Маяковский стихи для егэ
Обновлено: 23.11.2024
(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева,
27 верст по Ярославской жел. дор.)
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла –
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы –
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею –
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце а́ло.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
довольно шляться в пекло!»
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»[3]
Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,[4]
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!»
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать –
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
«Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи́ гони,
гони, поэт, варенье!»
Слеза из глаз у самого –
жара с ума сводила,
но я ему –
на самовар:
«Ну что ж,
садись, светило!»
Черт дернул дерзости мои
орать ему, –
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь – не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, –
и степенность
забыв,
сижу, разговорясь
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
«Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко?
– Поди, попробуй! –
А вот идешь –
взялось идти,
идешь – и светишь в оба!»
Болтали так до темноты –
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На «ты»
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
«Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты – свое,
стихами».
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма –
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг – я
во всю светаю мочь –
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить –
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой –
и солнца!
1920
Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,[6]
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные! —
служащие расходятся на заседания.
Заявишься:
«Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени óна». —
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
объединение Тео и Гукона»[7].
Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом».
Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет —
гóло!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя нá ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
«Пришел товарищ Иван Ваныч?» —
«На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».
Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорóгой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
«Зарезали!
Убили!»
Мечусь, оря́.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
«Оне на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там».
С волнения не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!»
1922
Били копыта.
Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.[9] —
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить[10],
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала! —
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные.
Улица опрокинулась,
течет по-своему.
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шѐрсти.
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла̀,
только
лошадь
рванулась,
встала на̀ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
1918
Примечания
1. Кодификатор – это документ, описывающий элементы содержания по учебному предмету для составления КИМ ЕГЭ, выносимого на проверку учебного содержания. Другими словами, в кодификатор включен список тем, произведений (обязательный минимум), на основании которых будут составлены КИМ в каждый конкретный год.
Считается, что использование кодификатора при подготовке к ОГЭ позволит систематизировать знания по всем разделам предмета, реально оценить уровень подготовки, выявить имеющиеся пробелы и «проблемные» темы. (вернуться)
2. Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче – черновой автограф в записной книжке 1920 г., № 5 (БММ); беловой автограф (осень 1920 г.), подарен Г. К. Флаксерман с подписью «Маяковский Владимир». Часть текста, начиная от строки 60 и до конца записана Л. Ю. Брик под диктовку Маяковского (БММ). Впервые напечатано: «Лирень», М. 1920 (сборник стихов и прозы, вышедший при участии Маяковского; фактически вышел в 1921 г.)
Маяковский даже написал точный адрес под своим стихотворением: "Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор." Здесь, на макушке Акуловой горы, стояли полюбившиеся поэту дача Сергея Филипповича Румянцева, где Маяковский жил летом 1919 и 1920 гг. и где написал ставшее программным стихотворение «Необычайное. », и дача Василия Алексеевича Вячеславова, которую Маяковский снимал позднее – часть лета 1922 г. и летом 1923 г.
Акулова гора встречается в широко известных воспоминаниях современников В.В.Маяковского: Р.Я.Райт-Ковалёвой, Л.В.Кулешова и А.С.Хохловой, Л.Ю.Брик, Н.А.Брюханенко. (вернуться)
3. . сиди, рисуй плакаты! – Маяковский иронически пишет о своей работе в Российском телеграфном агентстве (РОСТА), которая с 1919 года стала для него иметь очень большое значение. «Окна РОСТА» или «Окна сатиры РОСТА» – название многорисуночных плакатов на злобу дня. Так как в послереволюционные годы типографский станок не мог поспевать за стремительным темпом перемен, плакаты делали от руки и вывешивали на вокзалах, различных агитпунктах, просто в витринах пустовавших магазинов. Отсюда и название этого своеобразного сатирического жанра – «окна». Маяковского эта работа безумно увлекла еще и потому, что давала возможность проявить себя не только как поэту, но и как художнику. См. подробнее страницу "Работа в РОСТа". (вернуться)
4. Златолобо – в стихотворении много самобытных авторских неологизмов: «златолобо», «ясь», «трезвонится», «вспоем».
Маяковский видел силу слова и пытался воздействовать на читателя через создание собственных авторских неологизмов – слов или словосочетаний, придуманных самим поэтом, они наиболее полно раскрывают суть поэтического замысла, передают оттенки авторской речи. (вернуться)
5. Прозаседавшиеся – было опубликовано 5 марта 1922 года в газете «Известия». Это стихотворение в советское время считалось одним из самых значимых стихотворений послереволюционного Маяковского, потому что его в одном из своих выступлений высоко оценил Ленин, сказав: «Вчера я случайно прочитал в „Известиях“ стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно». (вернуться)
6. . кто в глав,/ кто в ком, / кто в полит, / кто в просвет. – Маяковский смеется в стихотворении не только над бюрократизмом и канцелярщиной как приметами времени, но и над «новым языком». «Падение языка влечет за собой падение человека», — скажет много позже поэт И. Бродский. В 1920-е годы рождался не только новый человек, которого потом иронически назовут homo soveticus — «человек советский», но и формировался «советский новояз» как официальный политический язык советской эпохи с его стремлением к сокращению и словообразованию. (вернуться)
7. Объединение Тео – название театрального отдела.
Гукон – Главное управление коннозаводства. (вернуться)
8. Хорошее отношение к лошадям – первоначальная редакция стихотворения напечатана под заглавием: «Отношение к лошадям» в газете «Новая жизнь», М., 1918, № 8 (9 июня).
В письме Л. Ю. Брик в 1918 году Маяковский пишет о замысле этого стихотворения так: «Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувственное про лошадь».
Как и многие произведения поэта, это стихотворение имеет сюжет: люди, увидев упавшую лошадь, продолжают заниматься своими делами, и исчезло сострадание, милосердное отношение к беззащитному существу. И только лирический герой почувствовал «какую-то общую звериную тоску». (вернуться)
9. – Гриб. Грабь. Гроб. Груб. – атмосферу трагического одиночества создают различные поэтические приемы. Самый распространенный среди них: прием звукописи (описание предмета передано через его звуковое сопровождение). В этом стихотворении подобранное сочетание звуков передает голоса улицы: "сгрудились, смех зазвенел и зазвякал", – стук лошадиных копыт: "Гриб. Грабь. Гроб. Груб." (вернуться)
10. "штаны пришедшие Кузнецким клешить" – инверсия "штаны пришедшие Кузнецким клешить" раскрывает место и время действия стихотворения: торговые ряды Кузнецкого моста, особенно модным в то время было носить брюки-клеш.
Кузнецкий мост – улица в Москве. (вернуться)
Читайте также: