Спектакль считалка беркович смотреть
Обновлено: 14.11.2024
Художественная условность – это когда ребенок сидит на маленькой табуреточке в кухне, ррррычит и верит, что – он гонщик Формулы 1. Или когда взрослые смотрят кино и верят, что там не Аль Пачино, а Тони Монтана, и лицо у него со шрамом, и его таки застрелили. Или что дорога на пейзаже Ван Гога мокрая и лошади трудно тащить повозку.
На этом умении и свойстве (мозга?) стоит искусство в принципе. А на то, чтобы мы погрузились, хоть на минуту поверили, что «так и было» - направлены усилия всех творцов. Плюс все изобразительные, литературные, театральные, технические (это самый простой путь) приемы и способы воздействия - спецэффекты, долбисераунды, 3D. Но бывает, всё это вроде и применили по полной, а смотришь и не фига не веришь. Представляешь, как снимали, как у актера во время сцены чесался нос, как рядом бежал оператор или летела камера и как изображение потом обрабатывали «на компутере».
В театре я тоже перестала верить. И допустить художественную условность становится все труднее, особенно с условными декорациями. «Ты представь, что эти грубо сколоченные доски – это не доски, а обрыв над рекой», как бы говорят создатели спектакля. А я не могу, не могу представить! И все чаще подступает провинциальное ощущение «неудобно за актера», особенно когда он начинает «ломать четвертую стену» и сокращать дистанцию со зрителем.
И вот что случилось вчера. Спектакль «Считалка» играют по два за вечер – в семь и потом полдесятого. К этому жизненному моменту уже не хотелось ничего условного, а тут условным было всё, начиная с гардероба - сцена, зрительный зал, декорации, возраст героев.
Ну допустим, говоришь себе в начале… Допустим.
Но каким-то образом происходящее в спектакле постепенно, по нарастающей становилось все более реальным, гораздо более реальным, чем моя собственная жизнь сейчас и Москва за окнами. История в спектакле почти документальная, про конкретные события, о которых мы знали только по выпускам новостей. А значит, вообще ничего не знали.
И вот сидишь в небольшой комнате, а сама с полным погружением проживаешь все обстоятельства вместе с героями. Спецэффектов никаких, дистанции нет, ни одной из четырех стен тоже.
Этот эффект стал для меня полным шоком и кончился истерикой в туалете. Во-первых, я была не готова. Во-вторых, у меня, возможно, что-то сломалось в восприятии, что я «не верю» ни театрам, ни кино и в большинстве попыток что-то донести до меня чувствую фальшь и коммерческую составляющую. (И поэтому почти ничего не смотрю, кроме документалок про жизнь насекомых). Но семь актрис из «Считалки» легко вскрыли эту скорлупку усталого восприятия! И обратились напрямую к тому месту во мне, которому плевать – в театре я это смотрю или в жизни.
Вышак в мастерстве – когда не понимаешь, как это сделано. Магия театра, магия искусства, что-то неуловимое, скупо называемое талантом, и тот случай, когда всего этого много. И еще музыка, пение, многоголосье.
Ну что я, не знаю, где нахожусь? Про великую актрису Елена Махова (Elena Makhova) Большакова все уши пропищала, Махова и на лекции в «Прямую речь» ходит. Но вы бы знали, как хотелось вынести ее Кнопку из этого театра в безопасное место! Бабушку Нинчи вообще тряпичная кукла изображала, а как хотелось ее накормить и чтобы она не плакала! А сама Нинча! Слова «достоверный образ» тупые и бледные по сравнению с тем, что мы видели. (Наташа Горбас – как? Это ж невозможное что-то). Эх, была бы и у меня такая подруга! Я бы ух!
И страшным холодом и угрозой перло от каждой девушки-смерть. Мне казалось, они сейчас стрелять могут начать. Запросто.
Вбежать туда - в ситуацию - и всех спасти, вот чего нестерпимо хотелось.
Я знаю, как донести смысл, идею, эмоцию. Но как передается и распыляется в зал вещество, из которого состоит воздух грузинской деревни? Точно не с помощью очевидных, известных всем приемов. Я рада, что они есть и не связаны с достижениями научно-технического прогресса. Такие же кирпичные стены, как в Боярских Палатах, где играют спектакль - могли быть во времена Гамлета. И арсенал вспомогательных средства (кроме электричества) как будто не сильно обогатился. Тем непонятней и крышесрывающе.
Люди! если хОдите в театр (и считаете, что все видели) или наоборот, не ходите никогда – посмотрите спектакль «Считалка» режиссера Женя Беркович. Она обладает тайным знанием. И все актрисы спектакля тоже.
Елена Махова, Наташа Горбас, Юлия Скирина, Ира Сова, Анастасия Сапожникова, Мариэтта Цигаль-Полищук, Черкасова - Служитель - у вас получилось что-то новое и мощное абсолютно. Такой творческий прорыв – всегда большая и хорошая новость. СПАСИБО
Создайте уникальную страницу своего события на «Афише», чтобы получить возможность рассказать о нем многомиллионной аудитории и увеличить посещаемость.
Создать
Подборки «Афиши»
Где познакомить ребенка с астрономией: пять проектов в Москве и не только
7 октября 2021
Рецензия на «Пингвины моей мамы»: 15-летний стендапер прячется за шутками от своей семьи
7 октября 2021
Что смотреть на кинофестивале в Новой Голландии: хоррор про миллиардера-педофила и мультфильм для взрослых
7 октября 2021
Концерты недели в Петербурге: «Черная речка», Nadja и Эйдан Бейкер с сольником
Евгения Беркович Фото: Владимир Яроцкий
Жизнь после быстрого старта
Кирилл Серебренников дал мне возможность поставить мой первый спектакль «Жаворонок» и создал идеальные условия — я заикнулась, что хочу работать с Аллой Покровской, Кирилл поговорил с ней, и она согласилась. Алла Борисовна — совершенно невероятная актриса, я таких людей никогда не встречала. Иногда у меня ничего не получалось, и тогда она подходила и говорила: «Ты же видишь, у меня ничего не выходит. Давай я помогу ввести другую актрису», а когда мы выпустились, сказала: «Вот, смотрите, какая замечательная девочка!» В театре так обычно не бывает.
Помощь Кирилла была огромным авансом. Меня запустили в мир театра как ракету, и после постановки «Русской красавицы» я знала, что делаю то, что должна. Но потом с работой становилось все хуже и хуже, многое не получалось. От этого мне было очень тяжело — я начала сходить с ума. Читала Facebook, где про других писали, а про меня нет, поэтому в какой-то момент я просто отписалась от всех театральных критиков, просто чтобы не читать про чужие успехи. Так я дошла до срыва.
Про уход из институционального театра и проект «Дочери СОСО»
Моей точкой в репертуарном театре стала «Солнечная линия» — независимый проект замечательного продюсера Никиты Владимирова и Александринского театра. Никита дал мне полную свободу, но именно во время работы над этим спектаклем я поняла, что больше не могу быть режиссером. Когда к тебе подходит артист, который годится в отцы, и говорит: «Вы нас ломайте, вот прямо бейте, нам это нужно!», задумываешься: а почему я должна кого-то ломать? Вы взрослые люди, у вас ипотека, вы машину водите, документы есть о дееспособности, почему я должна вас уговаривать работать? Я поняла, что мне нравится быть отдельным человеком, который не видит никого кроме своего компьютера и иногда режиссера, заказывающего текст, — и я стала писать поэтические тексты для театров. Я с 11 лет хотела быть режиссером. Но так бывает: 20 лет тратишь на то, чтобы понять, что это не твоя профессия.
У меня уже были обязательства по выпуску «Считалки», я хотела сделать процесс максимально комфортным и быстрым, пригласила близких подруг, и неожиданно все сложилось. Оказалось, что дело не в профессии, — просто в институциональном театре я мучаюсь. После «Считалки» я выдохнула и поняла, что хотела бы еще что-нибудь сделать со своими подругами — так родился независимый проект «Дочери СОСО».
Следующей постановкой стал «Финист Ясный Сокол». Я была ридером на «Володинском фестивале», читала пьесы, штук пятнадцать, и наткнулась на эту. Она мне жутко понравилась. Не моя тема, но там есть сказочный поворот и интересная оптика. Я поняла, что хочу это делать. Вообще сделать «Считалку» много ума не надо, там довольно легко подключить людей: Грузия, война, девочки, тряпочки, все такое ламповое. Люди пришли — поплакали — ушли. Здесь же совсем другая история: какие-то женщины едут к террористам, непонятно почему. Мы должны им сочувствовать? Это было огромное испытание. Для меня очень важно почувствовать эмпатию, попробовать полюбить героинь, заставить зрителей подключиться и сочувствовать, не жалеть, а понять их мотивы. Мы добавили в спектакль много документальных материалов и монологи женщин, которые по разным причинам уезжали. Мне было очень важно, чтобы человек, который пришел на спектакль, посочувствовал героям.
Про «Черную книгу» и Стадникова
Моя мечта рассказать историю, где холокост перестанет быть запретной темой для рефлексии, воплотилась в постановке «Черная книга Эстер» . Я почувствовала, что просто «Черной книги» будет недостаточно. Так появился второй материал, где переплелись и документалистика, и классические еврейские тексты — история Пурима.
Я уже буквально жила проектом, но вдруг поняла что писать его должен кто-то другой. Чтобы спектакль родился в совершенно другом сознании, в других мозгах и у другого таланта. Тогда появился Андрей Стадников. После короткого разговора он вернулся ко мне с текстом, который привел меня в восторг своей абсолютной парадоксальностью, какой-то совершенной шизофренией. Через текст передавалось нужное безумие, побеждающее боль.
Про катастрофы и преемственность поколений
Через мозоль времени не пробраться, если рассказывать в театре о катастрофах, просто мемориально вспоминая и перечисляя самые страшные подробности. Она наросла с течением времени, не потому что люди плохие, равнодушные, а просто потому что это было давно. И лишь в эстетике и жанре пуримшпиля, в истории, рассказанной на площади, в народном крике и уличном хохоте, есть нужная ярость и таинственность. Это терапия карнавала. Рану нужно сначала вскрыть, а потом лечить. Веселый карнавал не нужен обществу, у которого ничего не болит. Он нужен для того, чтобы поорать — тогда перестанет болеть.
Мы последнее поколение, которое имеет прямую связь с военным временем. Мой дед и прабабушка были блокадниками. Это была их война, где были и нацистские лагеря, и спасение детей. Когда живешь с прабабушкой, которая не может выбросить кусок хлеба и делает из него сухарики, ее катастрофа становится частью тебя. Люди, которые родились на десять лет позже, уже не знают вкуса сушеного хлеба. Мы живем в стране, где молчат примерно все, про все и всегда. И это не вопрос еврейский или национальный. Не вопрос памяти холокоста.
Когда включаешь телевизор и видишь там антизападную пропаганду, ты вдруг в ужасе понимаешь — это абсолютно та же риторика. Все разговоры о том, что войну такого масштаба невозможно повторить, что история еврейской катастрофы научила человечество — бред. Ничему она не научила никого. Все повторялось много раз и продолжает повторяться. При всем желании об этом невозможно молчать. И хоть театр — это очень маленькая территория, а искусство мало что может, мы стараемся сделать хоть что-то: покричать, побить в барабаны, похоронить кота.
Спектакль «Черная книга Эстер» подготовлен при поддержке Российского еврейского конгресса
Беседовал Владимир Яроцкий
Подготовила Юлианна Качанова
Месяца два назад я посмотрела спектакль Жени Беркович по книге Тамты Мелашвили в Боярских палатах. Тогда же написала три строчки в ФБ – про то, что увиденное накрыло, как взрывной волной и выкинуло из глубин сознания на его поверхность все детские безотчетные страхи, связанные со словом «война». Но чем дальше я с этим спектаклем живу, тем больше сознаю, что это едва ли не самое убедительное и сильное антивоенное высказывание в сегодняшнем театре. И главное – это высказывание профессиональное и даже мастерское. Женя Беркович нашла способы воздействия, создала такие образы, что они намертво врезались в подкорку: не замыливаются от времени, не смываются потоком других театральных впечатлений, даже вполне ярких и серьезных. И я решила написать вот тут несколько абзацев и не случайно выбрала именно 9 мая. Потому что, хотя Женя и утверждает настойчиво, что ей лично как гражданину и человеку очень важно было напомнить всем, что конкретная грузино-абхазская война 1992-93 года была, спектакль в равной мере работает с мифом войны, с ужасом войны, с феноменом войны как самой страшной из катастроф, потому что, в отличие от природных катаклизмов, даже самых разрушительных, войну творят сами люди.
Две девочки – полногрудая Нинцо, наделенная еще и неистощимой жаждой жизни, и животной цепкостью, и угловатая бесхитростная Кнопа – всегда на наших глазах. Они водят меня, как Виргилий Данте, по миру войны, а я ощущаю себя так, словно это мне 13 лет и я еду на паровозике в Лунапарке по пещере ужаса. А Женя Беркович сочиняет новые и новые картинки, которые попадают в цель – то есть, в меня, саднят и берут за горло. Кукла старика с огромными глазами сидит на стуле в углу – одна из актрис просовывает руки в его рукава – и старик Алекси оживает, и просит девочек написать ему крупными буквами поминальную молитву на листке, молиться об умершем сыне. Одна из девочек опускает руку в карман и выбрасывает вверх белые бумажки: «Дедушка Алекси, откуда у тебя столько бабочек?» Тут вспоминается, как ни странно, Тонино Гуэрра, и тот невероятный факт, что свои рассказы в жанре магического реализма он начал писать в концлагере.
…Словно в подтверждение этих детских пророчеств в конце открывшегося для зрителей коридора обнаружится эстрада и на ней девушка в черном кителе читает и читает нескончаемый мартиролог тех, кто навсегда. Слушать не обязательно, можно идти, но уйти невозможно…
Читайте также: