Как стихи превращаются в песни
Обновлено: 04.11.2024
Если вы не интересуетесь специально историей русской поэзии второй половины XIX века, то едва ли вспомните, кто такой Леонид Трефолев. Да и для специалистов он – разве что второстепенный поэт «некрасовской школы», автор печальных стихов о тяжелой народной судьбе и злых сатир. Весьма, кстати, изощренных технически, что для тех времен и для авторов его круга, скорее, редкость:
Кто такой Победоносцев? –
Для попов – Обедоносцев,
Для народа – Бедоносцев,
Для желудка – Едоносцев.
Для царя – он злой Доносцев.
А уж про польского поэта Людвика Кондратовича, писавшего под псевдонимом Владислав Сырокомля, вы, скорее всего и вовсе никогда не слышали. Но можно спорить, что вы знаете как минимум одну строчку из стихотворения Сырокомли, которое на русский язык перевел Трефолев.
Когда я на почте служил ямщиком, –
И сразу хочется продолжить: «Был молод, имел я силенку». Но нет, в оригинале все чуть по-другому: «Был молод, водилась силенка». Стихи Трефолева стали популярнейшей народной песней. Правда, их сильно сократили и упростили сюжет. Но разве строчки мало для вечности? Хватает. Высоцкий, Бутусов, «Агата Кристи», бездарный поэт Соев из культовых «Покровских ворот» – кто только не напоминал нам про ямщика, которого Господь силой не обделил. Про ямщика, а не про Сырокомлю с Трефолевым.
Поэтам и правда не везло. Или везло, это, конечно, как посмотреть.
Антону Дельвигу повезло больше. Лицейский товарищ самого Пушкина, и не просто товарищ, один из лучших друзей. Этого уже достаточно для места в истории русской литературы. Изящный, временами даже изысканный поэт, всю жизнь пытавшийся античные стихотворные размеры примирить с природным буйством непричесанного русского языка. Сегодня – тоже автор для филологов да знатоков. Но вы, тут тоже можно спорить, одно его стихотворение точно слышали, а может быть, даже знаете наизусть. А вот то, что это именно Антона Дельвига стихи, – не факт, что знаете.
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Если даже творчеством композитора Александра Алябьева не очень интересуетесь – то слышали в исполнении актера Федора Дунаевского в фильме Карена Шахназарова «Курьер». Исполнение нетривиальное, такое не забывается. Да – чтобы при случае блеснуть эрудицией – у Дельвига стихотворение называется не «Соловей», а «Русская песня».
В позапрошлом веке такое случалось часто. Горожанам – мещанам, как тогда выражались, – хотелось петь. Народных, то есть крестьянских, песен они стеснялись, стремясь подчеркнуть, что все же не к низшему из социальных классов принадлежат. А вот масскульта, индустрии, обслуживающей эту потребность, еще не было. То, что потом назовут «галантерейным» или «парикмахерским романсом», появилось ближе к началу века двадцатого. Кстати (хотя почему «кстати»?) поэтику галантерейного романса успешно использовал Александр Блок, но это позже. А пока вернемся к нашим мещанам.
Мещанам хотелось петь, но специально песен для массового городского потребителя никто не писал, и приходилось обращаться к творчеству профессиональных поэтов, безжалостно коверкая стихи и вовсе не интересуясь тем, кто эти стихи создал.
Его печалило, что тексты почти всегда портят, а часто – приписывают какую-то нелепую дичь
Бессовестные издатели, не спрашивая разрешения авторов, собирали такие тексты в песенники и по дешевке продавали их на ярмарках. Кстати (вот теперь точно – кстати), против таких изданий боролся в своей «Литературной газете» Антон Дельвиг. Правда, его волновали не вопросы авторского права и не перспективы получения роялти. Его печалило, что тексты почти всегда портят, а часто – приписывают известным сочинителям какую-то нелепую дичь ради повышения продаж. Больше всего страдал тогда Пушкин, как главной звезде и положено.
Поэтам и правда не везло. Или везло, это, конечно, как посмотреть. Песню «Моряки» пели в девятнадцатом веке разночинцы на попойках, позже пел Леонид Утесов, и, если я ничего не путаю, Митьки тоже пели. Вы ее наверняка слышали.
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
И кому какое дело, что автор, Николай Языков, один из ярчайших современников Пушкина, назвал это – свое – стихотворение «Пловец»?
Еще пример. Одна из популярнейших песен XIX века, теперь, правда, забытая, – «Шумел, горел пожар московский».
Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке –
А на стенах вдали кремлёвских
Стоял он в сером сюртуке.
Ее долго считали народной, пока в ХХ веке филолог Иван Розанов не обнаружил, что у народной песни есть автор – всеми забытый сочинитель водевилей Николай Соколов. И опубликовал авторский текст стихотворения «Он», и показал, как сильно народ над текстом поработал. Кстати, и не скажешь, что стало хуже. Ухудшать там особенно нечего. Но людям нравилось. Розанов же напомнил, что «Среди долины ровныя» (эта «народная» песня до сих пор попадается в меню караоке) – не народная вовсе. Это стихи Алексея Мерзлякова. Розанова вообще волновала тема превращения авторских стихов в «народный песенный фольклор», в сборнике его статей «Литературные репутации» можно отыскать еще кучу примеров разной степени экзотичности.
А чтобы закончить с примерами – вопрос: какой русский поэтический текст был самым издаваемым (и, вероятно, самым известным) в XIX веке? Нет, ни Пушкин, ни Лермонтов чести такой не удостоились. Чаще всего публиковался – как раз в тех самых песенниках, как правило, без имени автора, – и чаще всего исполнялся, причем не только мещанами, но и крестьянами, – фрагмент поэмы Николая Некрасова «Коробейники». «Ой, полна, полна коробушка, есть и ситцы, и парча», – и так далее. Текст, кстати, тоже меняли, но не особенно сильно.
И подавляющее большинство из тех, кто эту песню пел, знать не знали, кто автор стихов, и, скорее всего, вообще не думали, что у самой популярной народной песни может быть автор.
Но чему могут нас сегодня научить все эти истории? Сегодня, когда, с одной стороны, воровство чужого контента – унылая обыденность, а с другой, авторы произведений куда менее выдающихся, чем даже стихотворение Соколова «Он», с пеной у рта бьются в сети и в судах за свои права?
Ну, может быть, правильной расстановке приоритетов. Важно все-таки в первую очередь думать о том, что именно ты сказал или сделал, а уж потом начинать всем доказывать, что это сказал или сделал именно ты. Время разберется с тем, что исчезнет, а что останется. Имя, может быть, потеряется, зато слова уцелеют.
Читайте также: