А л чижевский стихи

Обновлено: 22.11.2024

Понятие эпистемологии (от греческого ἐπιστήμη), то есть ценности и достоверности знания, является одним из важнейших в научной деятельности. Очевидно различие между знанием фактологическим с его однозначными истинами, знанием теоретическим, лишь систематизирующим накопленный наукой опыт, и впервые полученным, инновационным знанием.

Именно к такому знанию, обладающему фундаментальной новизной, открывающему новые законы мироздания, неизменно стремился выдающийся учёный-биофизик, основатель гелиобиологии и космической медицины Александр Леонидович Чижевский. Уже в юности, пытаясь понять многообразное влияние солнца на земную жизнь, он столкнулся с «эффектом ускользания» сложнейших явлений, для описания которых еще не существовало строгого языка математических и физических формул. Летом 1915 года восемнадцатилетний Чижевский, наблюдая в домашний телескоп за вспышками на Солнце и сравнивая их появление со вспышками сражений на фронтах Первой мировой войны, пришёл к мысли о возможном влиянии солнечной активности на важнейшие, критические события в жизни человечества.

Следующим его шагом стала разработка «историомерии» – исторической дисциплины, устанавливающей зависимость важнейших исторических процессов от периодических колебаний солнечной активности. В октябре 1918 года в Московском университете Чижевский защитил диссертацию доктора всеобщей истории: «О периодичности всемирно-исторического процесса. Синхронистические таблицы». Его выводы поддержали крупнейшие отечественные историки того времени – академик Сергей Платонов, профессора Николай Киреев, Александр Успенский.

Однако Чижевский не удовольствовался этим успехом. Он прекрасно понимал, что влияние Солнца земную жизнь является всеобъемлющим и определяющим, и в 1919 году обратился к научным экспериментам. Достоверность длиной цепочки связей между активностью солнца и реакцией земной биосферы ученый решил подтвердить серией опытов по изучению малого ее звена: по воздействию йонов атмосферного воздуха, поляризованных солярным излучением, на жизнедеятельность сложных организмов. Он установил, что отрицательно заряженные йоны активизировали поведение лабораторных крыс, а положительно заряженные – угнетали. Результаты этих экспериментов получили широкое признание научной общественности: вначале лауреата Нобелевской премии Сванте Аррениуса, затем целого ряда учёных Европы, Америки, Азии.

Не удивительно, что с самого начала научной деятельности Чижевского-ученого занимал вопрос о содержании научного знания, тесно связанный с гносеологией – с проблемой познания. В течение тысячелетий психологию творчества формировали религиозно-мистическое, поэтическое, художественное озарение, поиск «откровения свыше». Именно в донаучный период развились поразительные эвристические способности разума к познанию мира, к изобретению нового. Обладая даром учёного, поэта и художника, Чижевский следовал особому алгоритму в научной работе. Он не раз убеждался в том, что поэтическое и художественное вдохновение позволяет мысли свободно творить за пределами логики, и эта свобода несет огромный потенциал открытия. Иррациональная стихия в деятельности Чижевского, обладавшего строжайшей дисциплиной мышления и самоконтролем, развилась в особую психотехнику научного творчества: она позволяла ему пробудить в глубинах подсознательного рациональную мысль, совершить рывок в непознанное.

В начале 1920-х годов в стихотворении «Знание» ученый отверг инерцию позитивизма и эмпиризма XIX века, которые душили передовую научную мысль, обратился к истокам познания:

…Бессилен мозг слепой,

Родивший человеческое знанье: –

Древнейший ум иною шел тропой.

Средствами описания всеобъемлющего воздействия Солнца на околоземное пространство, на геосферу, биосферу и человеческую цивилизацию для него служили строгие данные науки, соединенные с философским и литературно-художественным творчеством. Картезианская дедуктивно-индуктивная логика (восхождения от частного к общему или нисхождения от общего к частному) не включала в себя важнейшую способность ума – не подтверждаемую опытом и «здравым смыслом» интуицию.

Чижевский был склонен объяснять суть этого феномена восходящей к философской концепции Платона идеей анамнезиса – «припоминания» неких врожденных знаний. Такая мысль содержится в строках стихотворения ученого «Математические папирусы», написанного в 1943 году:

В глубоких недрах мозга человека

Таится знание всего.

Практически одновременно возникло его стихотворение «Плиний Старший». Великого естествоиспытателя Древнего Рима Чижевский характеризовал необычайно емкими словами: «Познанья Гений – истинный ученый». Этим афоризмом он подчеркивал различие между носителем обширных, пусть даже энциклопедических знаний и ученым истинным, которому присущ гениальный дар познания нового. Размышления Чижевского о сущностном знании, о диалектике научного познания продолжило написанное тогда же стихотворение «Подсолнечник». Оно завершалось глубокой философской сентенцией:

Познанье же, друзья, вмещает все в себе:

Материю и дух в единстве и борьбе.

В истории науки прозрение не раз предшествовало эксперименту и логическим доказательствам. Сделать эвристический шаг в непознанное – к открытию! – позволял не столько логический дискурс, сколько его преодоление в дологичном или алогичном творчестве, сравнимом с творчеством мыслителя, поэта, художника. Именно так творил Чижевский-ученый, руководствуясь энергией мысли, которую в художественном творчестве принято называть «вдохновением», «мигом озарения». В стихотворении «Сверхпознание», написанном в 1915 году и отредактированном в 1952, он писал о пережитых бесценных «мигах» озарения:

Так! Есть великий миг; как некий гений,

Меня он посещает иногда.

1915, Калуга; 1952, Караганда

Чижевский-поэт не переставал убеждать: к великим открытиям ведет не цепь умозаключений, а «прозрение». Именно этим даром в стихотворении «Лобачевский» он объяснял рождение неевклидовой геометрии:

Прозрел он тьмы единослитных

Пространств в незыблемости узкой,

Колумб вселенных тайноскрытных,

Великий геометр русский.

Близким и друзьям Чижевского могло показаться, что он жил жизнью сразу нескольких людей, ни на миг не теряя внутренней цельности. Развитие его научного, литературного и художественного дара происходило одновременно и с необычайной интенсивностью. «С раннего детства, – вспоминал ученый, – я страстно полюбил музыку, поэзию и живопись, и любовь эта с течением времени не только не уменьшалась, а принимала все более страстный характер, даже тогда, когда корабль моих основных устремлений пошел по фарватеру науки» 1 . Он поражал знакомых и друзей темпераментной игрой и талантливыми импровизациями на скрипке и рояле, был убеждён, что «литература и музыка, живопись и ваяние – вот истинные двигатели мировой культуры» 2 , посвящал стихи Бетховену, мог без конца слушать Скрябина и Мусоргского, произведения русской оперной классики были в числе его любимейших.

Литературный дар и блестящая гуманитарная образованность позволяли Чижевскому облекать свои научные идеи, предчувствия и размышления о природе в выразительные стихотворные формы, подобно древнеримскому натурфилософу Лукрецию. Такое, на первый взгляд, странное для учёного желание объяснялось его глубокой убеждённостью: «Внутреннее зрение <. > – это то самое, что отделяет мир гения от мира обыкновенного человека. Это два разных мира. Гений – всегда впереди своих современников. Не прибегая к каким-либо приборам, он видит несоизмеримо дальше их, слышит несравненно больше. Приборы служат для подтверждения и уточнения его догадки» 3 . Чижевский, безусловно, имел в виду ту «пронизывающую интуицию», которая поражала его в Циолковском, и почти художественное «чувство истины», которое было дано ему самому.

В январе 1918 года начинающий ученый и поэт опубликовал в Калуге литературный манифест «Академия поэзии», во введении к которому он попытался углубить концепцию «научной поэзии» Валерия Брюсова и французского поэта Рене Гиля. По мнению Чижевского, истинная поэзия способна нести достоверные знания о мире: «Поэзия <. > есть постигнутая истина», «задача поэзии вполне аналогична задачам науки – свести разные явления действительности к возможно меньшему числу обобщений», выразить единство мироздания 4 .

Чижевский воспринимал истину о мире, как вспышку откровения, как мгновение предельной ясности, выраженное в поэтическом образе и слове, а затем в научной форме. Вместо хаоса поэтических переживаний, сужающих горизонты творчества, он предлагал поэтику познания и мысли: «Поэтическое искусство, – утверждал Чижевский, – на высших ступенях своего развития подходит к глубочайшим проблемам бытия» 5 . Подобно античным естествоиспытателям он видел в поэзии вдохновительницу науки, считал ее вместилищем высшей формы сознания, «могущего всех охватить своим интуитивным откровением о Вечности» 6 .

В 1919 году в Калуге вышел поэтический сборник Чижевского «Тетрадь стихотворений. 1914-1918 годы». Вопреки лидеру акмеистов Николаю Гумилеву, который некогда отверг попытки символизма познать «непознаваемое», которое «по самому смыслу этого слова нельзя познать» 7 , в предисловии к сборнику Чижевский настаивал: «На долю истинного поэта выпадает величайшая задача – постичь непостижимое, недоступное никаким измерениям и формулам» 8 . Он убеждал: к истине ведут и строгая мысль исследователя, и художественное вдохновение, дополненное философской интуицией.

В конце жизни, вспоминая о своей молодости, ученый признавался: «Я метался из одной области в другую и наслаждался дивной способностью ума познавать. <. > Ах, какая это была хорошая пора жизни, – молодой мозг стремился к познанию тайн природы и готов был ухватиться за любое явление в надежде извлечь из него что-либо таинственное, неведомое, никому еще не известное» 9 .

Как ученый, Чижевский прекрасно понимал, что методы науки не всегда приводят к искомому результату. В 1921 году, в научно-философском трактате «Основное начало мироздания» он замечал: «Есть явления, не поддающиеся опыту. И вот тогда на помощь к нам приходит творчество образов» 10 . Не потому ли даже после международного признания его научных открытий, ставших основой новой науки – гелиобиологии – Чижевский продолжал ощущать себя поэтом.

Статья «О современной поэзии», написанная в 1921 году, позволяет выявить важный источник в формировании его научно-художественной поэтики. Чижевский развивал в этом неопубликованном трактате идеи философа и физика Николая Умова: «Наука и поэзия – это два величайших проявления человеческого гения <. > Их общий источник – познающее и мыслящее творчество» 11 . И продолжал: «…поэзия соответствует точной науке или даже предвосхищает открытия последней, достаточно вспомнить атомы древних философов и поэтов Эпикура, Лукреция и атомы современной физики» 12 . Истинный поэт для Чижевского – это служитель разума, который «с помощью углубленного мышления и творческой фантазии» способен «…проникать, не покидая строго научной почвы, туда, куда не достигает самый совершенный, непосредственный опыт – в подлинные, сокровенные глубины природы» 13 .

В 1919 году в стихотворении «Тождество мира» ученый писал о парадоксе познания, о способности разума выхватывать «из тьмы» незнания все новые грани необъятного мира:

О, целый мир грядет из тьмы –

Непостижим, но познаваем.

Вынуждаемый преследованиями большевистских властей, Чижевский сумел получить от Наркомпроса с помощью А.Луначарского и В.Брюсова официальный статус и в течение нескольких лет, до переезда в Москву в 1925 году, руководил калужским отделением Всероссийского Союза поэтов, поддерживал связи с местными поэтами В. Королевым, Н. Зайцевым, В. Фирсовым, М. Мятковским, составлял и редактировал журнал «Искусство и наука» 14 . Но как объяснить тот факт, что Чижевский, отрываясь от научных экспериментов, находил время для посещения калужского литературного салона Анны Ильиничны Хольмберг, внучки Л.Н. Толстого, и музыкальных вечеров Татьяны Фёдоровны Достоевской, внучатой племянницы Ф.М. Достоевского? Несомненно, поэзия и искусство питали его творческую мысль, поддерживали и развивали эвристические способности ученого.

В январе 1942 года Чижевского арестовали по ложному обвинению в антисоветской деятельности. За арестом последовали тюрьма, казахстанские лагеря, ссылка. И все же, несмотря на жесточайшие условия жизни, учёный не потерял способности к творчеству и впоследствии признавался: «В первые месяцы пребывания в тюрьме и в лагерях я не мог заниматься наукой. Меня спасала поэзия» 15 .

Пользуясь малейшими возможностями, в заключении и ссылке ученый все силы отдавал своему очередному открытию в биофизике и медицине – созданию физико-математической модели кровообращения 16 . И одновременно писал стихи, многие из которых следует отнести к вершинам русской философской лирики ХХ столетия. Более того, именно в лагерях и ссылке, в 1940-е годы он создал несколько десятков прекрасных акварелей.

Искренний почитатель творчества импрессионистов, Чижевский не писал «на пленэре». Для него изобразительное искусство было «художественным продолжением» научного природоведения. И в поэзии и живописи он стремился передать не столько эмоциональное, сколько интеллектуальное впечатление от увиденного – от художественно постигнутой истины. Живописное творчество Чижевского было осмыслением мира, а не его изображением.

В течение полувека непрерывного созидания, вскрывая то тут, то там парадоксальные взаимоотражения искусства и поэзии в науке, а науки – в живописи и литературе, Чижевский неизменно оставался художником и поэтом научного познания, находящегося в тесном родстве с «эстетическим восхищением». Его лучшие стихотворные и живописные произведения свидетельствовали о неразрывности понятий истинности в науке и гармонии в искусстве.

Интуиция в познании и в созидании новых смыслов, способность работать с иррациональными мыслеобразами до того, как они примут конечную форму, – вот что, по его мнению, сближало науку с искусством и поэзией. В их последовательном и многоуровневом соединении состоял метод научного постижения, которому неизменно следовал Чижевский. Из него и проистекала его особая эпистемология. Живописное произведение, философский или поэтический текст могли предшествовать научному тексту или его дополнять. Эта уникальная способность позволяет лучше понять творческий «феномен Чижевского». В истории человечества лишь единицы были наделены столь уникальным даром: легендарный Пифагор, Леонардо, Ломоносов, Флоренский…

Многогранное творчество Александра Чижевского явилось сгущённым выражением необычайно богатого духовного опыта, оно в равной мере вбирало в себя научный гений, талант изобретателя, замечательное поэтическое и художественное дарование. На этом единстве основывалась научно-художественная эпистемология ученого и его поразительная способность к инновационным прорывам в познании мира и в научно-техническом созидании.

«Эпистемогогический постулат» Чижевского заключался в том, что истинное знание всегда содержит в себе росток нового, познание происходит не только с помошью логических обобщений и систематизации накопленного опыта. Нередко открытие совершается за пределами привычной логики. Универсалистский подход к теории знания, глубокое понимание природы творящей мысли и её инновационного потенциала дали удивительные результы. Чижевский совершил ряд выдающихся открытий, явился основоположником новых направлений в мировой науке, стал автором крупных технических изобретений, на основе которых возникли передовые технологии в промышленном производстве, медицине, биологии, экологии.

19 октября 2017, Нормандия

1 Чижевский А.Л. Вся жизнь. М., «Советская Россия»,1974, С. 13.

2 Чижевский А.Л. Академия поэзии. Проект организации специального высшего учебного заведения по изучению поэтики. Калуга: Издание Культпросветкомиссии Калужских командных курсов. 1918. С. 5.

Читайте также: