Пушкин и брат мой от меня не примет осуждения

Обновлено: 21.12.2024

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.

Поэт призывает декабристов сохранять «гордое терпенье». «Сибирские руды» означают их невероятную заброшенность. Сибирь в то время оставалась, по сути, просто колонией России, источником сырья. Для образованного человека это был край, которого еще не коснулась цивилизация. Поэтому декабристам там было особенно тяжело. Пушкин напоминает ссыльным, что их великое дело не было напрасным. Сейчас они подвергаются всеобщему осуждению, но будущие поколения по достоинству оценят их подвиг. Восстание было практически не подготовлено, его участники не смогли скоординировать свои действия. Но они руководствовались «высоким стремлением» и, по крайней мере, подали пример.

Пушкин пытается вдохнуть в ссыльных оптимизм и веру в лучшее будущее. Он надеется на то, что «придет желанная пора». В этом образе поэт подразумевает свержение тиранической власти, которое будет означать торжество справедливости.

Пушкин отправляет свое стихотворное послание, несмотря на цензуру и жесткий контроль. Этим он подвергает серьезной опасности не только себя, но и А. Муравьеву. Его поступок был довольно-таки смелым шагом. В произведении он выражает надежду, что его письмо дойдет до адресатов и станет символом свободы, которую невозможно оковать цепями. Поэт сравнивает свое послание с «любовью и дружеством», которые нельзя закрыть на «мрачные затворы».

В финальных строках Пушкин предвещает скорое падение самодержавия и долгожданное освобождение пленников своими «братьями». Неизвестно, верил ли сам поэт в свое пророчество или просто пытался придать силы своим друзьям. После подавления восстания в России наступил крайне реакционный период. Мечты о близком свержении царизма были надолго забыты. В любом случае радостная весточка из России действительно обрадовала отчаявшихся декабристов и помогла им сохранять веру и надежду.

В опре­де­лен­ные мо­мен­ты бо­го­слу­же­ния свя­щен­ник вы­хо­дит из ал­та­ря и, стоя на ам­воне, ли­цом к Цар­ским вра­там, гром­ко про­из­но­сит три её про­ше­ния, со­про­вож­дая каж­дое из них зем­ным по­кло­ном. Под­няв­шись, он со­вер­ша­ет две­на­дцать по­ясных (ма­лых) по­кло­нов, каж­дый со сло­ва­ми «Боже, очи­сти мя греш­но­го». По окон­ча­нии их, вы­пря­мив­шись, гром­ко про­из­но­сит мо­лит­ву св. Еф­ре­ма пол­но­стью, все три про­ше­ния од­но за дру­гим, без пе­ре­ры­ва, и тво­рит ещё один зем­ной по­клон, по­сле че­го мол­ча ухо­дит в ал­тарь. Вслед за свя­щен­ни­ком, под­ра­жая ему, по­кло­ны со­вер­ша­ют и все мо­ля­щи­е­ся в хра­ме.

Чте­ние мо­лит­вы Еф­ре­ма Си­ри­на на­чи­на­ет­ся, со­глас­но Уста­ву, со сре­ды Сыр­ной сед­ми­цы (мас­ле­ни­цы) и за­кан­чи­ва­ет­ся в Страст­ную Сре­ду. Ис­клю­чи­тель­ная важ­ность мо­лит­вы за­фик­си­ро­ва­на её бо­го­слу­жеб­ным ста­ту­сом: не яв­ля­ясь осо­бой иерей­ской мо­лит­вой (как мо­лит­вы ев­ха­ри­сти­че­ские или све­тиль­нич­ные), мо­лит­ва Еф­ре­ма Си­ри­на не мо­жет со­вер­шать­ся ни чте­цом (ана­гностом), ни да­же дья­ко­ном (ко­то­ро­му доз­во­ля­ет­ся бо­го­слу­жеб­ное чте­ние Еван­ге­лия!), но лишь свя­щен­ни­ком. «Устав под­вер­га­ет ве­ли­кой от­вет­ствен­но­сти пред Бо­гом и су­дом Церк­ви как свя­щен­ни­ка, ес­ли он без долж­но­го вни­ма­ния чи­та­ет мо­лит­ву и небреж­но со­вер­ша­ет по­кло­ны, так и всех пра­во­слав­ных, ес­ли они со­вер­ша­ют по­кло­ны с бес­тол­ко­вой то­роп­ли­во­стью, не вслу­ши­ва­ясь в сло­ва мо­лит­вы и не под­ра­жая свя­щен­ни­ку» [1] . Про­чтем её вме­сте.

Ей, Гос­по­ди Ца­рю, да­руй ми зре­ти моя пре­гре­ше­ния, и не осуж­да­ти бра­та мо­е­го, яко бла­го­сло­вен еси во ве­ки ве­ков. Аминь.» [2]

В 1836 го­ду один пе­тер­бург­ский при­хо­жа­нин дал пе­ре­ло­же­ние этой глу­бо­кой и про­ник­но­вен­ной мо­лит­вы в алек­сан­дрий­ских сти­хах, от­ли­ча­ю­щих­ся боль­шой смыс­ло­вой точ­но­стью (для на­гляд­но­сти, вы­де­ле­ны в его из­вест­ном сти­хо­тво­ре­нии кур­си­вом).

«От­цы пу­стын­ни­ки и же­ны непо­роч­ны,
Чтоб серд­цем воз­ле­тать во об­ла­сти за­оч­ны,
Чтоб укреп­лять его средь доль­них бурь и битв,
Сло­жи­ли мно­же­ство бо­же­ствен­ных мо­литв;
Но ни од­на из них ме­ня не уми­ля­ет,
Как та, ко­то­рую свя­щен­ник по­вто­ря­ет
Во дни пе­чаль­ные Ве­ли­ко­го по­ста;
Всех ча­ще мне она при­хо­дит на уста
И пад­ше­го кре­пит неве­до­мою си­лой:
Вла­ды­ко дней мо­их! Дух празд­но­сти уны­лой,
Лю­бо­на­ча­лия, змеи со­кры­той сей,
И празд­но­сло­вия не дай ду­ше мо­ей.
Но дай мне зреть мои, о Бо­же, пре­гре­ше­нья,
Да брат мой от ме­ня не при­мет осуж­де­нья,
И дух сми­ре­ния, тер­пе­ния, люб­ви
И це­ло­муд­рия мне в серд­це ожи­ви.»

Вы уже до­га­да­лись, что «та­ин­ствен­ный при­хо­жа­нин», вни­ма­ю­щий сло­вам ве­ли­кой мо­лит­вы, – Алек­сандр Сер­ге­е­вич Пуш­кин. Нам пред­став­ля­ет­ся в выс­шей сте­пе­ни при­ме­ча­тель­ным, что эти толь­ко что про­зву­чав­шие стро­ки бы­ли на­пи­са­ны им ле­том, 22 июля 1836 го­да, спу­стя по­чти че­ты­ре ме­ся­ца по окон­ча­нии Ве­ли­ко­го по­ста (Пас­ха в тот год при­хо­ди­лась на 29 мар­та). Это зна­чит, что дав­но от­зву­чав­шая в хра­мах мо­лит­ва зву­ча­ла в его серд­це непре­стан­но.

Сти­хо­тво­ре­ние «От­цы пу­стын­ни­ки. » вхо­дит в неза­вер­шен­ный «Ка­мен­но­ост­ров­ский цикл», сви­де­тель­ству­ю­щий о ду­хов­ном са­мо­углуб­ле­нии по­эта, ви­ди­мо, пред­чув­ство­вав­ше­го, что ско­ро ему суж­де­но пред­стать пред Су­ди­ёй вся­че­ских. От­сю­да и ве­ли­ко­пост­ные – по­ка­ян­ные и про­щаль­ные – мо­ти­вы. И дей­стви­тель­но, услы­шать на зем­ле мо­лит­ву Еф­ре­ма Си­ри­на в Ве­ли­ком по­сту сле­ду­ю­ще­го го­да, «ра­бу Бо­жию Алек­сан­дру» уже не до­ве­лось. Пас­ха 1837 го­да бы­ла позд­няя, 18 ап­ре­ля (по юли­ан­ско­му ка­лен­да­рю), и Пост на­чи­нал­ся 1 мар­та, а сре­да Сыр­ной сед­ми­цы, ко­гда впер­вые зву­чит в пра­во­слав­ных церк­вах эта мо­лит­ва, при­хо­ди­лась на 24 фев­ра­ля. Ро­ко­вой вы­стрел у Чер­ной реч­ки гул­ко гро­мых­нул в мо­роз­ном воз­ду­хе че­тырь­мя неде­ля­ми ра­нее.

По зна­ме­на­тель­но­му сов­па­де­нию, А. С. Пуш­кин умер на дру­гой день по­сле па­мя­ти свя­то­го Еф­ре­ма Си­ри­на, со­вер­шае­мой Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью 28 ян­ва­ря по Юли­ан­ско­му ка­лен­да­рю. В XX и XXI сто­ле­ти­ях оба этих со­бы­тия – при пе­ре­во­де их на но­вый ка­лен­дар­ный стиль – сов­па­да­ют и вос­по­ми­на­ют­ся на­ми од­новре­мен­но – 10 фев­ра­ля.

Вспом­ним се­го­дня об этих двух по­этах. В чем-то они диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ны, но то, что их на­все­гда со­еди­ни­ло, – вряд ли мож­но на­звать слу­чай­но­стью.

[1] Бул­га­ков С. В. На­столь­ная кни­га для свя­щен­но-цер­ков­но-слу­жи­те­лей. Часть I. М., 1993, с. 555.

ВО ДНИ ПЕЧАЛЬНЫЕ ВЕЛИКОГО ПОСТА. »

Молитва преподобного Ефрема Сирина в осмыслении А.С. Пушкина

Стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Отцы пустынники и девы непорочны. » является шедевром его духовной лирики. Написанное в 1836 году, за полгода до ухода поэта из земной жизни, оно в полной мере отражает его глубокое, подлинно православное мироощущение.

Поэтический дар Пушкина, называвшего себя поэтом действительности, слышал не только громы больших исторических событий, но и улавливал тончайшие, сокровенные движения человеческого сердца. Ему русская литература обязана своим глубоким психологизмом, пристальным, углубленным вниманием к внутренней жизни человека, в том числе и к жизни духовной.

Став как бы итогом духовного пути Пушкина, стихотворение «Отцы пустынники и девы непорочны. » близко в мыслях и чувствах, выраженных в нем поэтом, именно к святоотеческому пониманию особенностей внутренней духовной жизни, в частности, жизни молитвенной. Несомненно здесь сказалось не только его знание святоотеческой литературы и богослужебных текстов, знание учения о молитве и посте, но здесь сказался личный духовный, религиозный опыт поэта.

Пушкин на собственном опыте знал целительное действие молитвы, которая, как он и сказал в этом произведении своем, «умиляет» и «падшего крепит неведомою силой». Поэт знал - и об этом говорит все творчество его - и горечь падений страстно-грешного человеческого существа, горечь грехов, которые он честно выговаривал и нещадно осуждал в себе, и покаянно оплакивал, говоря о себе: «И меж детей ничтожных мира быть может всех ничтожней он. » Знал он и отчаянную тоску и внутреннее одиночество в «пустыне мрачной», «долине дикой», как он обозначал грешный наш земной мир.

Но он знал и источник своего поэтического дара и вдохновения, о чем так ясно и мощно сказал он еще в 1826 году в стихотворении «Пророк». Здесь поэт, томимый «духовной жаждою» и обладающий уже всеми дарами, необходимыми для творчества - обновленными очами, слухом, языком и сердцем, все еще не может ничего, пока дух его не исполнится Божией волей, пока он не призван на служение Творцом.

Как труп в пустыне я лежал,

Но Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Знал поэт и действие благодати Божией, преображающей внутренний состав человека. Один из близко знавших Пушкина людей - князь Петр Андреевич Вяземский - вспоминал: «В последние годы жизни своей он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотой многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их. »

Любой из поэтов, которые когда-либо дерзнули обратиться к переложению на светский современный литературный язык, тем более - язык поэтический - Священных текстов, текстов богослужебных, церковных: молитв, псалмов - знают, какой это сложный и трудноосуществимый творческий акт. И это понятно - ведь канонические молитвы Церкви, освященные ее авторитетом и духовной практикой - это слова святых подвижников, изреченные ими по наитию Духа Святаго Божия.

Православное церковное творчество, раскрывающее во всей полноте Истину Божию - это результат молитвенно-аскетического опыта, духовного подвига. Недаром же святитель Григорий Богослов писал: «Любомудрствовать о Боге можно не всякому! Да, не всякому! Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися по земле. »

А святитель Игнатий Брянчанинов говорил об истинном назначении таланта писателя так: «Истинный талант, познав, что Существенно-Изящное один Бог, должен извергнуть из сердца все страсти, устранить из ума всякое лжеучение, стяжать для ума Евангельский образ мысли, а для сердца Евангельские ощущения. Но и одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так сделал Господь с учениками Своими. Очистив их Истиною, Он оживил их Духом Святым - и они соделались светом для человеков».

Поэтому, конечно же, любое переложение Священного текста, подражание, стилизация, чаще всего, уступают духовной подлинности. Происходит снижение глубины и остроты мысли и уровня духовности, а порою - несоответствие учению Церкви. С другой стороны, чем более подробно и детально стремится поэт передать содержание и смысл духовного текста, тем менее остается в его поэтическом произведении самой поэзии и того, чего мы ждем от нее - художественности.

Тем более, трогает нас стихотворение А.С.Пушкина, выразившее его понимание и переживание великопостной молитвы преподобного Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего. »

Оно поражает нас неподдельным, искренним и живым покаянным чувством, поражает глубоким погружением поэта в предмет своего духовного переживания. А чувствование этой молитвы, кратко выражающей всю святоотеческую мудрость, есть молитвенное чувствование каждого православного человека. Трогает это поэтическое осмысление и соответствием слов поэта святоотеческому пониманию духовного делания христианина.

И в то же время эти на удивление простые, лишенные изощренных изобразительных средств - замысловатых эпитетов, сложных метафор и витиеватых туманных образов поэтические строки являют собой совершенство отточенного поэтического мастерства. Эта поэзия, как будто совсем незаметная, таинственным, непостижимым образом звучит здесь в каждой строчке. Летучая пушкинская легкость, изящество слога, умение сказать о главном, важнейшем ненавязчиво, как будто едва касаясь, придают стихотворению особую живость.

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество Божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

Стихотворение состоит из двух частей. И является не столько переложением, сколько осмыслением. Это рассказ поэта о том, что значит для него данная молитва, как он ее понимает и воспринимает. И в то же время, это стихотворение раскрывает духовные ориентиры Пушкина, стремившегося «скорей узреть. спасенья верный путь и тесные врата», как писал он в стихотворении «Странник».

Что для него духовная опора, в чем видит он залог желаемых им «покоя и воли», внутренней свободы и гармонии, равновесия, утешения и - спасения души. Мы уже знаем к этому времени из всего его творчества (вспомнить хотя бы роман «Евгений Онегин» или «Маленькие трагедии»), что земные сокровища не влекут его, что он стремится к другим - духовным, Небесным сокровищам, которые дают возможность человеку овладеть божественной Истиной, стать обителью Бога.

Первая часть стихотворения состоит из описания святых православных подвижников и подвижниц, которые достигнув чистоты сердца, получили лицезрение Истины в «областях заочных», то есть невидимых земным зрением, и указали всякому путь к Небесным сокровищам. Они оставили на этом пути, как указующие вехи, свои Божественные молитвы. Среди этих молитв Пушкин и выделяет для себя особо именно великопостную молитву преподобного Ефрема Сирина. Великий пост, с его покаянными слезами и молитвами, предназначенный Церковью для сугубого очищения души от греха, оказывается особенно необходимым сердцу поэта, столь мучительно терзавшегося своей человеческой греховностью, которую впечатлительный, чуткий Пушкин переживал остро.

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Чувство, знакомое любой православной верующей душе! Как часто и мы ощущаем неполноту своего покаяния, терзаемся и унываем от того, что не можем полностью изжить свои греховные страсти.

«Но ни одна из них меня не умиляет, как та, которую священник повторяет во дни печальные Великого поста. » Именно умиление, неотрывное об благодати, размягчение сердца, связанное с глубоким покаянием и скорбным плачем, поэт осознавал и ощущал своей насущной потребностью, ибо покаянием очищается душа.

В этом стихотворении покаяние Пушкина сосредоточено на словах «падшего меня». Кратко, но точно и ёмко слово «падший» выражает трезвость самооценки православного человека. Без этого самоосмысления своей греховности возможна ли духовная жизнь человека и его духовное обновление?

Во второй части стихотворения звучат прошения великопостной молитвы. Следуя за путеводным словом святого подвижника Ефрема Сирина, поэт просит Бога от избавления его от духа уныния, тоски, отчаяния - духа, который так хорошо был ему знаком («Дар случайный, дар напрасный. », «Куда ж нам плыть?». «Моя душа полна тоской и ужасом. »)

В стихотворении Пушкин соединяет воедино два разных греха, отмеченных в молитве. Он просит от избавления от «праздности унылой». Ну, не от праздности ли, по утверждению святых отцов, и рождается зачастую уныние? Был ли Пушкин праздным человеком? Нет, не был. Но в нем жила счастливая и мучительная, обостренная сила покаяния, признания своей сугубой греховности, недовольства собой, столь свойственная русскому сознанию. Как и в его произведениях жила неистребимая тоска по духовному идеалу. «Цель художества - есть идеал», - писал незадолго до своего земного ухода Пушкин.

К греху любоначалия, упомянутому в молитве, поэт прибавляет слова «змеи сокрытой сей».С этим тонким и порой глубоко скрытым грехом, он боролся всю жизнь, выстрадав всей душою слова:

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспаривай глупца.

«И празднословия не дай душе моей» - именно этого требовал и от себя, и от русской поэтической школы Александр Сергеевич Пушкин. По воспоминаниям современника поэта, лицеиста П.И. Миллера, однажды Пушкин произнес: «Писать повести нужно вот этак: просто, коротко и ясно». Какой огромный и неповторимый мир встает за пушкинской лаконичностью, и какой труд души, ума и сердца!

Святитель Игнатий Брянчанинов пишет: «"Как Ваши сочинения легко читаются!" - сказал Пушкину его знакомый. "От того, - отвечал Пушкин, - что пишутся и вырабатываются великим трудом"».

И суть не только в художественности - чистоте слога и ясности мысли. «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36).

Далее Пушкин просит у Творца дать ему сил «зреть свои прегрешения», дабы не осуждать: «да брат мой от меня не примет осужденья». Эти слова живо и точно передают подлинное православное понимание духовного делания, понимания пути по духовной лествице - ко спасению. И здесь мы вспоминаем слова Господа: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7, 1).

Поэт располагает прошения великопостной молитвы по-своему и заканчивает стихотворение словами:

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

Он подчеркивает, что для него важен именно такой порядок: вначале добиться чистоты сердца, избавив его от тягот «греха алчного», который как лев гонится по пятам. Очистить сердце, чтобы затем наполнить его сокровищами Небесными. Переменив порядок прошений, перечисленных в молитве, Пушкин целомудрие ставит в конце, видя в нем верхнюю ступень восхождения на Небо. От смирения и терпения - к любви и целомудрию. Ведь целомудрие в духовном плане - это духовная чистота, это цельная мудрость, не раздробленная грехом на осколки, это чистота сердца.

Отринув поклонение разуму, поклонение, которым в юности вольнолюбиво перестрадал Пушкин, как и все его поколение, плененное ценностями Просвещения, поэт понимает, что не земной человеческий рассудок, а чувствилище души - сердце - способно «возлетать» к Небесному.

Пушкин, уже неоднократно высказавший к этому времени свое православное понимание мира, человека, власти, творчества, спасения, еще и еще раз высказывает - сердце, очищенное от грехов и страстей, способно познать и вместить Бога. И мы вспоминаем слова заповедей Блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). И слова Святой Псалтыри: «Сердце чисто созижди во мне, Боже» (Пс. 50, 12).

Как всё это близко и знакомо православному верующему человеку! Не об этом ли мы и просим в течение всего своего земного пути Господа? Не в борьбе ли за чистоту сердца проходит, между отчаянием и надеждою, вся наша духовная невидимая брань? Иногда на это уходит вся жизнь человека.

Удалось ли в полной мере достичь этой высоты Александру Сергеевичу Пушкину, назвавшему себя «духовным тружеником»? Господь веси. Мы же, в который раз, преклоним голову перед его духовной чуткостью, глубиной его души и силой его поэтического дара.

Лариса Пахомьевна Кудряшова, русский поэт и литератор

1. А.С. Пушкин. Избранные сочинения. В двух томах. «Художественная литература» М. 1980.

2. Святитель Григорий Богослов. «Пять слов о богословии». М. 1997.

3. Собрание писем святителя Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского. М. - СПб. 1995.

4. М.М. Дунаев. Православие и русская литература. Ч.1, Ч.2. «Художественная литература». М. 1996.

5. «Живые страницы». Воспоминания, письма, дневники, автобиографические произведения и документы. «Детская литература». 1970.

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Стихотворение А.С. Пушкина «Отцы пустынники и жены непорочны…» было написано поэтом в 1836 года, датировано 22 июля. Лирический настрой в творениях последних лет жизни разжигает интерес читателя к осознанию всего жизненного и творческого пути поэта. В стихах этого времени прослеживаются мотивы смерти, что наталкивает на мысль о предчувствии трагедии. Для стихотворений этого времени характерны оборванные фразы и шетистопный ямб, непривычный для предшествующих творений Пушкина, написанные четырехстопным ямбом.

Жанр творения

«Отцы пустынники и жены непорочны…» относится к духовной лирике. Направление стихотворения трудно определить. В нем автор раскрывает свой внутренний мир, а это характерно для романтизма. Но, в то же время, в произведении присутствует точность в деталях и осознание своих грехов и покаяния в них. Это говорит о том, что автор – реалист.

Тема и основная мысль

Композиция произведения складывается из четырех строф и двух предложений, отличающихся по длине. По смыслу стих делится на 2 примерно одинаковые части: в первой 9, во второй 7 строчек.

В первой строфе Пушкин рассказывает о том, что отцы и жены слагали обращения к Всевышнему в виде молитв. Во второй строфе автор среди разнообразия молитв выделяет молитву покаяния. В последних двух строфах Пушкин практически дословно перепевает молитву пустынника IV века Ефрема Сирина.

Примечание. Молитва с давних времен поется во время Великого поста и относится к покаянным.

Рифма, размер и язык стихотворения

Стихотворение написано шестистопым ямбом, что не совсем характерно для творений Пушкина. Однако подобный размер более напевной и способен лучше передать церковный речитатив. В стихе присутствуют мужские и женские рифмы, рифмовка парная.

Стих написан с применением церковных славянизмов и отдельных слов, которые относятся к православию: смирение, целомудрие , терпение, отцы пустынники, жены непорочны, Великий пост, Владыко, уста, возлетать, падший и т.д.

Содержатся также устоявшиеся церковные словосочетания – жены непорочны, праздность унылая. Присутствуют эпитеты и метафоры.

Сила творения «Отцы пустынники и жены непорочны…» заключается в силе духа покаяния.

Читайте также: