Михаил львов поэт стихи
Обновлено: 05.11.2024
Михаил Львов — известный советский поэт. Им написано свыше двух десятков поэтических книг. Каждая из них — это откровенный, взволнованный разговор поэта с читателем о сложной и героической судьбе нашего времени, о прекрасном в жизни, о современнике. Особая тема в поэзии Михаила Львова — стихи о дружбе, братстве народов нашей страны. В этот сборник вошли лучшие стихотворения, написанные поэтом за многолетнюю творческую деятельность.
Стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Стихотворения - читать книгу онлайн бесплатно, автор Михаил Львов Сделать«Я смотрел на твою фотокарточку…»
Я смотрел на твою фотокарточку
при каждом удобном случае:
Стоя на танке,
Кладущем клетчатые следы
на чернозем,
Сидя на тюке сена
на летящей на запад платформе,
В госпитале
у переднего края,
Где раненые
лежат на соломе
кругом,
Где я выходил на воздух
плакать о человеческой жизни.
В полях, где мы
убивали врага
И жалели сады под огнем,
В краях, где мы танками
землю вспахали,
Где половина наших друзей
полегла,
Где освобожденные полонянки
посылали нам поцелуи,
А бандеровцы стреляли
из-за угла.
В домах, где матери божии,
окруженные сиянием,
Мне казались
похожими на парашютисток.
На марше, в пути,
когда мы переходили границу
(Это было в полдень.
Дождь
на асфальте кипел,
Мы протирали стекла кабин
рукавицами,
Чтобы лучше видеть
Европу,
И перед въездом туда
я опять на тебя посмотрел).
И там, где лежали
под ногами
немецкие артисты
из немецких журналов,
Где ветер шумит,
чужую листву
в чужих садах шевеля,
Где два потока крови
(немецкой и русской)
текут не сливаясь,
Где смотрит на нас
из гранита
чужая земля…
Твоя фотокарточка
всюду была
со мною.
Так будет и дальше —
до самого дня
окончанья войны.
Легкие нам наполняя
воздухом
танкового боя,
Приходит решительное лето,
и встретиться
скоро мы должны.
«Ревя на повороте и подъеме…»
Ревя на повороте и подъеме,
Идет наш танк. Пока вдали враги,
Мы ночью спим на танке, как на громе.
На жалюзи мы сушим сапоги.
Согревшись, засыпаешь на мгновенье,
И вновь со дна, куда его ты вверг,
Не досмотрев рисунки сновиденья,
Сознание карабкается вверх,
И хочется уснуть наполовину,
Прислушиваясь к грохоту лавины,
Чтоб сонного бомбежка не застала
(Так можно, не проснувшись, умереть,
И, значит, надо встать, забыв усталость,
Чтоб собственную смерть не просмотреть.
И мы, конечно, правы, и поверьте,
Обидно будет умереть во сне.
И я хочу присутствовать при смерти, —
Тогда еще поборемся мы с ней.
И, может быть, поборем — мы упрямы.
И будем жить, чтобы врага добить).
И вдруг сквозь сон ты слышишь: воет
«рама» —
Выходит «юнкерс» сны твои бомбить.
И сны бегут. В убежище. Теснятся.
Проснулся, смотришь — бомбы не видны,
Так даже сны военные нам снятся —
Воздушные и танковые сны.
У входа в Скалат
Полковник, помните Скалат,
Где «тигр» с обугленною кожей
И танк уральский, в пепле тоже,
Лоб в лоб уткнулись и стоят?
Полковник, помните, по трактам
Тогда и нас водил сквозь смерть
Такой же танковый характер —
Или прорваться, иль сгореть.
Металлу, наверное, снится,
Что снова он стал рудой,
Лежит на горе Магнитной,
Бесформенный и молодой;
Что снова идет он в домну,
И снова проходит прокат,
И движется танком огромным,
И пушкой глядит на закат;
И снова он давит бронею
И гонит врага вон.
Раскинулось поле боя,
И снится металлу сон.
«Я был убит приснившимся осколком…»
Я был убит приснившимся осколком.
Моя невеста плакала вдали.
Она еще не выплакалась толком —
Уже за ней охотники пришли.
Нет, я тебя, о жизнь, не обвиняю
За то, что ты недолго помнишь нас.
Такой, как есть, тебя я принимаю
На год, на день, на молодость, на час.
Меня любила девушка, наверно.
Меня любила девушка. Она
Была, наверно, мне до смерти верной,
А после смерти верность не нужна.
Прости меня, далекая, живая,
Что я тебя при жизни ревновал,
Опасности везде подозревая,
Ступить тебе и шагу не давал.
Но в шесть утра горнисты Измаила,
Как ангелы, трубящие в раю,
Солдата вновь подняли из могилы,
И я опять ревную и люблю.
«Был холод декабрьский, и я возле танка…»
Был холод декабрьский, и я возле танка
На польском асфальте плясал сербиянку,
Чтоб только согреться на зимнем ветру,
Пронзительном, злом, и, увидев славянку,
Бойцу подносившую в рюмке сливянку,
Тебя вспоминал на далеком юру.
И думал с тоскою: «Теперь хорошо бы,
Как после работы и после учебы,
К тебе возвратиться домой на Каштак».
И мой экипаж согласился: еще бы!
Давно бы зазноба спасла от озноба,
И рюмку она поднесла бы не так.
И мой экипаж согласился. Конечно,
И танки не вечны, и войны не вечны,
И мы возвратимся когда-то домой,
Родных и друзей расцелуем, обнимем,
И сядем за стол, и чокнемся с ними.
Но путь наш домой
Лежит через бой.
…Со мной ничего не посмеет случиться,
Я должен любить еще, жить и учиться,
Об этом я знал и за крайней чертой,
Когда ничего уже не оставалось:
Ни сил, ни патронов, лишь только
усталость,
Когда я держался на хватке одной.
Я с детства учился
Так в жизни держаться,
Так впутаться в жизнь,
Так с нею связаться,
Так крепко ее привязать у седла,
Чтоб жизнь от меня не могла отвязаться,
Чтоб жизнь от меня не могла отказаться,
Чтоб жизнь без меня обойтись не могла.
Да, верю я в жизнь,
И не ставь мне в вину ты
Ни это пристрастье, ни эти минуты.
Мальчишкою тоже меня не зови.
Ведь молодость хочет быть абсолютной —
И жизнь принимать от салюта к салюту,
И хочется верить тебе и любви.
Опять протяни мне далекие руки
Сквозь версты разлуки,
Сквозь горькие муки,
Подругою верной, порукою будь.
Затянута жизнь пулеметною лентой,
Как зимы снегами,
Как ливнями лето.
Благослови.
Мы выходим в путь.
Далеко-далеко от скал Таганая,
Военную славу свою обгоняя,
Уралец-танкист на битву спешит,
Покинув землянку, выходит он к танку,
А вьюга рисует на окнах землянки
Булатный рисунок его души.
Над нами полощет военное знамя,
Опять пулеметными очередями
В бою измеряется жизни длина.
И утро в сиянии артиллерийском
Встает над Малькове, над Вельке-Лазиском,
Над Польшею. Доброе утро, война.
Читайте также: