Бродский стихи исаак и авраам

Обновлено: 22.11.2024

«Идем, Исак. Чего ты встал? Идем».
«Сей­час иду». — Ответ средь веток мокрых
ныряет под ноч­ным густым дождем,
как быст­рый плот — туда, где гас­нет окрик.

По-рус­ски Исаак теряет звук.
Ни тень его, ни дух (стрела в излете)
не роп­щут про­тив буквы вме­сто двух
в пустых устах (в его послед­ней плоти).
Дру­гой здесь нет — пойди ищи-свищи.
И этой также — капли, крошки, малость.
Исак вообще ога­рок той свечи,
что всеми Иса­а­ком прежде звалась.
И звук вер­нуть воз­можно — лишь крича:
«Исак! Исак!» — и это справа, слева:
«Исак! Исак!» — и в тот же миг свеча
колеб­лет ствол, и пламя рвется к небу.

Совсем иное дело — Авраам.
Холмы, кусты, вра­гов, дру­зей составить
в одну толпу, клад­бища, ветки, храм —
и всех потом к нему воз­звать заставить —
ответа им не будет. Будто слух
от мозга засло­нился стен­кой красной
с тех пор, как он утра­тил глас­ный звук
и странно изме­нился шум согласной.
От сих потерь он, вме­сто града стрел,
в ответ им шлет мол­ча­нье горла, мозга.
Здесь не свеча — здесь целый куст сгорел.
Пук хво­ро­ста. К чему здесь ведра воска?

«Идем же, Исаак». — «Сей­час иду».
«Идем быст­рей». — Но мед­лит тот с ответом.
«Чего ты там застрял?» — «Постой». — «Я жду».
(Свеча горит во мраке пол­ным светом).
«Идем. Не отста­вай». — «Сей­час, бегу».
С востока туч пол­зет немое войско.
«Чего ты встал?» — «Глаза полны песку».
«Не отста­вай». — «Нет-нет». — «Иди, не бойся».

В пустыне Исаак и Авраам
чет­вер­тый день пеш­ком к пустому месту
идут одни по всем пустым холмам,
что зыб­лются сродни (под ними) тесту.
Но то песок. Один густо песок.
И в нем трава (кос­нись — обре­жешь палец),
чей корень — если б был — давно иссох.
Она бре­дет с пес­ком, трава-скиталец.
Ее ростки имеют блед­ный цвет.
И то ска­зать — откуда брать ей соки?
В ней, как в песке, ни капли влаги нет.
На вкус она — сродни лес­ной осоке.
Кру­гом песок. Холмы песка. Поля.
Холмы песка. Нельзя их счесть, измерить.
Вер­ней — моря. Внизу, на дне, земля.
Но в это трудно верить, трудно верить.
Холмы песка. Бар­ханы — имя им.
Пустын­ный свод небес кру­жит над ними.
Шагает Авраам. Вослед за ним
сту­пает Исаак в про­стор пустыни.
Садится солнце, в спину бьет отца.
Кру­жит песок. При­ба­вил ветер скорость.
Холмы, холмы. И нету им конца.
«Сынок, дрова с тобою?» — «Вот он, хворост».
Волна при­шла и вновь ухо­дит вспять.
Как дол­гий раз­го­вор, смол­кает сразу,
от берега отняв пес­чинку, пядь
остат­ком мысли — нет, остат­ком фразы.
Но нет здесь брега, только мел­кий след
двух пут­ни­ков рож­дает сход­ство с кромкой
песка при­бреж­ной, — только сбоку нет
при­бреж­ной пен­ной ленты — нет, хоть скромной.
Нет, здесь валы темны, светлы, черны.
Здесь море справа, слева, сзади, всюду.
И пут­ники сии — челны, челны,
вода гло­тает след, взды­мает судно.
«А трут, отец, с тобою?» — «Вот он, трут».
Не видно про­тив света, смутно эдак…
Обоих их скло­няя, спины трут
сквозь ткань одежд вязанки тем­ных тем­ных веток.
Но Авраам несет еще и мех
с густым вином, а Исаак в дорогу,
колодцы встре­тив, воду брал из всех.
На что они сей­час похожи сбоку?
С востока туча застит свод небес.
Выдер­ги­вает ветер пики, иглы.
Зуб­ча­тый фронт, как будто чер­ный лес,
над Иса­а­ком, все стволы притихли.
Про­светы гас­нут. Будто в них сошлись
лес­ные звери — спины свет закрыли.
Сей­час они — по вер­ти­кали — вниз
помчат к пес­кам, рас­ки­нут птицы крылья.
И лес рас­тет. Вер­шины вверх ползут…
И пут­ники плы­вут, как лодки в море.
Бар­ханы их внизу во тьму несут.
Раз­жечь костер им здесь при­дется вскоре.

Еще я помню: есть одна гора.
Там есть тропа, цве­ту­щих вишен арка
висит над ней, и пар плы­вет с утра:
там озеро в ее под­но­жьи, largo
волна шур­шит и слы­шен шум травы.
Тропа пуста, там нет сле­дов часами.
На ней все­гда лежит лишь тень листвы,
а осе­нью — ложатся листья сами.
Кра­дется пар, вдали бле­стит мысок,
беле­ный ствол гры­зут лес­ные мыши,
и ветви, что все­гда гля­дят в песок,
скло­ня­ются к нему все ближе, ниже.
Как будто жаж­дут знать, что стало тут,
в песке тропы с тенями их родными,
гля­дят в упор, и как-то вниз растут,
сли­ва­ясь на тропе навечно с ними.
Пчела жуж­жит, бле­стит озер­ный круг,
плы­вет луна меж тон­ких веток ночи,
тень листьев двух, как цифра 8, вдруг
в безум­ный счет свер­гает быстро рощу.

Вне­запно Авраам уви­дел куст.
Густые ветви стла­лись низко-низко.
Хоть гори­зонт, как прежде, был здесь пуст,
но это озна­чало: цель их близко.
«Здесь неда­леко», — куст шеп­нул ему
почти в лицо, но Авраам, однако,
не подал вида и шаг­нул во тьму.
И точно — Исаак не видел знака.
Он, голову под­няв, смот­рел туда,
где обна­жа­лись корни чащи мрачной,
раз­рос­шейся над ним — и там звезда
средь них (кор­ней) зажгла свой свет прозрачный.
Еще одна. Минуя их, вдали
комки «земли» за «кор­нем» плыли слепо.
И нако­нец они над ним прошли.
Виде­нье леса прочь исчезло с неба.
И только вот теперь он в двух шагах
заме­тил куст (к отцу почуяв зависть).
Он бро­сил хво­рост, стал и сжал в руках
бес­цвет­ную листву, в песок уставясь.

По сути дела, куст похож на все.
На тень шатра, на гроз­ный взрыв, на ризу,
на дельты рек, на луч, на колесо —
но только ось его при­дется книзу.
С ладо­нью схо­ден, схо­ден с пло­тью всей.
При бег­лом взгляде ленты вен мелькают.
С наро­дом схо­ден — весь его рассей,
но он со сви­стом вновь свой ряд смыкает.
С ладо­нью схо­ден, схо­ден с сот­ней рук.
(Со всею пло­тью — нет в нем только речи,
но тот же рост, но тот же мир вокруг).
Вес­ною в нем повсюду свечи, свечи.
«Идем ско­рей». — «Постой». — «Идем». — «Сей­час».
«Идем, не стой», — (под шапку, как под крышу).
«Давай ско­рей», — (упря­тать каж­дый глаз).
«Идем быст­рей. Пошли». — «Сей­час». — «Не слышу».
Он схож с гнез­дом, во тьму его птенцы,
взмах­нув кры­лом зеле­ным, мчат по свету.
Он с кро­вью схож — она во все концы
стре­мит свой бег (хоть в нем воз­врата нету).
Но больше он всего не с телом схож,
а схож с душой, с ее путями всеми.
Дви­же­нье в них, в них точно та же дрожь.
Смы­ка­ются они, а что в их сени?
Смы­ка­ются и вновь спе­шат назад.
Пре­сечь они друг друга здесь не могут.
Меша­ются в ночи, вблизи скользят.
Изо­гнуты суставы, лист изогнут.
Смы­ка­ются и тот­час вспять спешат,
ныряют в тем­ноту, в про­стран­ство, в голость,
а те, кто жаж­дет прочь — тот­час трещат
и падают — и вот он, хво­рост, хворост.
И вновь над ними ветер мчит свистя.
Остав­ши­еся — вмиг — за пер­вой веткой
скло­ня­ются назад, шурша, хрустя,
гони­мые в клу­бок пру­жи­ной некой.
Все жаж­дет жизни в этом цар­стве чувств:
как облик их, с кустом пустын­ным схожий,
колеб­лет ветер здесь не тем­ный куст,
но жизни вид, по всей земле прохожий.
Не только облик (чувств) — должно быть, весь
огром­ный мир — гру­бей, обшир­ней, тоньше,
сто­крат силь­ней (пыш­ней) — стол­пился здесь.
«Эй, Исаак. Чего ты встал? Идем же».
Кто? Куст. Что? Куст. В нем больше нет корней.
В нем сами буквы больше слова, шире.
«К» с вет­кой схоже, «У» — еще сильней.
Лишь «С» и «Т в дру­гом каком-то мире.
У ветки «К» отрост­ков только два,
а ветка «У» — всего с одним суставом.
Но вот урок: при­шла пора слова
учить по форме букв, в ущерб составам.
«Эй, Исаак!» — «Сей­час, иду. Иду».
(Внутри него горя­чий пар скопился.
Он на ходу под­нес кув­шин ко рту,
но поскольз­нулся, — тот упал, разбился).
Ночь. Рядом с Авра­амом Исаак
сту­пает по бар­ха­нам в длин­ном платье.
Взо­шла луна, и каж­дый новый шаг
свер­кает, как сребро в пес­ча­ном злате.
Холмы, холмы. Не видно им конца.
Не видно здесь нигде пред­ме­тов твердых.
Все зыбко, как песок, как тень отца.
Неяс­ный гул рас­тет в небес­ных сверлах.
Бле­стит луна, синеет густо даль.
Сплош­ная тень, исчез бес­следно ветер.
«Далеко ль нам, отец?» — «О нет, едва ль»,
не глядя, Авраам тот­час ответил.
С бар­хана на бар­хан и снова вниз,
по сто­ро­нам поспеш­ным шаря взглядом,
они бре­дут. Кусты про­стер­лись ниц,
но всЈ мол­чат: они идут ведь рядом.
Но Авра­аму ясно все и так:
они при­шли, он туф­лей ямки роет.
Шур­шит трава. Теперь идти пустяк.
Они себе вот здесь ноч­лег устроят.
«Эй, Исаак. Ты вновь отстал. Я жду».
Он так напряг глаза, что воз­дух сетчат
почу­дился ему — и вот: «Иду.
Мне пока­за­лось, куст здесь что-то шепчет».
«Идем же». — Авраам при­ба­вил шаг.
Луна горит. Все небо в ярких звездах
мол­чит над ним. Про­стор зве­нит в ушах.
Но это только воз­дух, только воздух.
Песок и тьма. Кусты про­стер­лись ниц.
Все тяже­лей вле­зать им с каж­дым разом.
Бре­дут, скло­нясь. Совсем не видно лиц.
…И Авраам вязанку бро­сил наземь.

Читайте также: