Михалков стихи и рассказы о маме
Обновлено: 24.12.2024
По большаку, правее полустанка,
Идти пять вёрст - деревня Хуторянка.
Спервоначалу были хутора,
Да разрослись. И стали год за годом
Дружнее жить, богаче быть народом
Деревней стали. Сорок два двора.
Вокруг луга - есть чем кормить скотину.
Густы леса - орешник да малина.
Всего хватает: и грибов и дров.
Сойдёшь под горку, тут тебе речушка,
А там, глядишь, другая деревушка,
Но в той уже поменее дворов.
Живёт народ, других не обижая,
От урожая и до урожая,
От снега до засушливой поры.
И у соседей хлебушка не просит.
И в пору сеет. В пору сено косит.
И в пору чинит старые дворы.
И землю под озимые боронит,
Гуляет свадьбы, стариков хоронит,
И песни молодёжные поёт,
Читает вслух газетные страницы.
За тридевять земель Москва-столица,
И дальний поезд до нее везёт.
В родной деревне, третья хата с краю,
Другой судьбы себе не выбирая,
Полвека честной жизни прожила
Хохлова Груша. В тихой Хуторянке
Прошла в труде крестьянском жизнь крестьянки,
И не приметишь, как она прошла.
Здесь в девках бегала, здесь в хороводах пела,
Здесь на гулянках парня присмотрела,
Вошла к нему хозяйкой в бедный дом.
Здесь называлась Грушею-солдаткой,
Здесь тосковала, плакала украдкой,
Здесь вынянчила четверых с трудом.
Она порой сама недоедала,
Чтоб только детям досыта хватало,
Чтоб сытыми вставали от стола.
Она с утра к соседям уходила,
Бельё стирала и полы скоблила
В чужих домах подёнщину брала.
Она порой сама недосыпала,
Ложилась поздно и чуть свет вставала,
Чтоб только четверым хватало сна.
И выросли хорошие ребята,
И стала им тесна родная хата,
И узок двор, и улица тесна.
Последнего она благословила,
Домой пришла, на скобку дверь закрыла,
Не раздеваясь села в уголок.
Стучали к ней - она не открывала,
До поздней ночи молча горевала
Всё плакала, прижав к лицу платок.
Она с людьми тоской не поделилась.
Никто не видел, как она молилась
За четверых крестьянских сыновей,
Которых не вернуть теперь до дому,
Которым жить на свете по-иному
Не в Хуторянке, а в России всей.
. Она хранила у себя в комоде
Из Ленинграда письма от Володи,
Из Сталинграда письма от Ильи,
Одесские открытки от Андрея
И весточки от Гриши с батареи
Из Севастополя. От всей семьи.
В июньский полдень в тесном сельсовете
По радио - ещё не по газете,
Когда она услышала: "Война!"
Как будто бы по сердцу полоснули,
Как села, так и замерла на стуле,
О сыновьях подумала она.
Пришла домой. Тиха пустая хата.
Наседка квохчет, просят есть цыплята,
Стучит в стекло - не вырвется - пчела.
Четыре мальчика! Четыре сына!
И в этот день ещё одна морщина
У добрых материнских глаз легла.
. Косили хлеб. Она снопы вязала
Без устали. Ей всё казалось мало!
Быстрее надо! Жаль, не те года!
И солнце жгло, и спину ей ломило,
И мать-крестьянка людям говорила:
"Там - сыновья. И хлеб идёт туда".
А сыновья писали реже, реже,
Но штемпеля на письмах были те же:
Одесса, Севастополь, Сталинград
И Ленинград, где старший сын Володя,
Работая на Кировском заводе,
Варил ежи для нарвских баррикад.
Когда подолгу почты не бывало,
Мать старые конверты доставала,
Читала письма, и мечталось ей:
Нет на земле честнее и храбрее,
Нет на земле сильнее и добрее
Взращённых ею молодых парней.
О, как она бессонными ночами
Хотела повидаться с сыновьями,
Пусть хоть разок, пусть, провожая в бой,
Сказать бойцу напутственное слово.
Она ведь ко всему теперь готова
К любой беде и горести любой.
Но не могло её воображенье
Представить город в грозном окруженье,
Фашистских танков чёрные ряды,
К чужой броне в крови прилипший колос.
Не слышала она Андрея голос:
"Я ранен. мама. пить. воды. воды".
Пришёл конверт. Ещё не открывала,
А сердце матери уже как будто знало.
В углу листка - армейская печать.
Настанет день, Одесса будет наша,
Но прежних строчек: "Добрый день, мамаша!"
Ей никогда уже не получать.
. Глаза устали плакать - стали суше,
Со временем тоска и горе глуше.
Дров запасла - настали холода.
Шаль распустила - варежки связала,
Потом вторые, третьи. Мало, мало!
Побольше бы! Они нужны туда!
Всё не было письма из Ленинграда.
И вдруг она услышала: "Блокада".
Тревожно побежала в сельсовет,
Секретаря знакомого спросила.
Тот пояснил. Опять душа заныла,
Что от Володи писем нет и нет.
Пекла ли хлеб, варила ли картошку,
Всё думала: "Послать бы хоть немножко.
За тыщу вёрст сама бы понесла!"
И стыли щи, не тронутые за день:
Вся в думах о голодном Ленинграде,
Старуха мать обедать не могла.
Она была и днём и ночью с теми,
Кто день и ночь, всегда, в любое время,
Работал, защищая Ленинград,
И выполнял военные заданья
Ценой бессонницы, недоеданья
Любой ценой, как люди говорят.
. Опять скворцы в скворечни прилетели,
И ожил лес под солнышком апреля,
И зашумели вербы у реки.
Из Севастополя прислал письмо Григорий:
"Воюем, мать, на суше - не на море.
Вот как у нас дерутся моряки!"
Она письмо от строчки и до строчки
Пять раз прочла, потом к соседской дочке
Зашла и попросила почитать.
Хоть сотню раз могла она прослушать,
Что пишет сын про море и про сушу
И про своё уменье воевать.
И вдруг за ней пришли из сельсовета.
В руках у председателя газета:
- Смотри-ка, мать, на снимок. Узнаёшь?
Взглянула только: "Сердце, бейся тише!
Он! Родненький! Недаром снился! Гриша!
Ну до чего стал на отца похож!"
Собрали митинг. Вызвали на сцену
Героя мать - Хохлову Аграфену.
Она к столу сторонкой подошла
И поклонилась. А когда сказали,
Что Гришеньке Звезду Героя дали,
Заплакала. Что мать сказать могла.
. Шла с вёдрами однажды от колодца,
Подходит к дому - видит краснофлотца.
Дух захватило: Гриша у крыльца!
Подходит ближе, видит: нет, не Гриша
В плечах поуже, ростом чуть повыше
И рыженький, веснушчатый с лица.
А мать стоит, глядит на краснофлотца,
Самой спросить - язык не повернётся,
Зачем и с чем заехал к ней моряк.
Сел краснофлотец: - Стало быть, мамаша,
Здесь ваша жизнь и всё хозяйство ваше!
Как управляетесь одна? Живёте как?
Мне командир такое дал заданье:
Заехать к вам и оказать вниманье,
А если что - помочь без лишних слов.
- Ты не томи, сынок! Откуда, милый?
И кто послал-то, господи помилуй?
- Герой Союза старшина Хохлов!
Как вымолвил, так с плеч гора свалилась,
Поправила платок, засуетилась:
- Такой-то гость! Да что же я сижу?
Вот горе-то! Живём не так богато
В деревне нынче с водкой плоховато,
Чем угостить, ума не приложу!
Пьёт краснофлотец чай за чашкой чашку;
Распарился, хоть впору снять тельняшку,
И, вспоминая жаркие деньки,
Рассказывает складно и толково.
И мать в рассказ своё вставляет слово:
- Вот как у нас дерутся моряки!
- Нас никакая сила не сломила.
Не описать, как людям трудно было,
А всё дрались - посмотрим, кто кого!
К самим себе не знали мы пощады,
И Севастополь был таким, как надо.
Пришёл приказ - оставили его.
- А Гриша где? - Теперь под Сталинградом,
В морской пехоте. - Значит, с братом рядом?
Там у меня ещё сынок, Илья.
Тот в лётчиках, он у меня крылатый.
Один - рабочий, три ушли в солдаты.
Моряк в ответ: - Нормальная семья!
Она его накрыла одеялом,
Она ему тельняшку постирала,
Она ему лепёшек напекла,
Крючок ослабший намертво пришила,
И за ворота утром проводила,
И у ворот, как сына, обняла.
. В правлении колхоза на рассвете
Толпились люди. Маленькие дети
У матерей кричали на руках.
Ребята, что постарше, не шумели,
Держась поближе к матерям, сидели
На сундучках, узлах и узелках.
Они доехали. А многие убиты
По беженцам стреляли "мессершмитты",
И "юнкерсы" бомбили поезда.
Они в пути тяжелом были долго,
За их спиной ещё горела Волга,
Не знавшая такого никогда.
Теперь они в чужом селе, без крова.
Им нужен кров и ласковое слово.
И мать солдатская решила: "Я - одна.
Есть у меня картошка, есть и хата,
Возьму семью, где малые ребята,
У нас у всех одна беда - война".
Тут поднялась одна из многих женщин
С тремя детьми, один другого меньше,
Три мальчика. Один ещё грудной.
- Как звать сынка-то? - Как отца, - Анисим.
Сам на войне, да нет полгода писем.
- Ну, забирай узлы, пойдём со мной!
И стали жить. И снова, как бывало,
Она пелёнки детские стирала,
Опять повисла люлька на крюке.
Всё это прожито, всё в этой хате было,
Вот так она ребят своих растила,
Тоскуя о солдате-мужике.
В большой России, в маленьком селенье,
За сотни вёрст от фронта, в отдаленье,
Но ближе многих, может быть, к войне,
Седая мать по-своему воюет,
И по ночам о сыновьях тоскует,
И молится за них наедине.
Когда Москва вещает нам: "Вниманье!
В последний час. " - и затаив дыханье
Мы слушаем про славные бои
И про героев грозного сраженья,
Тебя мы вспоминаем с уваженьем,
Седая мать. То - сыновья твои!
Они идут дорогой наступленья
В измученные немцами селенья,
Они освобождают города
И на руки детишек поднимают;
Как сыновей, их бабы обнимают.
Ты можешь, мать, сынами быть горда!
И если иногда ты заскучаешь,
Что писем вот опять не получаешь,
И загрустишь, и дни начнёшь считать,
Душой болеть - опять Илья не пишет,
Молчит Володя, нет вестей от Гриши,
Ты не грусти. Они напишут, мать!
Читайте также: