Коровин андрей юрьевич стихи
Обновлено: 22.11.2024
Московское небо – серое. Ангелы в нём не летают.
Уедем с тобою в Питер! Станем как все – на «вы».
И будем подкармливать ангелов, которые там обитают.
Будем бродить по крышам, вспугивать голубей,
Гладить блохастых кошек, путающихся под ногами.
И, сидя в кафе на набережной, там, где всегда борей,
Будем с тобой беседовать о хокку и оригами.
…тёмное небо Питера станет чуть-чуть светлей –
Как светлеют глаза твои, когда ты со мною рядом.
А одного, самого мелкого <ангела>, заберём из яслей
И научим Землю останавливать взглядом.
Из цикла «Петербургские строфы»
весна в Питере
по зелёным каналам Питера – затонувшие катера
непонятное время года – почти что май
льёт холодный весенний ливень et cetera
и в кафе «Лоза» согреваешься Cutty Sark (а при чём здесь чай?)
Невский полон сломанных зонтиков (как в кино)
эти зонтики плавают в лужах (как корабли)
и в ближайшем кафе «Астория» пьёшь вино
то зелёное (из Китая) а то Шабли
Петропавловку лихорадит и засады на островах
ангел (тот что со шпиля) в спешке у подруги забыл трубу
петербургские строфы вязнут как язык с бодуна в словах
маринисты ушли в пираты и в романтике ни бум-бум
на какую из линий Васильевского ни зайди
параллельно пространству время а ты весне
Николай Гумилёв говорит на моём СиDи
что мол было с одной лаурой а прочее – о жене
в речке Карповке по легенде живёт преогромный карп
рядом жил г-н Попов изобретший сломанный телефон
а теперь живёт некто Ернев он-то знает что тут и как
он напишет сказку про карпа кстати а вот и он
будешь долго бродить кругами (вокруг Невы)
и очнёшься в «Бродячей собаке» – среди теней
а по следу идут разной масти и веры львы
и ты вдруг поймёшь львиный рык и язык камней
и тогда мутанты в Кунсткамере оживут
и огромные твари громя Зоологмузей
над землёй устроят свой самый ужасный суд
и с других планет на пир позовут друзей
но ещё есть время в кружки разлить вина
чёрный ром Bacardi уймёт в нашем сердце дрожь
по зелёным каналам Питера – уплывающая страна
оплывает свечами а ты просто лета ждёшь
Гатчина
этой осенью в старой Гатчине знаю снова мне не бывать
не тонуть по вязким болотам пролагая собою гать
не смотреться в озёра не думать что вот я здесь
может это хотя бы собьёт вместе с пеной спесь
не дано мне родиться в Гатчине – не моё
вот в Кронштадте и Петропавловске – это да
и хотя преследует ё-моё
мне роднее тоска по морю вообще – вода
я холодной столицы насмешливый чую взгляд
мол родился плебеем а грезишь о кораблях
а я в детстве точил кораблики об асфальт
из коры дубовой они получались – в(ах)!
но судьба имеет свои чудеса для всех
корабли из дуба ушли бороздить стихи
отшумел кораблинобельный ХХ век
я живу посреди ветров и среди стихий
в старой Гатчине где промокли мои друзья
под дождём осенним среди бесконечных зим
я очнусь однажды поняв наконец что я
держу путь к Шпицбергену но через магазин
корабельные сосны мои проскрипят отход
и на плечи сядут СиринЪ и АлконостЪ
и отправлюсь я в бесконечный земной поход
держа путь по звёздам и где-то среди тех звёзд
в Павловске
…снова пахнет весною в Павловске (где мы лезли через забор
по дурацкой привычке детской [во всё вникать] –
через чёрный ход – где живут домовой и вор
где для них молоко всегда оставляла мать)
на старинном вокзале в Павловске где военный играл оркестр
дамы в пышных нарядах бархатных рассекали туда-сюда
а теперь тишина играет свой задумчивый полонез
и извозчики на вокзале не приветствуют поезда
Аполлону что раньше хаживал здесь среди полногрудых дам
в благодарность за безобразия отпилили ножовкой член
и какая-то из чувствительных посетительниц по словам
местных жителей долго плакала ничего не найдя взамен
говорят император ночью прогуливается у дворца
оживают в старинном парке музы и львы
на любое его движение будто молодцы из ларца
появляются адъютанты без головы
Павел смотрит в глаза собравшимся будто спрашивает: за что?
но молчит граф Пален держит череп в руке
и не важно кто первым начал – ведь живым не уйдёт никто
отдаётся в кустах солдату императрица Фике
…это было весенней замятью – по канавам плыла вода
по старинной пластинке памяти не проедешь той же иглой
забываются обстоятельства помешательства города
остаётся печатка времени – бесполезный культурный слой
СПб-зоопарк
В питерском зоопарке живут летающие слоны.
Но их никто не видит, потому что они всегда улетают.
Девочка на воздушном шарике с ними почти на «ты»,
А сторож всё время стреляет вверх, но почему – не знает…
Жирафы, как страусы, прячут головы, потому что летающие слоны,
Пролетая, задевают их – то хоботом, то – ой! – ногами…
Слоны (в большинстве своём) – добрые, потому что они влюблены
В толстых слоних – не летающих, а прыгающих как мишки-гамми.
В Питерском зоопарке директор по кличке Маугли
Сидит в своём кабинете, обнявшись со старым медведем.
Балу, говорят, свихнулся: ловит мартышек и сажает их на угли…
Из Багиры сделали чучело, а Каа как удав – безвреден.
Редкие посетители, называемые директором «бандерлоги»,
Забредают полюбопытствовать летающим зоопарком
И кормят бананами ручных тигров, называя их Гиви и Гоги,
Предлагают директору водки, требуют женщин… И уходят с подарком.
Даже я вчера у одной старухи спрашивал адрес и улицу,
Но она сказала, что звери разбрелись по белому свету.
И только старый жираф по привычке сутулится.
И что где-то есть ещё СПб.
Но зоопарка нету.
Из цикла «Любовная треуголка»
Гумилёв – Ахматова – Модильяни
с немцами, львами,
властью и болью…
где-то под сердцем
скажет: ну что ж вы,
В гордом молчаньи
в пропасть – налево.
Бог, Анна и Амедео
что делал Ты, когда
свеча в ночи едва
встречалась с тонким ликом
той, что была нага
и счастливо пьяна
лишь имя да слова,
глаза и карандаш,
улики все сожжёт,
но сохранятся звуки
чтоб обмануть Его
чьи маски примерять
он заставлял тебя,
но всё ж её черты
сквозь камень проступать
начнут чрез сотню лет
Модильяни – Ахматова
Здравствуй, любовь моя, красный цвет!
Я за тебя заложил бы душу,
Только такого заклада нет,
Чтобы любовью я не разрушил…
«Песнь Мальдорора» тебе прочту –
Ты же всё знаешь про нас с тобою…
Хочешь, шагнём с тобой за черту –
В адское счастье чужого горя?
Нет? …занавеска на том окне
Корчится в судорогах солёных…
Не говори о разлуке мне!
Здравствуй, печаль моя, цвет зелёный…
СПб и окрестности: из несбывшегося
. И в Комарове властвует весна,
а в стороне, прекрасна и надменна,
стоит она – Ахматова, сосна.
Читайте также: