Илья выговский владивосток стихи
Обновлено: 24.12.2024
Программу «Куклы» не видел по причине юного школьного возраста. «Тушите свет» мне также не знаком. Слово «фотожаба» мне кажется либо розыгрышем, либо чем-то не очень приличным, а «демоти-ваторы» – мудреным.
И всё же рискну. Рискну, толком не зная, что такое политическая сатира, вооружившись лишь опытом просмотра карикатур Кукрыниксов, прочтением произведений Салтыкова-Щедрина, да тем, что знаю про Окна Роста, в которых трудился мой горячо любимый Маяковский.
Хотя не исключено, что все это так же близко к теме политической сатиры, как Гоголь к Гегелю. Вообще-то я поэт. На язык не остер, характером не желчен. Однако жутко писуч.
Я люблю поэзию и свой город Владивосток. Удивительный, он снискал славу не только в масштабах страны, но и далеко за ее пределами.
Праворульные машины-кон-структоры, чьи ушлые хозяева едва успевают то распиливать их, то заново сваривать воедино в зависимости от вступивших в силу законов, нестрогие девушки, прельстившие своим богатым внутренним миром известного сатирика Михаила Задорнова, построенные на сэкономленные от воровства деньги мосты, горемычные мэры… Это далеко не весь список местных достопримечательностей.
Мы постоянно на слуху. Это у нас в девяностых жители терпеливо сидели в квартирах без света, пока лица, по-своему толкующие закон, выясняли свои отношения посредством прилюдных дуэлей. Мы гордимся тем фактом, что у нас побывал Антон Павлович Чехов. Но старательно замалчиваем его слова о нашем городе: «Бедность, невежество и ничтожество, могущее довести до отчаяния. Один честный человек на 99 воров, оскверняющих русское имя…»
«Quod licet Jovi non licet bovi» («Что позволоено Юпитеру, не позволено быку» – лат.) – гласит народная мудрость. И наш Владивосток не исключение. Так же как и по всей великой стране, жители нашего города делятся на «Йови» и «Бови». Изразцовые терема в близлежащем пригороде Владивостока населяют, естественно, Йови. Тонко чувствующие, с деликатной душевной организацией, они не в состоянии проживать в дурнопахнущих многоквартирных домах и дышать одним воздухом с «Бови». Так уж устроена их тонкая натура.
К ним свой подход, в том числе и уголовно-правовой. Ну как, скажите, им, таким изнеженным и легкоранимым, предстать перед законом, злым, грубым и беспощадным. А посему для этой категории граждан писаны свои законы. Не покарать, а пожурить, попенять – вот меры воздействия на «белую кость».
К «Бови» же применяется известный постулат: «Dura lex, sed lex», что означает «Закон суров, но это закон» (некоторые дают свой перевод: «Где дураки стоят у власти, там людям горе и несчастье», но это неверный перевод).
Кстати, про власть. Нельзя не вставить свои пять копеек и про это. Ведь в рыбке-то самая главная часть – это голова. А рыбка-то у нас с душком, и давненько.
Я слишком юн и неопытен, чтобы ответить на простой интересующий всех владивостокцев вопрос: почему главы Владивостока заканчивают свою карьеру уголовниками? Родившийся в 2000-х годах, я не могу взять на себя смелость дать оценку работы людям, которых я никогда не видел и не знал. Но могу сказать о двух последних, свидетелем чьего правления я непосредственно был.
Я был мал и глуп, когда на престол градоначальника взошел мэр, назову его так, Могучий. Его взошествие праздновала вся криминальная половина Владивостока. Помню, как наш сосед дядя Костя, обычно человек смирный, хотя и ранее судимый, вдруг напился в дрова, расправил грудь и дурным голосом запел: «Гоп со смыком – это буду я, граждане послушайте меня-а…».
Мы немало удивились и подумали: может траванулся паленой водкой? Ан нет. Одновременно то тут, то там, в разных частях города стали выползать дяди кости и расправлять свои могучие выи.
А в это время новоиспеченный мэр взялся за дело. Проблемы решал быстро, ибо был он тот еще затейник.
Чем закончилось правление Могучего, общеизвестно. Но до сих пор не могу понять, отчего же его принудительный уход сопровождался хором плакальщиков из числа известных и уважаемых граждан Владивостока? Он действительно был ими так любим?
По городу прошел великий стон. Нет, не стон облегчения, а скорби. Были, были люди в нашем городе, которые действительно любили мэра Могучего. Далеко ходить не надо, в общей скорби принимала участие моя семидесятилетняя родственница. После свержения мэра она голосила: «Такого человека сняли! Ведь он же в нашем подъезде железную дверь установил бесплатно!»
Дядя Костя же по такому случаю опять напился и изрек: «Ну и что, что сидел? Все сидели». Итак, простые обыватели запомнили мэра Могучего железными дверями и толерантным отношением к лицам ранее судимым. Тем он и «был матери-истории ценен», как говорил классик.
Второй мэр был мне и ближе и милей. Интеллигентный, с доброжелательным выражением лица, он нашел подход ко всем владивостокцам. Его уважали старики, к нему тянулась молодежь. Он был таким, как надо.
Но и он обмишурился. Не буду смаковать перечень его грехов, тем более, я совсем не компетентен в этом вопросе. Что я чувствую по этому поводу? Боль и скорбь? Нет, скорее, досаду.
Вероятнее всего, я вырасту глубоко аполитичным человеком, вряд ли я буду принимать участие в выборах, еще сомнительнее мое вступление в какую-нибудь политическую партию, потому что, как говаривал дядя Костя, «голосуй – не голосуй, все равно получишь нуль».
Читайте также: