
Стало их не вместить, и ночь,
Треща, лопнула. И в швы
Хлынуло утро.

Льдинкой хрустит, март пророчествует
Сиреневая звезда.
Маленький город сонно ворочается
За пазухой у Христа.

Спи, ещё рано, спи, Мой выстраданный,
Суетный Мой!
Скоро будильник взорвётся, выстрелит
Новой весной.

Небо, как хлеб, разломим надвое –
Синь, высота!
Радостно с серых крыш закапают
Кровь и вода. †

Священник Сергий Круглов

Блудный сын

Так я ничьим рабом не быть старался,
Что в плен попал в земле глухонемых,
И привкус поролоновый остался
В твоих, о жизнь моя, стихах переводных.

Мне в уши ноют голоса чужие,
И не видать лица ни одного,
И я привык – теплы бока свиные,
И жаль рожков, и рабства моего.

Прошло ли двадцать лет? вчера? сегодня? –
С Тобой, лицом к лицу, стоял я зло,
И из передней, как из преисподней,
Угарной вольностью несло.

Был май лихой, и пьяный и зелёный,
И Ты в дорогу мне конвертов передал,
Но я тогда не верил в почтальонов
И стиль эпистолярный презирал.

Всё так, как есть; лишь иногда, ночами,
В воды стекло стоялое гляжусь,
И сединой, и горем, и глазами
Я на Тебя похожим становлюсь.

Егорий из Скотопригорьевска

-А поворотись-ка, сын!
(Гоголь)

И вот наш алтарник вырос,
Уехал от нас в большой город
И, закончив там первый курс семинарии, на вакации прибыл.

Отца Сергия слушали, затаив дыхание

Процесс

Церковные старосты, цитируя мистиков,
Имеют поймать еретиков с поличным.
Еретики, цитируя тех же мистиков,
Норовят подсыпать старостам в молоко пургену
(Если пост — то молоко, разумеется, соевое).

Процесс так разросся,
Что папки с делами заняли две трети помещений
Епархиального управления. Что-то будет.

Мистики — те молчат. Они знают:
Как бы ни повернулось дело,
Всё равно именно им придётся за всё ответить.

Как дети под дождём, стоят они молча
(Когда семью выгнали из дома,
А взрослые, поклявшись мстить, ушли в горы).
В ПУСТЫНЕ

Оставив злой, гнилой, погибающий мир,
Ты отвернулся и ушёл в пески,
Прочь от скверны, прочь.
Там, в пустыне, ты начал заново: молитва и пост,
Небо и ты.
Бог тихонько вздохнул,
Поднял брошенный мир и побрёл за тобой вслед.
Увязая в песке,
Бог подошёл и неловко пристроил мир
У твоих ног. Когда ты не обернулся,
Он кашлянул, подвинул ношу поближе.
(Так, выйдя из джунглей, туземная мать,
Ни слова не разумея по-человечьи, кладёт
Безнадёжно раздутое в тропической водянке дитя
У ног большого белого человека:
Спаси моего ребёнка, сагиб.)

И какая разражается битва! В каком
Яростном отчаяньи вы двое!
Сцепились, рыча друг другу в лицо,
Жилы вздулись, не дрогнет ни один!
Небесные силы – и те
В ужасе скрылись, страшатся глядеть!

А мир – тот ничего не видит. Мир спит,
В липком сне зубы его скрипят – видимо, глисты,
Солнце палит веки, изъеденные лишаём;
Миру снится гуашевый сон:
Солнышко о шести толстых лучах, белый песок,
Красное море – лазоревым вдалеке,
Павел – коричневый старичок – в профиль, под пальмой плетёт
Опоясание из палой листвы,
Пряничный ворон, янтарный хлеб.

АЙЯ ЭАРЕНДИЛ ЭЛЕНИОН АНКАЛИМА

в пригородной лесополосе – праздник победы

там мирные ролевики-толкинисты с гопниками сражались

выстояли одолели связали

посадили на опушке

когда солнышко превратит гопников в камень

толкинисты — всем под сорок

одиннадцать мужиков и две тетки

лучезарные у всех имена из одних гласных

плебейским языком и не произнесешь рискуешь

поиметь заворот гортани –

тихо улыбаясь точат

сурово и ласково на синдарине

«то-то тролли служители мрачного срача смиритесь

радуйтесь скоро станете

добрым поделочным камнем сердоликом

годным на талисманы руны и плащные застежки

послужите на дело победы

гопники – двоим из троих по пятнадцать

одному восемнадцать – не отвечают

лежат на траве вповалку

дрожат от предутреннего хлада шмыгают носами

сквозь дыры от выбитых зубов цыкают розовым тягучим

треники от росы намокли

мосластые локти сведены за спиною

посинелые ладони в цыпках

обреченно прислушиваются: вон в тумане

прогудела первая электричка

Потопная песнь

За мной, за мной, весёлый Ной,
Отважный капитан!
Веди кораблик заводной
Сквозь рифы и туман!

Грузи на борт свой скарб скорей
С собакой и котом,
В дорогу трубочку набей
Душистым табачком,

Винца бутылку погрузи,
А то и не одну,
И сыновей своих возьми,
И верную жену,

И том стихов, и свет свечи,
И сладких снов ушат,
И тараканов, что в ночи
За печкою шуршат,

Возьми печалей и забот,
И умерших друзей,
И всех соседей, кто живёт
На улице твоей,

И город погрузи на борт,
Весь прах его и тлен
(Кряхтит кораблик, но свезёт —
Вот только б не дал крен. ),

И лет прошедших тяжкий груз,
И смерть, что впереди, —
Возьми, покуда отвернусь,
В кораблик посади.

Скорей! А то Мой гнев придёт —
А ты в порту стоишь!
Что увезёшь — то пусть живёт.
Всё, что благословишь.

По завершении поэтического вечера в Татьянинском храме

МОСКВА – ТРЕТИЙ РИМ

Осень – ярый пожар, да внутри гнилой.
Золотая, но смерть по сути своей.
Костер раскола разжигал Аввакум,
Но дрова-то собирал Филофей.

Отпала гордыня, смирилась до зела,
Да смочило дождями – грязь да зола.

Приступит Русь, и сердце глубоко,
А в сердце – грязь до дна, и на грязи воздвигнуть
непросто
Вавилонскую башню, третий Рим,
Музей холокоста.
ОБЩЕНИЕ СВЯТЫХ

Мы когда-то считали, что нимб –
Просто блестящий металлический диск,
Которым голова прикрепляется к доске.
Мы за чудо почитали копоть икон
И неразличимость цветов. Чудес
Мы не знали. Но произошло
Открытие небес, светолитие дня.

Как молоды оказались вы!
Раскрыв рты, мы смотрим на вас,
Как младшие братья, позабыв совок,
Из песочницы восхищенно глядят
На белозубого брата-моряка,
Пришедшего на побывку весной.
Лучистый смех, сиянье погон,
Сильные руки, вверх взмывает малыш.

Так вот что такое пурпур – живая кровь!
Так вот что есть бытие – вохра и санкирь!
Так вот что есть золото – не металл,
Но живое сгущение света! Так вот
Что такое белое!

Когда вы склоняетесь, встаете близ,
Мы забываем уныние и печаль,
Одиночество, тревогу и плен,-
Собственно, все, что и составляет предмет
Нашей слезной молитвы к вам.

Читайте также: