Альфонсина сторни стихи переведенные на русский
Обновлено: 04.11.2024
Альфонсина Сторни
Стихи о любви (1926)
Перевод - мой.
«Стихи о любви» (1926)
Предисловие
Эти стихотворения – простые фразы о разных состояниях любви, написанные мной за несколько дней некоторое время назад.
Таким образом, эта маленькая книжица не является литературным произведением и не претендует быть таковым.
Она едва осмеливается быть одной из многих пролитых людьми слез.
I
Я встретила тебя в конце ноября. Небо было голубым, а деревья зелеными-зелеными. Я часто тяжело дремала, устав тебя ждать, веря, что ты никогда не придешь. Я говорила всем: посмотрите на мою грудь, видите? мое сердце – мертвое, застылое, исполнено гнева. А сегодня я говорю: посмотрите на мою грудь: мое сердце – алое, сочное, полное удивленья.
II
Кто тот, кого я люблю? Вы никогда этого не узнаете. Вы посмотрите мне в глаза, чтобы выяснить это, и не увидите ничего, кроме восторженного сиянья. Я спрячу его в себе, чтобы никто не мог представить, кто внутри моего сердца, и буду баюкать его там, в тишине, час за часом, день за днем, год за годом. Я отдам вам свои песни, но не назову вам его имя. Он живет во мне, как мертвец в гробнице, мой целиком, далекий от любопытства, от равнодушия и злобы.
III
Сегодня утром, пока я спала, ты вошел в мой дом. Медленным шагом, тихо дыша, чтобы не разбудить меня, ты подошел к краю моего балкона. Я спала, но видела во сне, как безмолвно идешь ты: бледный, с печальными глазами – каким я видела тебя в последнюю нашу встречу. Когда я проснулась, за тобой бежали белые облака.
IV
Враги мои, если вы существуете, вот мое сердце. Придите и нанесите мне раны. Вы встретите меня, смиренную и благодарную: я буду целовать ваши пальцы; ласкать глаза, что смотрят на меня с ненавистью; я буду говорить самые нежные слова, нежнее, чем те, что вы когда-либо слышали.
V
Этим весенним вечером я бы летала, да, я бы летала. Если бы не мое сердце, разбухшее, перегруженное, страдающее, необъятное, переполняющее мою грудь, сковывающее мои движения, мешающее моему телу и приковывающее меня к земле, на которой ты живешь. О, мой любимый!
VI
Больше всего на свете я люблю твою душу. Я вижу, как она сияет в темноте сквозь покров твоей плоти: она окружает меня, преображает, насыщает, чарует. И я начинаю говорить, чтобы почувствовать, что я существую, потому что, если я не заговорю, мой язык оцепенеет, мое сердце перестанет биться, и вся я засохну, ослепнув.
VII
Каждый раз, когда я ухожу от тебя, я сохраняю в своих глазах сияние твоего последнего взгляда. И тогда я бегу, чтобы закрыться от всех, я выключаю свет, избегаю малейшего звука, чтобы ничто не украло у меня ни одного атома эфирного вещества твоего взгляда, его бесконечной нежности, его светлой застенчивости, его изящного восторга. Всю ночь, розовыми подушечками пальцев, я касаюсь глаз, которые видели тебя.
VIII
О, бледность твоего бескровного лица! Сок незабудок, текущий подземными водами кожи! Когда я приютила мертвую розу моих уст, я прошла, над этой чистотой, еще легче, чем тень тени…
IX
Я глубоко люблю тебя и не хочу тебя целовать. Мне достаточно просто видеть тебя рядом, следовать за извивами линий движений твоих рук, засыпать в прозрачности твоих глаз, слушать твой голос, видеть, как ты гуляешь, собирать твои слова.
X
Когда я получила твои первые слова любви, в моей комнате было много света. Я бросилась к дверям и закрыла их. Я была священной, священной. Ничто, никто – даже свет не должен был коснуться меня.
XI
Я вся – в тебе.
Ты носишь меня с собой и губишь.
Каждый раз, когда ты смотришь на меня, когда касаешься меня, ты оставляешь себе частичку меня.
Поэтому я чувствую, что умираю, как кровоточащая вена.
XII
Вечер я провела, мечтая о тебе. Я поднимаю глаза и смотрю на стены, окружающие меня, словно во сне. Я останавливаю их на какой-то точке, и часы снова бегут, а я неподвижна. По улицам ходят люди, слышны голоса… Но все это кажется мне далеким, отдельным от меня, как если бы все это происходило за пределами мира, в котором я живу.
XIII
Колокола, грубые колокола: вы раните и пугаете мою душу в этот час моих чутких размышлений о любви.
XIV
Ты – в моих венах. Я чувствую, как медленно ты скользишь в них. Пальцами я касаюсь артерий на висках, на шее, на запястьях, чтобы осязать тебя.
XV
Я кладу руки на сердце и чувствую, как оно бьется в отчаянье.
– Чего ты хочешь? И оно отвечает мне: – Проломить твою грудь, распустить крылья, продырявить стены, пересечь дома, летать, как безумное, по городу, встретить его, разрыхлить его грудь и соединиться с его сердцем.
XVI
Я говорила тебе несколько раз, в своих письмах, о моей руке, отделяющейся от моего тела и летающей ночью по городу, чтобы найти тебя. Когда ты ужинаешь дома, не замечаешь ли ты большую бабочку, которая настойчиво кружит вокруг тебя под тихим взглядом твоих родных?
XVII
Слышите пылкость моих слов?
Это когда я далека от него и немного свободна.
Но и тогда я не говорю, не двигаюсь, не думаю, не нежусь.
Единственное, что я делаю – умираю.
XVIII
Ты, прохожий, ты говоришь: эта не умеет любить. Нет, это ты не сумел пробудить мою любовь. Я люблю больше, чем кто-либо когда-либо любивший.
XIX
Я люблю и чувствую желание совершить что-то невероятное. Я не знаю, что. Может, желание совершить что-то невероятное – неуместно. Зачем же я люблю, спрашиваю я себя, если не для того, чтобы совершить что-то великое, новое, неизвестное?
XX
Придите посмотреть на меня. Глаза мои сверкают, и лицо мое преобразилось. Если вы пристально на меня посмотрите, в ваших глазах запечатлеется его лицо, которое я несу в своих.
И вы будете нести этот отпечаток, пока моя любовь не иссохнет и волшебство не разрушится.
XXI
Когда я смотрю на лица других мужчин, я не отвожу глаз от их взгляда, потому что, в конце концов, их глаза исчезают и в их глубине, медленно, начинают проявляться твои, нежные, спокойные, глубокие.
XXII
Я закрылась в своей комнате после нашей встречи. Крыша, только крыша меня отделяла от звезд. О, если бы лишь силой моих глаз я могла бы помочь моим взглядам против нее и заставить ее сорваться со своего места! Лежа на кровати, в тишине моего чертога, я увидела бы, словно из гроба, звезду, на которую мы вместе смотрели мгновенье назад.
XXIII
Я смотрю на лица других женщин с гордостью, а на лица других мужчин с безразличием. Я отхожу от них, лелея свою грезу. В ней твои глаза расслаблено танцуют в такт пьянящей музыке весны.
XXIV
Я пишу эти строки, как медиум, под диктовку таинственных существ, что навевают мне мысли.
У меня нет времени обдумывать их.
Я дрожу, я исполнена страха.
XXV
Полночь. Город разделяет нас. Густые черные массы, вереницы домов, лес потерянных слов, где-то трепещущих, невидимые облака микроскопических тел.
Но я выталкиваю из себя свою душу и приближаюсь к тебе, касаюсь тебя.
Ты просыпаешься и вздрагиваешь, услышав меня. И когда душа моя оказывается рядом, она вздрагивает вместе с тобой.
XXVI
Если тишина захватывает мою комнату и ничего не слышно, моя мысль впивается в тебя.
Тогда я страдаю, как наваждения. Я представляю, что, вдруг, двери моей комнаты сами по себе откроются, и на пороге появишься ты. Пусть не такой, какой ты есть, но хотя бы в виде дрожащей субстанции света.
XXVII
Я живу словно окруженная ореолом света. Этот ореол кажется божественным струением, благодаря которому все вокруг приобретает новый цвет и новое звучание.
XXVIII
Иногда кажется, что моя комната населена духами, потом что в темноте я слышу таинственные вздохи и их отчетливое дыхание, постоянно перемещающееся. Ты их послал? Или это ты сам, невидимый, вездесущий, окружаешь меня?
XXIX
Люблю! Люблю!
Я хочу бежать по земле и за один раз обежать ее и вернуться к отправной точке.
Я не безумная, но кажусь такой.
Мое безумие божественно и заразно.
Посторонитесь.
XXX
Ледяной, пронзительный ветер окружил меня мгновенье назад, чтобы отнять у меня что-то. Вдруг, он знает, что я переполнена любовью, и стремится, вечное забвение, преисполниться моим постоянством и успокоиться моей нежностью?
Но я говорю ему: не достаточно ли тебе того, что ты уже натащил себе, бродяжничая? Всей моей любви мало для меня: я тебе ничего не отдам.
XXXI
Роза, божественная роза, хоть и качаешься на ветру, ты уже забрызгана мелким ночным дождем. Ты счастлива в своей безмятежности, закрепленная на свежести сочного ствола, под сладостным декабрьским небом. Но не так, как я. Ты не можешь любоваться им, а я – могу. Если его руки проникнут в твои лепестки, ты не узнаешь их, как я, по их нежной чуткости. Если ты услышишь рядом с собой биение его сердца, ты не поймешь, что это – его сердце, как я, по одному лишь его удару.
XXXII
Послушай: я была словно спящее море. Ты разбудил меня, и разразилась буря.
Я сотрясаю свои волны, топлю свои корабли, я поднимаюсь к небесам и наказываю звезды.
Мне стыдно, и я прячусь в своих морщинах, я довожу до безумия и убиваю своих рыб.
Не смотри на меня со страхом.
Ты сам хотел этого.
XXXIII
Я люблю тебя, потому что ты ни на кого не похож.
Потому что ты гордый, как я.
И потому что ты обижаешься на меня вместо того, чтобы любить.
XXXIV
Я спустилась в сад с первым утренним светом. Тихая влажность росы освежает мои растения, и мои веки расслабляются под нежностью весеннего воздуха. Я вижу цветущие кусты роз, белоснежный вьюнок, зыбкую черную линию муравьев и лимонное дерево, загруженное золотыми плодами. Но я думаю при этом: снаружи у вас золото, а внутри – кислота! Его сердце – другое: оно сладкое и прекрасное и внутри, и снаружи.
XXXV
В тихом доме, со спокойными дворами, свежими и широкими коридорами, лишь я не сплю в час сиесты. Солнце палит над мраморными плитами. Простая белая собачка кладет свои передние лапы мне колени и странно смотрит на меня. Я спрашиваю ее: ты тоже знаешь, что я его люблю?
XXXVI
Шепот, медленный шепот листьев моего двора на закате. Зачем вы сводите меня с ума, шепча его имя? Он не придет сегодня. Он думает обо мне, но не придет сегодня.
XXXVII
Я прислоняюсь к колонне и мечтаю о тебе. Моя щека, соприкоснувшись с холодным мрамором, холодит мое сердце. Крупные слезы падают из моих глаз. Я счастлива, но плачу.
XXXVIII
Я оттягиваю встречу.
Я не хочу этой встречи.
Потому что я боюсь разрушить воспоминание о нашей последней встрече.
XXXIX
Хочу стать твоей ношей, передать тебе свою боль, чтобы ты не мог сбежать от меня. Потому что никто, нагруженный тяжестью моей боли, не смог бы сбежать от меня.
XL
Я уподобилась насекомым. Я приняла твой окрас и живу на твоей коре, невидимая, неподвижная, я боюсь, что ты заметишь меня.
XLI
Я вижу тебя в каждом предмете, все внушает мне мысль о тебе. Я подняла глаза и на крыше соседнего дома увидела цистерну, в которой хранится вода, попавшая сюда из реки. Я думаю, а вдруг ты был вчера на берегу, и капли, на которые смотрели твои глаза, оказались в этом хранилище.
XLII
О, женщины! как вы могли пройти мимо него и не понять, кто он? Как же вы не схватили меня за руку и не сказали: – Тот, что идет там, это он? Вы, сестры мои, почему, когда самый ветер перемешал наше дыхание, почему вы ничего не сказали о том, что он существует?
XLIII
Вчера я видела, как ты прошел рядом; ты шел под деревьями своим размеренным шагом и с опущенной головой, словно отяжелевшей от мыслей. Но я не захотела тебя остановить. Потому что, хотя ты мечтаешь вместе со мной, любое мечтание может быть убито, даже любимым человеком, его вызвавшим.
XLIV
Я лежала в своем гамаке. Кто-то баюкал меня усыпляющей рукой. Я видела бестелесные сны; но мне тебя не хватало. Мне нужно было чувствовать тебя рядом, чтобы ты рассказывал мне нежную историю любви. Есть одна, которая начинается так: «Жили три сестры. Одна была очень красивая, другая была очень добрая… А третья была моей!»
XLV
Наполненная тобой, я подняла глаза к небу и увидела, что оно наполнено огромными мирами, которые, чтобы не напугать людей, их печальному и испуганному взгляду оно позволяло видеть маленькими, светящимися и безобидными.
XLVI
Так, словно любовь твоя давала любую власть, я заупрямилась в чуде: я пристально посмотрела на маленькое, рахитичное, умирающее растение и приказала ему: Расти! Расширяй свои сосуды, поднимись, цвети, плодоноси!
XLVII
Если я выхожу из города и иду любоваться рекой, темной, как и ее берег, я быстро возвращаюсь. Потому что вода, уходящая вдаль, дорогами моря, уносит мои мысли, и тогда мне кажется, что это ты, что это ты навсегда удаляешься с ними.
XLVIII
Я выхожу из города и иду в лес, растущий рядом, в надежде встретить тебя. Я знаю, что это невозможно. Но в течение всего пути я повторяю то, что должна сказать тебе, хотя и уверена, что не встречу тебя.
XLIX
Я думаю, а вдруг то, что живу я, – не сон.
Я думаю, а вдруг я не проснусь через мгновенье.
Я думаю, а вдруг меня не выбросит в жизнь, как до того, как я тебя полюбила.
Я думаю, а вдруг ты не станешь заставлять меня снова бродить, от души к душе, без надежды встретить тебя.
L
Ты помнишь закат, когда встретились наши сердца? Мы бродили по засаженным деревьями темным улицам, безмолвные и единые. Венера выглядывала из-за крыши, наблюдая за нами. Я спросила тебя: – Какой ты видишь эту звезду? Ты сказал мне: – Такой, как всегда. Но я не видела ее такой, как обычно, но дополненной странными зубчиками и сверкающей странным, зеленоватым блеском.
LI
Твоя любовь покрыла мое сердце мхом и роняет на кончики моих пальцев свой белый бархат. Я сострадаю мертвым деревьям, запряженным животным, тем, кто сидит в клетке, растениям, что погружаются в землю, не находя пищи, плоскому камню, встроенному в улицу, дереву, зажатому домами. Свет причиняет мне боль своими прикосновеньями, а глаза ребенка по-прежнему приводят в движение реку слез, что я сложила на своей груди.
LII
За полчаса мы семь раз прошли по одной тропе. Мы шли и затем разворачивались около садовых ворот, как сомнамбулы. Мы вдыхали ночную ароматную влажность клумб, и среди черных стволов деревьев, порой замечали плоть статуй, белую, как у женщин загробного мира.
LIV
Когда мы сидели на скамейке – сколько часов? – я не осмелилась взять тебя за руку. В конце концов, на мой весенний наряд упали, тяжелые, мои слезы. Ткань впитала их в тишине, там, где сердце.
LV
Однажды вечером я бродила среди огромных деревьев, по матрасу пожелтевшей земли, такой мягкой, как просеянная мука, и глядела в небо. Его пересекали тонкие, бесплотные белые облака и я развлекала себя тем, что сплетала из них вновь и вновь очертания твоего лица.
LVI
Ты боялся моей смертной плоти и в ней искал мою бессмертную душу. Чтобы найти ее, резкими словами, ты наносил мне раны. А затем склонялся над ними и вдыхал, ужасный, запах моей крови.
LVII
Я верила в тебя. Я хотела показать тебе, как я порочна, чтобы заставить тебя любить меня такой. Я преувеличивала мои недостатки, мои слабости, мои темные поступки, чтобы трепетать от радости прощения, на которое я тебя вынуждала. Но ради твоего благородного прощения, послушай, я бы стерпела болезнь более страшную, чем та, от которой страдал ты, стыд более тяжелый, чем тот, что испытывал ты, изгнание более далекое, чем то, которому подвергся ты.
LVIII
Однажды в полдень, на берегу реки, направляющейся к морю, ты положил голову мне на юбку, мы воображали, что земля – словно корабль, движущийся в пространстве в неизвестном направлении. Сбитая со своего привычного пути, она следовала прихоти нашей воли и удалялась, петляя, каждый раз все дальше от солнца, в сторону одного из краев Вселенной. Мы закрывали глаза и вдыхали юное дыхание только родившегося декабря, чувствуя себя свободными от любых оков, чувствуя себя творцами Пути, Направления и Времени.
LIX
Так близко к твоей шее, наконец, ближе, чем кожа к мускулу, чем ноготь к пальцу, чем несчастья к людям, несмотря на тебя и меня, на мою душу и твою душу, моя голова поравнялась с твоей головой, и мои уста с твоими устами, и слились воедино горечь и радость, ненависть и любовь, стыд и гордость, бессмертные и уже мертвые, побежденные и победившие, покоренные и покорившие, сокращенные и несократимые, измельченные и несокрушимые.
LX
Я возвращалась одна по одинокой аллее, где мы гуляли однажды вечером, уже почти во мраке. На влажной земле я напрасно искала при свете тусклой луны следы наших зыбких шагов.
LXI
В полночь, укрывшись в темные одежды, чтобы не быть замеченной, я кружила вокруг твоего дома. Я подходила ближе и уходила. Твои ставни, твои двери… закрыты… Как вор, на цыпочках, я подошла, один раз, второй, третий, чтобы коснуться стен, защищающих тебя.
LXII
Птица настойчиво повторяет одну и ту же ноту, а сердце мое – все тот же стон. Почему ты не подойдешь ко мне, бедная птичка? Ты одна на ветке… Я одна в своей комнате… Почему ты не подойдешь ко мне, чтобы согреть мое сердце?
LXIII
Моя жестокая радость превратилась в жестокую печаль. Я брожу по улицам, смотрю в глаза прохожих и спрашиваю себя: зачем они мешают мне? Потом разворачиваюсь, потом еще раз и еще раз. Ищу уединенное место. Я сворачиваюсь под деревьями и оттуда мрачно смотрю на всех.
LXIV
Я знаю, что однажды ты уйдешь.
Я знаю, что в мертвых и безмятежных водах твоей души мое пламя – как монстр, приближающийся к берегу и пугающий золотых рыбок.
LXV
Как давно ты ушел? Я не помню почти. Дни проходят, один за другим, незаметно ложась в свою неведомую гробницу. Я сплю. Не обманывайся: если однажды ты встретил меня на улице, а я посмотрела на тебя, значит, глаза мои были слепы и я ничего не видела. Если мы встретимся у друзей и разговоримся, слова мои будут бесчувственны. Если ты подашь мне руку, или я подам тебе свою, в каком-нибудь месте, это будут только мышцы, только мышцы, которые были принуждены это сделать.
LXVI
Нет, ты не был моим сыном. Не мной ты рожден, ни запутанным белым деревом вен, ни карликовыми красными реками, живущими в них, ни тонким лихорадочным стволом костного мозга, ни пыльным цветом луны, который, сжатый, дремлет в костях. Ты рожден существами, чьих лиц и имен я не знаю. Тем не менее, я удерживала тебя своими руками, чтобы защитить тебя от всякого шума, и качала тебя в ритме маятника, долго, серьезно, торжественно. Тогда ты спрятал свои уста, и чтобы найти твое лицо, мне нужно было бегать по всему твоему телу, бросив все трясущееся и глубокое изобилие моей жизни.
LXVII
Ты не вернешься. Все мое существо зовет тебя, но ты не вернешься. Если бы ты вернулся, все мое существо, что зовет тебя, отказалось бы от тебя. Из твоего смертного существа я извлекаю, теперь, когда мы так далеки друг от друга, воздухообразный призрак, который смотрит твоими глазами и касается твоими руками, но который не принадлежит тебе. Он мой, он весь мой. Я запираюсь с ним в своей комнате, и, когда никто, даже я, не слышит этого, и когда никто, даже я, не видит этого, и когда никто, даже я, не знает об этом, я обнимаю это призрак своими руками и, в ритме старого маятника, долго, серьезно и торжественно, баюкаю пустоту.
Читайте также: