Дронников стихи об орле
Обновлено: 07.07.2024
Мне 25 лет. Родился и вырос на одной из тихих окраин Орла. Помню майский день. По пыльному Волховскому большаку возвращались с войны усталые солдаты. Вместе с ребятами я выбежал им навстречу. Было радостно и грустно. Я был уверен, что не прокараулю своего отца. Я не помнил его в лицо. Но я узнал бы его из тысячи. День просидел я у шумного большака, глотая пыль. Отец не вернулся.
В 1958 году окончил вечернюю школу рабочей молодежи. Был подсобным рабочим, слесарем, сварщиком, сборщиком на заводах Орла.
В 1961 году по путевке комсомола уехал на строительство железной дороги Москва —Владивосток. Там и родились первые строчки стихов о березе, о матери, о Родине.
Сейчас я журналист. Работаю в областной газете «Орловский комсомолец». Учусь заочно на 2-м курсе литературного института им. А. М. Горького. Институт стал для меня вторым домом, вто¬рой творческой школой жизни.
Из книги "Колыбель "
Чалый
Мы прозвали его, тонконого , Чалым,
Говорили ему все ребячьи слова.
Но в глазах его - теплых, веселых и шалых
Отражались дороги, а больше - трава.
Мы кормили его земляникой и редькой,
Он в ночном у костра с нами вместе лежал,
А когда просыпали, случалось нередко,
Чтобы нас разбудить, он потерянно ржал.
И потом мы бежали к реке между вётел,
Где зарю по-цыплячьи проклюнул тальник.
Он летел, как струна, бросив за спину ветер,
И, конечно, летел впереди остальных.
Мы купаву совали ему и купали.
Щекотал ему ноздри пахучий туман.
Только губы его отвергали купаву,
Норовили кому-нибудь ткнуться в карман.
Я уехал потом, только помню зазывно
Так он ржал и бежал по осеннему льду.
Я поклялся тогда, что ему в магазине
Самой лучшей работы уздечку найду.
Тосковал я по нем каждым днем, каждой ночью,
Но однажды совсем занемог:
Написала сестра мне в письме (между прочим):
- Знаешь, Витька, а Чалый твой сдох.
И теперь, когда сердце кольнёт неспокойно,
Уезжаю в деревню, поближе к луне.
Ходят тёплыми травами смирные кони
И кричат дергачи у зеленых камней.
Млечный Путь в луговину упал, как уздечка,
Я ее подниму, позвеню в окоём.
Может, Чалого ржанье отзовется за речкой,
Отзовётся, как детство моё.
Уборщица
Тетя Люба, наша уборщица,
На работу приходит рано.
Заметет коридор убористо
И протрёт запотевшие рамы.
Пол помоет до самых порожков.
Всем дорожкам устроит трёпку.
И на видное место положит
Обронённую кем-то трёшку.
Уберет кабинет начальника,
Соблюдая привычный черёд.
Дно почистит курносому чайнику
И привычно портреты протрёт.
Одинокий он сам, начальник,
Часто просит оставить ключи.
И задерживается ночами:
Пишет что-то, курит, молчит.
Тетя Люба давно это знает, -
Как одной горемычить ночь.
У самой третий год в Казани
На учительшу учится дочь.
Вот вчера на пальто зарплату
Отослала ей вместе с письмом.
А сама положила заплату
На состарившемся пальто.
ОТЕЦ
Отец, отец,
Ты где-то там на Одере,
И холм твой сгладили нездешние дожди.
Кругом трава, трава цветет до одури
В глуши, где в гости никого не жди.
А яблони (их там и не сажали,
Там только травам горьким и расти),
Они из сада нашего сбежали,
Чтоб над твоей могилою цвести.
Твой старый сад повырубили в мае,
Он белый-белый падал на штыки.
Пять долгих лет земля твоя сжимала
Зеленых пней немые кулаки.
А новый сад.
Тебе б не наглядеться
Ему стал тесным отчий окоём.
Я слышу: в нем твое живое сердце
Колотится до дрожи соловьём.
Отец, отец,
О чём бы ни спросил я,
Ты не ответишь, не вернешься к нам,
Но каждой новой яблоне в России
Я буду радоваться, как твоим шагам.
Отец, отец,
Ты где-то там, на Одере,
В твоей груди застыл чужой свинец,
А яблони цветут, цветут до одури,
Они из сада твоего , отец.
ПАЛ ПАЛЫЧ
Он любил цветы самозабвенно —
Только этим счастлив и богат.
И никто, скажу вам откровенно,
Из ребят к нему не лазил в сад.
И в часы вечернего разбоя
Там цветка никто не смел сорвать,
Так уж сговорилась меж собою
Наша довоенная братва.
Нам тогда был чуждым
Свет фонарный,
Обходились без него, как встарь.
Но горел в слободке благодарно
В честь его единственный фонарь.
Двадцать раз к цветам он выйдет за ночь,
Пропоет над каждым — «хорошо».
Грянула война, и наш Пал Палыч
Рыть окопы загород ушел.
Голосили сипло бабы: «Господи»,
Накрываясь плачем с головой.
Привезли безногого из госпиталя
Нашего Пал Палыча домой.
Сел он на расшатанном порожке,
Что еще от солнца не остыл,
Уронив клинастую бородку
На простой с подушечкой костыль.
А потом сквозь щелистую изгородь
Видели, как путник к роднику,
В гимнастерке, весь от солнца выгорел,
Трудно ковылял он к цветнику.
Затихал над садом гомон галочий,
Шел волшебник добрый и людимый,
И светилась голова Пал Палыча
Золотою лампой Алладина.
В общежитии
К нам вселяла его комиссия.
Комендант всем шептал, как мог:
«Осторожнее. После амнистии.
Говорят, уголовный бог.
Ну, а вам на него не молиться.
Я вам вот что, ребята, скажу:
Если что — прямо сразу в милицию,
Заявленьице я подпишу».
«Проходи. Проходи. Дядя шутит. "-
Огляделся, глаза сухи.
Словно об воду сытые щуки,
Об пол шлепнулись сапоги.
Улыбнулся открыто и нагло,
Зубы высверкнули, как чеснок..
Голова, обритая наголо
Влипла синей луной в потолок.
Вдруг зазывно запела дрезина,
Как пастуший рожок вдали.
«Обживайся, тут, парень, красиво,
Мы поехали лес валить».
А когда мы приехали— ахнули:
Между стружками, каплями смол
Золотился, сосною пахнущий,
Новый-новенький кухонный стол.
Кто-то сбегал за водкой в чайную.
Захмелели, язык развязав.
Кто-то вдруг обронил нечаянно:
«Инструмент-то откуда взял. »
«Да с собою привез из колонии.
Подарили не за глаза».
И остыла в зрачках колодезных
Несобравшаяся гроза.
ЛОДОЧНИК
К нему не ходят на постой.
К нему ходить невесело.
И дом обходят стороной,
Страшась его профессии.
Он не был баловнем судьбы.
Живет один, как демон.
Он нынче делает гробы,
А раньше лодки делал.
Бывало, ночь дохнет грозой,
Все вымрет в околотке.
И только он на чей-то зов
Отважится на лодке.
Но как-то тайным подлецом
Был где-то оговорен.
И в ночь глухую под крыльцо
Подъехал «черный ворон».
Никто не знает, где он был.
В каких краях болотных.
Одно лишь знают, что гробы
Он делает добротно.
От той поры у старика
Осталась эта странность.
Когда ж вскрывается река,
Он запивает страшно.
И долго мается тогда,
Как будто что-то ищет.
Всплывают в памяти года,
Как лодки,— кверху днищем.
К стакану тянется рука,
А губы шепчут кротко:
— Вот посветлеют берега,
Подамся делать лодки.
Лопаты стучали азартно и люто,
Лишь только б на смертном ветру не стоять.
Копали по-разному разные люди,
Но все постигали искусство — копать.
Чем глубже копали, тем виделось выше,
Ровнее дышалось от близости дна.
Звезду вышина опускает на крыши,
А дом поднимает до звезд глубина.
Но нам глубина обещала не звезды,
Оно и понятно, не всем их считать .
Мы просто копали, хоть было не просто.
Ведь надо кому-то и землю копать.
Соловей
В бездорожной глуши
Свет избы деревянной
Предстает, как мираж
Для заблудших людей.
В ней живет человек
Непонятный и странный,
С удивительным прозвищем
Соловей.
Синеокий, как дым,
Со спокойным величьем,
Житель дебрей тревожных,
Старик Берендей.
Кто его наградил
Этим званием птичьим,
Если в здешних местах
Не живет соловей?
И кругом ни души,
Лишь ночные причуды,
Если сбился с дороги
К избе его след.
Соловей, соловей,
Кто такой он, откуда
В самом логове тьмы
Объявился на свет?
Деревянный порог
Осенен, осиянен,
Словно мыслями леса
Осенней листвой.
Эй, хозяин, откликнись,
И выплыл хозяин,
Освещенный березами
И сединой.
Ничего не спросил,
Ничего не ответил,
Только свет устоявшийся
Расплескал,
Да небритой щекою
Потерся о ветер,
Будто сам приласкался
И меня приласкал.
И вздохнула изба
Крышей густо замшелой,
Лесу темному вытаив
Старую грусть.
Соловей, соловей,
Синеокий отшельник,
Что сорвется с твоих .
Удивительных уст?
Только я не спросил —
Посчитал за проступок:
Человека тут жадно,
Как дождика, ждут.
Видно, в здешней глуши
Соловьям недоступной,
Одиноких людей
Соловьями зовут.
ЯБЛОКИ
Рушатся яблоки,
Тишь нарушая
Рушатся,
Эхо дождей воскрешая.
Рушатся светом
Луны новоявленной,
Будто на холст
Молодая натурщица.
Поставьте скорей
Пианино под яблоню,
Пусть яблоки прямо
На клавиши рушатся.
Пусть омут глубокий
Поющего света
Ночную росу
Засосет с переливом.
Земля, развернувшись
В сторону ветра,
Бросается первою
В яблочный ливень
СОПКА
Когда восток алеет,
Ясно ее вижу я:
Она стоит, как в стойле,
В облаках.
Она, как лошадь,
Эта сопка рыжая:
Восход —
Седлом на взмыленных боках.
А по ночам
Она пасется в небе.
В ребристой гриве
До утра— луна.
Я у подножия ее
Ни разу не был.
Уж очень
Неприветлива она,
По-азиатски
Дикая и злая.
Ей не нашлось
Хозяина пока.
Собаки на нее
С опаской лают —
Страшат их
Известковые бока.
Но все ж однажды подойду
К ней ближе я.
И, свой давнишний
Страх переборов,
Как лошадь,
Уведу я сопку рыжую
В свой край равнинный
К пастбищам коров.
По нраву ей придутся
Наши тропки
И зеркала кувшинчатых проток.
Но только часто-часто
Будет сопка
Тоскливо ржать
Утрами на восток.
В тревожный час,
В минуты потрясений,
Когда на землю опадает мгла,
Я с головой ныряю
В сад осенний
И слушаю его колокола.
Они звонят, звонят
О чем-то прежнем.
Мне чудится нашествие врагов,
Мне слышится
С туманных побережий
Монгольская распутица шагов.
Враги ко мне
Все ближе, ближе, ближе,
Слились их тени
С тенями камней.
Со всех сторон,
Со всех сторон я вижу,
Как чьи-то руки
Тянутся ко мне.
Носить, носить
По мне России траур,
Дурнеть моей невесте
До поры.
Сейчас, сейчас
Я окровавлю травы
Под черный свист
Батыевой стрелы.
Уже трещит
Береговой кустарник.
Я не выдерживаю,
Яростно кричу,
Топчу с остервенением
Татарник.
И вдруг, очнувшись,
Слышу, что молчу,
Молчу, молчу,
Чего-то опасаясь,
А по земле,
В предчувствии беды,
Покой холмов
Священных сотрясая,
Звонят, звонят
Осенние сады.
Здравствуй, Витька!
Как ты поживаешь?
Где твой дом, имеешь ли жену?
Ну чего плечами пожимаешь,
Хочешь посмотреть, как я живу?
Таня. Таня.
Помню, атаманкою
Ты была в те давние года.
Помню, как глаза твои туманные
Многих оглушали навсегда.
Таня. Таня.
Ты не изменилась.
Больше, чем красивая,— скажу.
Помню, как уехал,
часто снилось;
Выпускной и я тебя кружу.
В письмах ты была моей невестой,
А потом, не знаю, почему,
Мне писали о тебе нелестно.
Только я не верил ничему.
Ты все та же,
прежняя, манящая,
Кажется, в тебе родное все.
Только что-то есть не настоящее,
Если откровенно, не твое.
Лучше б родилась ты некрасивою.
Ты смеешься, будто ни при чем —
В тайной красоте неотразимая,
Не случайно обнажив плечо
Говоришь, что нашей встрече рада,
На колени голову клоня.
Ну куда пойдешь ты,
на ночь глядя?
Хочешь, оставайся у меня.
Нет, спасибо, Таня.
Я б охотно,
Но совсем забыл:
меня ведь ждут.
Ты, как дом, который не обходят,
Но в котором долго не живут
ДАВАЙ ЗАНОЧУЕМ В ЛЮБАНИ
Послушай меня, послушай,
Давай заночуем в Любани.
Под головы вместо подушек
Положим густые туманы.
И, будто дороже нету
На свете теплынной земли,
Застелим гортанным ветром
Жесткие ковыли.
Полночная тишь будет падать
В расширенные зрачки,
И наш непокой за падью
Копытами простучит.
Забудем про все, забудем,
Какого столетья сыны.
И в наши славянские груди
Ворвутся раскосые сны.
И будем мы в седлах гордые
К гривам коней припадать.
Эх, золотые головы,
Вам рано еще пропадать!
Еще не остыли подушки,
Невесты теплы губами.
Послушай меня, послушай,
Давай заночуем в Любани
Читайте также: