Если он в месяц кричит и краснеет стих
Обновлено: 26.11.2024
Здравствуй, уважаемый волшебник!
Мне сказали, что помочь ты можешь.
Подари сестрёнке украшенья,
белый шарф и тёплые сапожки.
Я большой! Мне ничего не надо!
Справлюсь с горем,я же - старший самый!
Только вот, с сестрой не стало сладу:
плачет, день и ночь, и просит маму.
От неё нас в интернат забрали:
выпивала крепко, пропадала.
Все,конечно, лучшего желали,
только здесь нам тяжелее стало.
Пусть холодный дом! Но он роднее.
Хлеба нет - соседи помогали.
Я и сам найти еду сумею!
Сможем ли мы выбраться? Едва ли.
Помоги, прошу - чтоб отпустили
нас домой! И к маме - лучшей самой!
Я не дам ей пить! Я буду сильным!
Защищу её! Она же мама. . .
Видел я вчера её. В окошко.. .
Бродит рядом , а зайти не может.
Помоги нам! Стану я хорошим!
И сестра послушной будет тоже!
Я уже большой, работать буду!
Разносить газеты или пиццу!
Миленький волшебник! Сделай чудо!
Пусть скорее мама возвратится!
Тетрадный лист. Дрожащая рука.
Под абажуром дремлющая лампа. . .
Корявым детским почерком строка:
«Мой Боженька! Пускай вернётся папа!»
Крик. Безысходность. Поворот судьбы.
Следы слезинок – две крупицы боли.
«Был суд. Отдали маме. . . Как же быть?
Ведь я так сильно их люблю! Обоих!
Два воскресенья в месяц. Эти дни -
для встречи с папой. Редко. Кто поможет?
Молиться не умею. Извини.
Ведь бабушку мою отняли тоже.»
Волною боль. Прибоем – через край. . .
Преградой к счастью – документов горы.
«Пускай они помирятся! Пускай!
Ну, неужели я не стою ссоры?
До школы в храм листочек отнесу.
Ты прочитаешь? Правда? Ты поможешь?
Всё отмени – разлуку, ссору, суд!
Пожалуйста! Верни мне папу, Боже!»
Рыжей шкуры яркая расцветка. . .
Злая резь прищуренного глаза. . .
Браконьер был опытным и метким,
но, на счастье, всё-таки, промазал.
Расцветал цветок багряный боли,
кровь сочилась на траву и листья . . .
Только бы хватило сил и воли!
Только доползти бы! Доплестись бы . . .
Там под сопкой ждут её тигрята.
Маленькие рыжие комочки.
Накормить и обогреть их надо!
Видеть. Выжить,вырасти помочь бы!
За добычей, лишь для них, бежала!
Чуть сама не стала . . . шкурой. Телом.
Чёрной пули бешеное жало,
обожгло. . . навылет пролетело.
Доползёт! Должна! Залижет рану,
Малышей накормит и согреет.
В этом мире яростном и странном,
пусть растут, растут они скорее!
В их тайге! В краю - родном и страшном!
Жизнь у них отнять - никто не вправе!
Добралась. . . визжавшие мордашки,
облизав и жизнью. . . окровавив.
РЕКВИЕМ НОВОГОДНИМ ЁЛОЧКАМ.
Праздник детства. Заветный, весёлый. . .
Но смотреть с каждым годом больней
Мне на тысячи срубленных ёлок –
Просто так! Ради нескольких дней.
Так нежны платья их кружевные,
И так хочется мне закричать,-
«Ну постойте! Они же живые!
Ну зачем?! Не рубите с плеча!»
Визг пилы для потехи, для блажи,
Вновь раздастся, покой сокрушив. . .
Снова выставят их на продажу
За бесценок, с несчётных машин. . .
И так будет устойчив и долог,
В стылом воздухе пьяной страны
Аромат беззащитных иголок,
Что осыпаться скоро должны.
Праздник стихнет, устав от движенья,
Отсверкав мирриадом огней…
Ёлки вынесут, сняв украшенья,
И безжалостно бросят на снег.
С каждым годом острей, почему-то
Жалость горькая – трудно стерпеть-
К сотням ёлочек, срубленным утром,
На потеху галдящей толпе.
Гримаса боли на лице земли.
Погас экран. В глазах застыла влага.
В мусоросборке девочку нашли,
Завернутую в серую бумагу.
Холодный мрак, убивший красоту.
Росток весны, не переживший зиму.
Милиция объявит в розыск ту,
Что матерью назвать недопустимо.
Ее волчицей даже не назвать -
Те за детей своих порвут на части:
Казенный слог и черная печать
Перечеркнут несбывшееся счастье.
Могла бы стать красавицей. Звездой.
Не разгоревшись, звездочка угасла.
Холодной боли липкая ладонь
Легла на сердце тяжело и властно.
МОЛИТВА МАТЕРИ, 90-е годы.
Не сбежать от тревоги чёрной.
Боже! Дай мне любви глоток!
Слёзы падают обречённо
В неподслащенный кипяток.
Всё смешалось в душе и мыслях. . .
Иль хотят нас свести с ума?
Под унылым дождём закисли
Неухоженные дома. . .
Как же быть? Не читать газеты?
Телевизоры с глаз долой?
Всё смешалось на этом свете.
Взрыв в Москве. . . На Кавказе бой. . .
И прошу я тебя, Всевышний!
Снизойди в доброте своей!
Боже мой! Помоги! Услышь ты!
Сохрани мне моих детей!
О, Владычица пресвятая!
Ты поймёшь! Ты ведь тоже мать!
От тревоги щемящей таю,
Всё готова за них отдать!
Я б и жизни не пожалела,
За себя мне не страшно! Нет!
Вы моё превратите тело
В щит, что их защитит от бед!
И опять умоляю небо,
Сбросив старенькое пальто. . .
В магазинах не стало хлеба. . .
Что же завтра отнимут? Что?
Боже! Дай мне чуть- чуть отваги.
Веры дай, что не все плохи.
И… Хотя бы листок бумаги,
Чтоб на нём написать стихи.
В ДОМЕ ПРЕСТАРЕЛЫХ.
Старушка смотрит в мутное окно.
Ещё есть силы,чтоб слегка привстать.
Сынок не приходил уже давно. . .
В такт мыслям стонет старая кровать.
"Нет. Он не виноват. Ведь много дел:
партнёры,бизнес. . .Доконали все!
Ведь он,болезный,даже поседел,
и крутится, как белка в колесе.
Такой был замечательный малыш!
там - в рамке обнимает маму он. . ."
Течёт вода как слёзы с ржавых крыш,
и метрономом - капель перезвон.
Со старой фотографии она
смеётся - хороша и молода.
Ушли здоровье,силы в никуда,
и лишь душа заботами полна:
"Ну как он там? Что кушал? Как одет?
Тепло ему? Здоров? Отдал долги?"
И молится-"Спаси его от бед,
мой Боже! Защити и помоги!
Сынок не приходил уже давно!
Когда ж придёт?! Дождусь его едва ль. . ."
Скребутся ветки голые в окно.
С них,словно жизнь, осыпалась листва.
Здравствуй , сынок! Что ты не был давно?
Пишешь-то самую малость!
Третьего дня - страшно стало,темно. . .
Сердце зашлось. . .Испугалась!
Всё! Отлежалась. Немеет лицо. . .
Пусть! Отойдёт постепенно.
. . .Только вот крыша течёт над крыльцом,
и поломалась ступенька.
Видишь, милок? Собрала урожай!
Свежее! Спелое! С грядки!
Всё забери! Поскорей приезжай,
только б всё было в порядке!
Много осталось. . .Копать тяжело.
Ладно! И этого хватит!
В бане Ильич сделал новый полок,
свежий матрас на кровати. . .
Ты заскочи на денёк! Невзначай!
Баня здесь! Вкусная пища!
Бог с ним, с крыльцом! Попрошу Ильича.
Ты ж отдохнёшь! Отоспишься!
. . .К сердцу,как будто, привесили груз.
Что-то не ладно с глазами. . .
Страшно, сынок! Так боюсь - не дождусь!
. . . Но не спеши, коли занят.
На часах нет пяти, а продрогший ноябрь
тьмой укрыл нежилую деревню.
Заболоченной речки холодная рябь,
словно спины согнулись деревья.
А в одном из окошек чуть теплится свет,
у иконы с лампадкой старуха,
что в деревне своей уже семьдесят лет
прожила. Всю войну и разруху
И с бедой, и с нуждою справлялась сама,
не согнется, не сдастся до срока.
Все в порядке. Вот только злодейка-зима
заметет, засугробит дорогу.
Ничего. Проживем. Столько прожито зим!
Есть крупа и варенье на полке.
Есть дрова. И есть силы сходить в магазин
за семь верст, что в ближайшем поселке.
С фотографии муж подмигнул — не беда,
рядом мама, сестра в модном платье.
И не хочется думать, что будет тогда. . .
Если сил на дорогу не хватит.
Звали в город. Ах, как волновался Собес!
Не поехала. Не было силы.
Что там в городе? Дом престарелых.
А здесь — дом, и сад, и родные могилы.
Не оставить их, нет. Пусть труднее дышать,
пусть так страшно порой перед мраком.
Нет! Она не одна! Ведь родная душа
на пороге свернулась собакой.
Щёчка к щёчке, а тонкие пальчики,
В отчаяньи , сжав кулаком,
Над котёнком склонились мальчики
Над визжащим комком.
Кто-то пнул его так безжалостно,
Как пустую жестянку - прочь,
И мальчишки, забыв про шалости,
Прибежали помочь.
То погладить его пытаются,
То найти причинённый вред:
«Лапка сломана? Как болтается!
Завязать или нет?»
Для носилок и куртки сброшены,
Чтоб котёнка нести к врачу. . .
Повторяют:-« Не плачь, хороший наш,
Потерпи же чуть-чуть. . .»
И трепещут, горят, как искорки,
В сострадании, в доброте. . .
Из кого ж вырастают изверги,
что калечат детей. . .
Кому-то надо радость уничтожить…
Как на охоту наточив ножи,
С деревьев заживо содрали кожу,
Беспомощное сердце обнажив.
И плакали березы светлым соком,
Застыла боль в надломленных ветвях…
Кто резал их, глумливо и жестоко,
В бессмысленной улыбке рот кривя.
В немой мольбе, как руки, ветви вскинув,
Не могут о пощаде попросить…
За что сломали тонкую рябину?
Зачем цветы растоптаны в грязи?
Ты, человек, не царь, а враг природы!
Размахивая потным кулаком,
Ломаешь, рубишь. Тоненькие всходы
Затаптываешь грубым каблуком.
Зачем пустой игры, забавы ради,
Презрев добро и потакая злу,
Жизнь отнимать у бессловесных братьев,
Которые так тянутся к теплу…
Обрубленную ветку нежно трону,
Пусть эта боль перетечет в меня…
Прислушайтесь! Не ветер. Сосны стонут
Безжалостного варвара кляня.
Бревна почерневшие. Столбы.
Заросли бурьяна и крапивы.
И трубой краснеет сиротливо
печь, в руинах брошенной избы.
Печку, позабывшую огонь,
обступили старые деревья.
А когда-то здесь была деревня,
заливалась, радуясь, гармонь.
Чуть поодаль яблонька. Сады
заросли осотом, молочаем,
а она упрямо не дичает,
наливая спелостью плоды.
Розовую мякоть до краев
наполняет свежим ароматом,
словно ждет хозяина,когда-то
бережно растившего ее.
Год за годом облетал листвой.
Был хозяин добрым. Спор в работе.
Но однажды окопать весной
не пришел. И больше не приходит.
«Ну когда же он придет, когда?» -
от плодов тяжелых стонут ветки.
Ждет его — а он ушел навеки
к дальним и непознанным садам.
Ждет. И от бурьяна все тесней. . .
А хозяин - поседевший, древний,
был последним жителем деревни -
той, осиротевшей вместе с ней.
Обычное « часпиковое» утро,
И транспорта сплошной круговорот …
Привычно шла привычная « маршрутка».
В ней люди, каждый с ворохом забот.
Вошёл старик. Рукав, повисший плетью,
И тросточка в единственной руке,
И орденские планки многоцветьем
На стареньком, потёртом пиджаке,
Морщин глубоких извитые нити,
И седина редеющей волной. . .
Вдруг взвизгнула кондукторша,: «Платите!»,
Нависнув неприступною скалой.
«Я воевал! Имею право, дочка!»
Он документ пытался предъявить,
Как будто два желтеющих листочка
Могли его от хамства защитить.
Но корочек багрянец слишком тонок,
Чтоб уберечь от грубости и зла,
От волчьих, нам навязанных законов,
Перекроивших жизнь на новый лад.
Увязли в брани возгласы защиты,
И денег не успели передать,
Как вытолкнут кондукторшей сердитой
до остановки был седой солдат.
. . .Затихли все. Молчание давило
Виною общей. Тяжестью свинца.
Так горько на душе. . . Так больно было,
Как будто бы ударили отца.
ОТЧАЯННЫЙ ШАГ.
Тьма безысходная,
сжав крылья белые,
переломила их.
Страшно ли? Холодно…
Что же ты делаешь? -
девочка милая?
Ты - белым лебедем -
Он- черным коршуном. . .
Так беззастенчиво…
Что ж, было - прожито.
Сладко ли, тошно ли?
Трудно невенчанной.
Как уберечь его?
Как удержать его?
Криком ли, плачем ли?
Крепким объятием,
судоржным сжатием
тоненьких пальчиков?
Гонит он. . .Болен. Болезнь эта страшная,
С трудным названием. .
Где ж вы,- улыбки, цветы дня вчерашнего?
Смяты страданием. . .
Не углядела…
Ах, хоть бы пораньше днем!
Не упустила бы…
Шприц. Капли крови в нем.
Что же ты делаешь,
девочка милая?
Кровью его и болезнью наполнится,
в душу пробраться бы…
Свиться ветвями
скорей! Не опомниться,
не испугаться бы!
Тонкой иглой в вену мука-разлучница,
шприцем — как крестиком.
Вместе страдать теперь,
вместе и мучиться,
вместе мы, вместе!
И проросла в него
кровными нитями
в сердцем согретого…
Но не понять ему,
не оценить ему. . .
Этого.
Читайте также: