Мать мария скобцова стихи
Обновлено: 25.12.2024
В русской поэзии религиозная тема оставалась, большею частью, как бы подземным источником, питающим глубокие корни, и лишь изредка выбегающим на поверхность. Стихи матери Марии – отражение её жизни, этой великой и непрерывной тяжбы с Богом, борьбы Иакова: «Не отпущу, пока не благословишь». И мать Мария как бы добавляет: «пока не благословишь всех тех, за кого я готова отдать свою жизнь». (Георгий Раевский «О поэзии м. Марии»)
Премудрый Зодчий и Художник,
Сын вечный вечного Отца,
Христос мой Подвигоположник, –
Не видно дням моим конца;
И этот мир еще ни разу
Мне родиной второй не стал;
И дух лишь тления заразу
С горячим воздухом вдыхал.
Отдавши дни глухой заботе,
Следя, где сеет зерна тать,
Преображенья темной плоти
Мучительно и трудно ждать.
Но память сберегла обеты
И слово тихое: смирись;
И на пути земном приметы
Дороги, что уводит ввысь.
День новый наступил суров:
Все те же мысли, те же люди;
Над миром вознесен покров,
Во всех – тоска о вечном чуде.
И близится звенящий миг
Стрелою, пущенной на землю;
Какой восторг мой дух постиг,
Каким призывам тайным внемлю.
Вонзилась острая стрела
В земное сердце, в уголь черный;
Чрез смерть дорога привела
К последней грани чудотворной.
И за стеной ребенка крик,
И реки ветра под небесным сводом,
И меж камней пробившийся родник,
К которому устами ты приник, –
Все исчезает, год за годом.
Нежданно осветил слепящий яркий свет
Мой путь земной и одинокий;
Я так ждала, что прозвучит ответ;
Теперь же ясно мне, – ответа нет,
Но близятся и пламенеют сроки.
О, тихий отзвук вечных слов,
Зеленой матери таинственные зовы.
Как Даниил средь львиных рвов
Мой дух к мучению готов,
А львы к покорности готовы.
На закате загорятся свечи
Всех соборных башен крутолобых.
Отчего же ведаешь ты, вечер,
Только тайну смерти, жертвы, гроба?
Вечер тих, прозрачен и неярок.
Вечер, вечер, милый гость весенний,
С севера несу тебе подарок
Тайну жизни, тайну воскресенья.
Страсбург. 1931, весна
Закрутит вдруг средь незнакомых улиц,
Нездешним ветром душу полоснет.
Неужто ли к земле опять свернули
Воители небесные полет?
Вот океан не поглощает сушу
И в черной тьме фонарь горит, горит.
Ты вкладываешь даже в камень душу, –
И в срок душа немая закричит.
Архангелы и ангелы, господства,
И серафимов пламеносный лик.
Что я могу. прими мое юродство,
Земли моей во мне звучащий крик.
Весна 1931, Ницца
Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать.
Только полагаться уж довольно
На одно сцепление причин.
Камень, камень, Ты краеугольный,
Основавший в небе каждый чин.
Господи, Христос – чиноположник,
Приобщи к работникам меня,
Чтоб ответственней и осторожней
Расточать мне искры от огня.
Чтоб не человечьим благодушьем,
А Твоей сокровищницей сил
Мне с тоской бороться и с удушьем,
С древним змием, что людей пленил.
За этот день, за каждый день отвечу, –
За каждую негаданную встречу, –
За мысль и необдуманную речь,
За то, что душу засоряю пылью
И что никак я не расправлю крылья,
Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью,
Но, главное, – за дани малодушью,
За то, что не иду я по воде,
Не думая о глубине подводной,
С душой такой крылатой и свободной,
Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая, иду.
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоём саду.
22 августа 1933 г.
Охраняющий сев, не дремли,
Данный мне навсегда провожатый.
Посмотри – я сегодня оратай
Средь Господней зеленой земли.
Не дремли, охраняющий сев,
Чтобы некто не сеял средь ночи
Плевел черных на пажити Отчей,
Чтоб не сеял унынье и гнев.
Охраняющий душу мою,
Ангел Божий великой печали,
Здесь, на поле, я все лишь в начале,
Пот и кровь бороздам отдаю.
Серп Твой светлый тяжел и остер.
Ты спокоен, мой друг огнелицый.
В закрома собираешь пшеницу,
Вражьи плевелы только в костер.
Я знаю, зажгутся костры
Спокойной рукою сестры,
А братья пойдут за дровами,
И даже добрейший из всех
Про путь мой, который лишь грех,
Недобрыми скажет словами.
Не будет гореть мой костёр
Под песнопенье сестёр,
Под сладостный звон колокольный,
На месте на Лобном, в Кремле,
Иль здесь, на чужой мне земле,
Везде, где есть люд богомольный.
От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста –
Конец мой! Конец огнепальный!
17 июля 1938г, Париж
Запишет все слова протоколист,
А судьи применят законы.
И поведут. И рог возьмёт горнист.
И рёв толпы. И колокола звоны.
И крестный путь священного костра,
Как должно, братья подгребают уголь.
Вся жизнь, – огонь, – паляще и быстра.
Конец. как стянуты верёвки туго.
Приди, приди, приди в последний час.
. Скрещенье деревянных перекладин.
И точится незримая для глаз
Веками кровь из незаживших ссадин.
17 апреля 1938 г., Париж
Ни формулы, ни мера вещества,
И ни механика небесной сферы
Навек не уничтожат торжества
Без чисел, без механики, без меры.
Нет, мир, с тобой я говорю, сестра,
И ты сестру свою с любовью слушай,
Мы – искры от единого костра,
Мы – воедино слившиеся души.
О, Мир, о мой одноутробный брат,
Нам вместе радостно под небом Божьим
Глядеть, как Мать воздвигла белый плат
Над нашим хаосом и бездорожьем.
Два треугольника – звезда,
Щит праотца, отца Давида,
Избрание – а не обида,
Великий дар – а не беда.
Израиль, ты опять гоним, –
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Синая
Вновь отвечает Элогим!
Пускай-же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.
Нет, Господь, я дорогу не мерю,–
Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу – Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.
Что-же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может исчислением строгий, –
И найдёшь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору
Раздаётся нездешний набат
И видны истомлённому взору
Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.
Что-ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.
Не голодная рысит волчиха,
Не бродягу поглотил туман,
Господи, не ясно и не тихо
Средь Твоих оголодавших стран.
Над морозными и льдистыми реками
Реки ветра шумные гудят.
Иль мерещится мне только между нами
Вестников иных тревожный ряд?
Долгий путь ведёт нас всех к покою,
(Где уж там, на родине, покой?)
Лучше по звериному завою,
И раздастся отовсюду вой.
Посмотрите, – разметала вьюга
Космы дикие свои в простор.
В сердце нет ни боли, ни испуга,
И приюта нет средь изб и нор.
Нашей правды будем мы достойны,
Правду в смерть мы пронесём, как щит.
Господи. неясно, неспокойно
Солнце над землёй Твоей горит.
Только к вам не заказан след,
Только с вами не одиноко,
Вы, – которых уж больше нет,
Ты, моё недреманное Око.
Точно ветром колеблема жердь,
Я средь дней. И нету покоя.
Только вами, ушедшими в смерть
Оправдается дело земное.
Знаю, знаю, – немотствует ад.
Смерть лишилась губящего жала.
Но я двери в немеркнущий сад
Среди дней навсегда потеряла.
Мукой пройдена каждая пядь,
Мукой, горечью, болью, пороком.
Вам, любимым дано предстоять
За меня пред сияющим Оком.
Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.
А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен. неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.
От пути долины, от пути средь пыли
Далеко уводит светлый, звездный путь.
Пусть могилы вечны, пусть страданья были, –
Радость ждет могущих вниз к былым взглянуть.
И хочу исчислить, и хочу вернуть я
Радость горькую, нежданных, быстрых встреч;
Вспомнить безнадежность, вспомнить перепутья,
Осветить былое светом звездных свеч.
Я плыла к закату; трудный путь был долог:
Думала, что нет ему конца;
Но незримый поднял мне закатный полог
И послал навстречу светлого гонца.
Я к нему в обитель тихо постучала;
Он открыл мой звездный, мой последний путь.
И настал конец, и близилось начало;
И сдавила радость мне тисками грудь.
Разве можно забыть? Разве можно не знать?
Помню, – небо пылало тоскою закатной,
И в заре разметалася вестников рать,
И заря нам пророчила путь безвозвратный.
Если сила в руках, – путник вечный, иди;
Не пытай и не мерь, и не знай и не числи.
Все мы встретим смеясь, что нас ждет впереди,
Все паденья и взлеты, восторги и мысли.
Кто узнает – зачем, кто узнает – куда
За собой нас уводит дорога земная?
Не считаем минут, не жалеем года
И не ищем упорно заветного рая.
Тружусь, как велено, как надо;
Ращу зерно, сбираю плод.
Не средь равнин земного сада
Мне обетованный оплот.
И в час, когда темнеют зори,
Окончен путь мой трудовой;
Земной покой, земное горе
Не властны больше надо мной;
Я вспоминаю час закатный,
Когда мой дух был наг и сир,
И нить дороги безвозвратной,
Которой я вступила в мир.
Теперь свершилось: сочетаю
В один и тот же божий час
Дорогу, что приводит к раю,
И жизнь, что длится только раз.
Когда мой взор рассвет заметил,
Я отреклась в последний раз;
И прокричал заутро петел,
И слезы полились из глаз.
Теперь я вновь бичую тело;
Обречена душа; прости.
Напрасно стать земной хотела, –
Мне надо подвиг свой нести.
Мечтать не мне о мудром муже,
И о пути земных невест.
Вот с каждым шагом путь мой уже,
И давит плечи черный крест.
Бодрствуйте, молитесь обо мне,
Все, держащие души моей осколок;
Ныне час – настал, и путь не долог;
Все свершается, что видела во сне.
Дух в томленьи смертном изнемог;
Братья крепким сном забылись;
Час настал; дороги завершились;
И с душой моею только Бог.
Мне кажется, что мир еще в лесах,
На камень камень, известь, доски, щебень.
Ты строишь дом. Ты обращаешь прах
В единый мир, где будут петь молебен.
Растут медлительные купола.
Неименуемый, Нездешний. Некто,
Ты нам открыт лишь чрез Твои дела,
Открыт нам, как Великий Архитектор.
На нерадивых Ты подъемлешь бич,
Бросаешь их из жизни в сумрак ночи.
Возьми меня, я только Твой кирпич,
Строй из меня, Непостижимый Зодчий.
Мы не выбирали нашей колыбели,
Над постелью снежной пьяный ветер выл,
Очи матери такой тоской горели,
Первый час – страданье, вздох наш криком был.
Господи, когда-же выбирают муку?
Выбрала-б быть может озеро в горах,
А не вьюгу, голод, смертную разлуку,
Вечный труд кровавый и кровавый страх.
Средь этой мертвенной пустыни
Обугленную головню
Я поливаю и храню.
Таков мой долг суровый ныне.
Сжав зубы, напряженно, бодро,
Как только опадает зной,
Вдвоем с сотрудницей, с тоской,
Я лью в сухую землю ведра.
А где-то нивы побелели
И не хватает им жнецов.
Зовет Господь со всех концов
Работников, чтоб сжать поспели,
Господь мой, я трудиться буду,
Над углем черным, буду ждать,
Но только помоги мне знать,
Что будет чудо, верить чуду.
Не тосковать о нивах белых,
О звонких выгнутых серпах,
Принять обуглившийся прах
Как данное Тобою дело.
До свиданья, путники земные.
Будем скорбно вспоминать в могиле,
Как мы много недоговорили,
И не дотрудились, и не долюбили.
Как от многого мы отвернулись,
Как мы души холодом пронзили,
Как в сердца мы острие вонзили,
Будем скорбно вспоминать в могиле.
До свиданья, названные братья,
Будем скорбно вспоминать в могиле
Как мы скупо и не смело жили,
Как при жизни жизнь свою убили.
У самых ног раздастся скрип и скрежет.
Бездонная пучина обнажится, –
Не по ступенькам, – головою вниз
Тяжелый груз мой темноту разрежет.
И крылья будут надо мною биться,
Мелькнет сверканье огневидных риз.
О, смерть, нет, не тебя я полюбила.
Но самое живое в мире – вечность.
И самое смертельное в нем, – жить.
Родился дух, рука уж у кормила
Огромных рек взрывает быстротечность,
Пора, пора, давно пора мне плыть.
Святости, труда, или достоинства
Нет во мне. За что ж меня избрать,
Дать услышать шум иного воинства,
В душу влить святую благодать?
Лишь руками развожу. Неведомо
Как и кто ко мне стучится в дверь,
Чтоб помочь со всеми биться бедами,
Чтобы побороть мне даже смерть.
Знай же, сердце, что чертить на знамени;
Начертай – «о Боге ликовать».
Потому что в ликованьи, пламени,
Принимаешь, сердце, благодать.
Ты по-разному откинул всех, –
И душа в безлюдьи одинока.
Только Ты и я. Твой свет – мой грех,
Край мой. – Твое солнце от востока.
Это все. Зачем еще блуждать?
Никуда не уведет блужданье.
Все должна была я покупать
Полновесным золотом страданья.
Уплатила я по всем счетам
И осталась лишь в свободе нищей.
Вот последнее, – я дух отдам
За Твое холодное жилище.
Бездыханная гляжу в глаза, –
В этот взор и грозный и любовный.
Нет, не так смотрели образа
На земле бездольной и греховной.
Тут вся терпкость мира, весь огонь,
Вся любовь Твоей Голгофской муки.
И молюсь: руками душу тронь.
Трепещу: Ты простираешь руки.
Обряд земли – питать родные зерна,
А осенью, под ветром, умирать, –
Я приняла любовно и покорно,
Я научилась ничего не знать.
Есть в мире два Божественных искусства –
Начальное, – все, что познал, хранить,
Питать себя наукою стоустой,
От каждой веры мудрости испить.
И есть искусство. Как назвать – не знаю,
Символ его, – все зачеркнувший крест,
Обрыв путей, ведущих сердце к раю,
Блуждание среди пустынных мест.
Искусство от любимого отречься
И в осень жизни в ветре холодеть,
Чтоб захотело сердце человечье
Безропотно под ветром умереть.
Лишь этот путь душе моей потребен,
Вот рассыпаю храмину мою
И Господу суровому молебен
С землей и ветром осенью пою.
Ни памяти, ни пламени, ни злобы, –
Господь, Господь, я Твой узнала шаг.
От детских дней, от матерней утробы
Ты в сердце выжег этот точный знак.
Меня влечёшь сурово, Пастырь добрый,
Взвалил на плечи непомерный груз.
И меченое сердце бьётся в рёбра, –
Ты знаешь, слышишь, пастырь Иисус.
Ты сердцу дал обличье вещей птицы,
Той, что в ночах тоскует и зовёт,
В тисках ребристой и глухой темницы
Ей запретил надежду и полёт.
Влеки меня, хромую, по дорогам,
Крылатой, сильной, – не давай летать,
Чтоб я могла о подвиге убогом
Мозолями и потом всё узнать.
Чтоб не умом, не праздною мечтою,
А чередой тугих и цепких дней, –
Пришёл бы дух к последнему покою
И отдохнул бы у Твоих дверей.
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг – одет, и напьётся пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
От небесного грома до шёпота,
Учит всё – до копейки отдай.
Грузом тяжким священного опыта
Переполнен мой дух через край.
И забыла я, – есть ли средь множества
То, что всем именуется – я.
Только крылья, любовь и убожество,
И биение всебытия.
Чудом Ты отверз слепой мой взор,
И за оболочкой смертной боли
С моей волей встретились в упор
Все предначертанья черной воли.
И людскую немощь покарав,
Ты открыл мне тайну злого чуда.
Господи, всегда Ты свят и прав, –
Я ли буду пред Тобой Иуда?
Но прошу – нет, даже не прошу,
Просто говорю Тебе, что нужно.
Благодать не даруй по грошу,
Не оставь пред злобой безоружной.
Дай мне много – ангельскую мощь,
Обличительную речь пророка,
В каждом деле будь мне жезл и вождь,
Солнце незакатное с Востока.
Палицей Твоею быть хочу
И громоподобною трубою.
Засвети меня, Твою свечу,
Меч, покорный и готовый к бою.
И о братьях: разве их вина,
Что они как поле битвы стали?
Выходи навстречу, сатана,
Меч мой кован из Господней стали.
Читайте также: