Притчи в повести о варлааме и иоасафе
Обновлено: 21.12.2024
?Обрекши душу свою, подобно душе злодейской, на голодное изнеможение и страдания во тьме, человек некий бежал стремительно от единорога т. е. от Смерти, будучи не в силах стерпеть его голоса и страшного рыкания и не желая достаться ему на съедение. Когда же быстро бежал, то упал в некую глубокую пропасть; когда же падал в нее, то зацепился за некое крепко державшееся дерево и в расщелине некоей ноги свои утвердил, думая, что отныне всегда в жизни будет иметь устойчивое положение. Тут смотрит и видит двух мышей – одну белую, а другую черную, которые непрестанно подгрызают корни дерева, за которое он ухватился, и осталось им уже совсем немного, чтобы дерево то обрушить. Посмотрел он на дно пропасти, видит змея страшного и огнедышащего, что съесть его приготовился; посмотрел же он еще на опору, на которой ноги свои утвердил, видит: из той самой стены, на какой стоит, четыре змеиные головы вылезли. И воздел свои очи, и увидел, что от ветвей того дерева малые капли меда капают, и тогда, перестав заботиться о том, как избегнуть обрушившихся на него несчастий – беснующегося наверху единорога, что ищет его, чтобы съесть, неистового змея, что вознамерился его пожрать, дерева, за которое ухватился и которое вскоре обрушится, – шаткой и неверной основы, на которую ногами оперся, обо всех этих бедах забыв, к сладости тех малых капель меда устремился. Вот подобие тех, кто прелестью жизни сей обольстился.
Притча о неумелом враче.
?Рассказывают, как некий врач пришел в некий град. Случилось, что заболела там дочь властелина града. И завещал некий врач, премудрый, но слепой, какой травою следует лечить больную. Пришедший рассудил о траве оной, что завещал слепой врач. Но по неведению иную траву подобно растворил и дал девице пить. Она же, испивши этой травы, во чреве болезненный недуг получила и умерла. Родители же ее принудили врача того выпить его лекарство, и он, выпив, умер в страданиях. Так и тот пострадает, кто говорит и творит ложно, не ведая истины.
Сказание о Дракуле-воеводе.
?Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему – Дьявол. Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его.
Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон наш подтвердить, чтобы крепко его держались». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками, и отпустил их со словами: «Идите и скажите государю вашему: он привык терпеть от вас такое бесчестие, а мы не привыкли, и пусть не посылает свой обычай являть другим государям, которым обычай такой чужд, а у себя его блюдет».
Царь же весьма разгневался, и пошел на Дракулу войной, и напал на него с великими силами. Тот же, собрав все войско свое, ударил на турок ночью и перебил их множество. Но не смог со своей небольшой ратью одолеть огромного войска и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи того производил, а кто в спину – того велел сажать на кол, говоря: «Не мужчина ты, а женщина!» А когда снова пошел войной против турок, то так сказал своим воинам: «Кто о смерти думает, пусть не идет со мной, а здесь остается». Царь же, услышав об этом, повернул назад с великим позором, потеряв без числа воинов, и не посмел выступить против Дракулы.
И отправил царь к Дракуле посла, требуя от него дани. Дракула же воздал послу тому пышные почести, и показал ему свое богатство, и сказал ему: «Я не только готов платить дань царю, но со всем воинством своим и со всем богатством хочу пойти к нему на службу, и как повелит мне, так ему служить буду. И ты передай царю, что, когда пойду к нему, пусть объявит он по своей земле, чтобы не чинили зла мне и людям моим, а я вскоре вслед за тобою пойду к царю, и дань принесу, и сам к нему прибуду». Царь же, услышав от посла своего, что хочет Дракула прийти к нему на службу, послу почесть воздал и одарил его богато. И рад был царь, ибо в то время вел войну на востоке. И тотчас послал объявить по всем городам и по всей земле, что, когда пойдет Дракула, никто никакого зла бы ему не причинял, а, напротив, встречали бы его с почетом. Дракула же, собрав все войско, двинулся в путь, и сопровождали его царские приставы, и воздавали ему великие почести. Он же, углубившись в Турецкую землю на пять дневных переходов, внезапно повернул назад и начал разорять города и села, и людей множество пленил и перебил, одних турок на колья сажал, других рассекал надвое и сжигал, не щадя и грудных младенцев. Ничего не оставил на пути своем, всю землю в пустыню превратил, а бывших там христиан увел и поселил в своей земле. И возвратился восвояси, захватив несметные богатства, а приставов царских отпустил с почестями, напутствуя: «Идите и поведайте царю вашему обо всем, что видели: сколько смог, послужил ему. И если люба ему моя служба, готов и еще ему так же служить, сколько сил моих станет». Царь же ничего не смог с ним сделать, только себя опозорил.
И так ненавидел Дракула зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет, или обидит, не избегнуть тому смерти. Будь он знатным вельможей, или священником, или монахом, или простым человеком, пусть бы он владел несметными богатствами, все равно не мог откупиться он от смерти, так грозен был Дракула.
Был в земле его источник и колодец, и сходились к тому колодцу и источнику со всех сторон дороги, и множество людей приходило пить воду из того колодца и родника, ибо была она холодна и приятна на вкус. Дракула же возле того колодца, хотя был он в безлюдном месте, поставил большую золотую чару дивной красоты, чтобы всякий, кто захочет пить, пил из той чары и ставил ее на место, и сколько времени прошло – никто не посмел украсть ту чару.
Однажды объявил Дракула по всей земле своей: пусть придут к нему все, кто стар, или немощен, или болен чем, или беден. И собралось к нему бесчисленное множество нищих и бродяг, ожидая от него щедрой милостыни. Он же велел собрать их всех в построенном для того хороме и велел принести им вдоволь еды и вина; они же пировали и веселились. Дракула же сам к ним пришел и спросил: «Чего еще хотите?» Они же все отвечали: «Это ведомо Богу, государь, и тебе: на что тебя Бог наставит». Он же спросил их: «Хотите ли, чтобы сделал я вас счастливыми на этом свете, и ни в чем не будете нуждаться?» Они же, ожидая от него великих благодеяний, закричали разом: «Хотим, государь!» А Дракула приказал запереть хором и зажечь его, и сгорели все те люди. И сказал Дракула боярам своим: «Знайте, почему я сделал так: во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты; во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдает никто из них на этом свете от нищеты или болезней».
Пришли как-то к Дракуле два католических монаха из Венгерской земли собирать подаяние. Он же велел развести их порознь, позвал к себе одного из них и, указав на двор, где было бесчисленное множество людей, посаженных на кол или колесованных, спросил: «Хорошо ли я поступил и кто эти люди, посаженные на колья?» Монах же ответил: «Нет, государь, зло ты творишь, казня без милосердия; должен государь быть милостивым. А те на кольях – мученики!» Призвал Дракула другого и спросил его о том же. Отвечал тот: «Ты, государь, Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных. А люди эти творили зло, по делам своим и наказаны». Дракула же, призвав первого монаха, сказал ему: «Зачем же ты вышел из монастыря и из кельи своей и ходишь по великим государям, раз ничего не смыслишь? Сам же сказал, что люди эти – мученики, вот я и хочу тебя тоже мучеником сделать, будешь и ты с ними в мучениках». И приказал посадить его на кол, а другому велел дать пятьдесят золотых дукатов, говоря: «Ты мудрый человек». И велел его в колеснице довезти до рубежа Венгерской земли. Однажды прибыл из Венгерской земли купец в город Дракулы. И, как принято было у Дракулы, оставил воз свой на городской улице перед домом, а товар свой – на возу, а сам лег спать в доме. И кто-то украл с воза 160 золотых дукатов. Купец, придя к Дракуле, поведал ему о пропаже золота. Дракула же отвечал: «Иди, этой же ночью найдешь свое золото». И приказал по всему городу искать вора, пригрозив: «Если не найдете преступника, весь город погублю». И велел той же ночью положить на воз свое золото и добавить один лишний дукат. Купец же наутро, встав, обнаружил золото, и пересчитал его и раз, и другой, и увидел, что один дукат лишний, и, придя к Дракуле, сказал: «Государь, нашел золото, но вот один дукат не мой – лишний». В это время привели и вора с похищенным золотом. И сказал Дракула купцу: «Иди с миром! Если бы не сказал мне о лишнем дукате, то посадил бы и тебя на кол вместе с этим вором». Если какая-либо женщина изменит своему мужу, то приказывал Дракула вырезать ей срамное место, и кожу содрать, и привязать ее нагую, а кожу ту повесить на столбе, на базарной площади посреди города. Так же поступали и с девицами, не сохранившими девственности, и с вдовами, а иным груди отрезали, а другим сдирали кожу со срамных мест, и, раскалив железный прут, вонзали его в срамное место, так что выходил он через рот. И в таком виде, нагая, стояла, привязанная к столбу, пока не истлеет плоть и не распадутся кости или не расклюют ее птицы. Однажды ехал Дракула по дороге и увидел на некоем бедняке ветхую и разодранную рубашку и спросил его: «Есть ли у тебя жена?» – «Да, государь», – отвечал тот. Дракула повелел: «Веди меня в дом свой, хочу на нее посмотреть». И увидел, что жена бедняка молодая и здоровая, и спросил ее мужа: «Разве ты не сеял льна?» Он же отвечал: «Много льна у меня, господин». И показал ему множество льна. И сказал Дракула женщине: «Почему же ленишься ты для мужа своего? Он должен сеять, и пахать, и тебя беречь, а ты должна шить мужу нарядные и красивые одежды; ты же и рубашки ему не хочешь сшить, хотя сильна и здорова. Ты виновна, а не муж твой: если бы он не сеял льна, то был бы он виноват». И приказал ей отрубить руки и труп ее посадить на кол.
Как-то обедал Дракула среди трупов, посаженных на кол, много их было вокруг стола его, он же ел среди них и в том находил удовольствие. Но слуга его, подававший ему яства, не мог терпеть смрада и заткнул нос и отвернулся. Тот же спросил его: «Что ты делаешь?» А он отвечал: «Государь, не могу вынести этого смрада». Дракула тотчас же велел посадить его на кол, говоря: «Там ты будешь сидеть высоко, и смраду до тебя будет далеко!»
Пришел однажды к Дракуле посол от венгерского короля Матьяша, знатный боярин, родом поляк. И повелел Дракула сесть с ним обедать среди трупов. И лежал перед Дракулой толстый и длинный кол, весь позолоченный, и спросил Дракула посла: «Скажи мне, для чего я приготовил такой кол?» Испугался посол тот немало и сказал: «Думается мне, государь, что провинился перед тобой кто-либо из знатных людей и хочешь предать его смерти более почетной, чем других». Дракула же отвечал: «Верно говоришь; вот ты – великого государя посол, посол королевский, для тебя и приготовил этот кол». Отвечал тот: «Государь, если совершил я что-либо, достойное смерти, делай как хочешь. Ты судья справедливый – не ты будешь в смерти моей повинен, но я сам». Рассмеялся Дракула и сказал: «Если бы ты не так ответил, быть бы тебе на этом коле». И воздал ему почести великие, и, одарив, отпустил со словами: «Можешь ходить ты послом от великих государей к великим государям, ибо умеешь с великими государями говорить, а другие пусть и не берутся, а сначала поучатся, как беседовать с великими государями». Был такой обычай у Дракулы: когда приходил к нему неопытный посол от царя или от короля и не мог ответить на его коварные вопросы, то сажал он посла на кол, говоря: «Не я виноват в твоей смерти, а либо государь твой, либо ты сам. На меня же не возлагай вины. Если государь твой, зная, что неумен ты и неопытен, послал тебя ко мне, многомудрому государю, то твой государь и убил тебя; если же ты сам решился идти, неученый, то сам себя и убил».
И тогда готовил для посла высокий позолоченный кол и сажал его на кол, а государю его посылал грамоту с кем-либо, чтобы впредь не отправлял послом к многомудрому государю глупого и неученого мужа.
Изготовили мастера для Дракулы железные бочки, а он наполнил их золотом и погрузил в реку. А мастеров тех велел казнить, чтобы никто не узнал о его коварстве, кроме тезки его – дьявола.
Однажды пошел на него войной венгерский король Матьяш; Дракула выступил ему навстречу, сошлись, и сразились, и выдали Дракулу изменники живым в руки противника. Привели Дракулу к королю, и приказал тот бросить его в темницу. И провел он там, в Вышеграде на Дунае, в четырех верстах выше Буды, двенадцать лет. А в Мунтьянской земле король посадил другого воеводу. Когда же тот воевода умер, послал король к Дракуле в темницу сказать, что если хочет он, как и прежде, быть в Мунтьянской земле воеводой, то пусть примет католическую веру, а если не согласен он, то так и умрет в темнице. И предпочел Дракула радости суетного мира вечному и бесконечному, и изменил православию, и отступил от истины, и оставил свет, и вверг себя во тьму. Увы, не смог перенести временных тягот заключения, и отдал себя на вечные муки, и оставил нашу православную веру, и принял ложное учение католическое. Король же не только вернул ему Мунтьянское воеводство, но и отдал в жены ему сестру родную, от которой было у Дракулы два сына. Прожил он еще около десяти лет и умер в ложной той вере. Рассказывали о нем, что, сидя в темнице, не оставил он своих жестоких привычек: ловил мышей или птиц покупал на базаре и мучил их – одних на кол сажал, другим отрезал голову, а птиц отпускал, выщипав перья. И научился шить, и кормился этим в темнице.
Когда же король освободил Дракулу из темницы, привезли его в Буду, и отвели ему дом в Пеште, что против Буды, – но еще не был допущен Дракула к королю, и вот тогда случилось, что некий разбойник забежал во двор к Дракуле и спрятался там. Преследователи же пришли и стали искать преступника и нашли его. Тогда Дракула вскочил, схватил свой меч, выбежал из палат, отсек голову приставу, державшему разбойника, а того отпустил; остальные же обратились в бегство и, придя к судье, рассказали ему о случившемся. Судья же со всеми посадниками отправился к королю с жалобой на Дракулу. Послал король к Дракуле, спрашивая: «Зачем же ты совершил такое злодеяние?» Он же отвечал так: «Никакого зла я не совершал, а пристав сам же себя убил: так должен погибнуть всякий, кто, словно разбойник, врывается в дом великого государя. Если бы он пришел ко мне и объявил о происшедшем, то я бы нашел злодея в своем доме и либо выдал его, либо простил бы его». Рассказали об этом королю. Король же посмеялся и удивился его нраву. Конец же Дракулы был таков: когда был он уже в Мун-тьянской земле, напали на землю его турки и начали ее разорять. Ударил Дракула на турок, и обратились они в бегство. Воины же Дракулы, преследуя их, рубили их беспощадно. Дракула же в радости поскакал на гору, чтобы видеть, как рубят турок, и отъехал от своего войска; приближенные же приняли его за турка, и один из них ударил его копьем. Тот же, видя, что убивают его свои, сразил мечом пятерых своих убийц, но и его пронзили несколькими копьями, и так был он убит. Король же взял сестру свою с двумя сыновьями в Венгерскую землю, в Буду. Один сын при короле живет, а другой был у Варданского епископа и при нас умер, а третьего, старшего сына, Михаила, видели тут же в Буде – бежал к королю от турецкого царя; еще не будучи женат, прижил этого сына Дракула с одной девкой. Стефан же молдавский по королевской воле посадил в Мунтьянской земле некоего воеводского сына по имени Влад. Был тот Влад с юных лет монахом, потом – священником и игуменом монастыря, а потом расстригся и сел на воеводство, и женился он на вдове воеводы, правившего недолгое время после Дракулы и убитого Стефаном молдавским, вот на его вдове он и женился. И ныне воевода в Мунтьянской земле тот Влад, что был чернец и игумен.
?В год 6994 (1486) февраля в 13 день описал я это впервые, а в году 6998 (1490) января в 28 день еще раз переписал я, грешный Ефросин.
Похожая притча
Алексей Гульманов, преподаватель факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета.
Речь в данной статье пойдет о литературном произведении, имевшем необыкновенную популярность в Средние века и переведенном на многие языки мира. В наши же дни оно привлекает особое внимание благодаря параллелям с историей Гаутамы Будды. "Повесть о Варлааме и Иоасафе" была хорошо известна как на Западе в латинском переводе, так и на Востоке в греческом, славянском, а также грузинском, арабском и многих других переводах. Значение этого сочинения выходит за рамки христианской культуры, а его происхождение до сих пор является предметом научных изысканий. Существует много различных гипотез происхождения "Повести" или, вернее, лежащего в ее основе сюжета, пришедшего через посредство нескольких переводов в Византию и получившего наиболее полное воплощение на греческом языке.
Беседа преподобного Варлаама и царевича Иоасафа. Русская икона XVII века. ЦМиАР.
Важно отметить и то, что герои повести преподобные индийский царевич Иоасаф, учитель его монах Варлаам и отец царь Авенир почитались во многих странах христианского мира как святые. Их история стала излюбленным сюжетом и древнерусской книжной культуры, будучи одним из важнейших монашеских да и не только монашеских чтений. Помимо богато иллюстрированных рукописей "Повести" также сохранились многочисленные изображения ее святых персонажей на фресках и иконах. В Москве даже были посвященные им храмы, а некоторые взятые из текста "Повести" притчи изображались в искусстве независимо от нее, о чем следует рассказать в отдельной, посвященной этому статье.
Источником как старославянских, так и латинских переводов "Повести", сделанных в XI веке, послужил греческий текст. Нередко его авторство приписывалось преподобному Иоанну Дамаскину. На самом же деле в рукописях есть лишь упоминание о том, что текст "Повести" принес в Иерусалим из Индии некий монах Иоанн из обители святого Саввы. В ходе продолжительных исследований стало очевидно, что греческий вариант "Повести" не первоначальный, а является переводом и переработкой какого-то более раннего сочинения. Стали известны и подверглись исследованию две грузинские и арабская версии сочинения. Родилась и получила распространение версия о том, что греческий текст был составлен в конце X - начале XI века Евфимием Святогорцем (или Ивером, 955-1028) - выдающимся грузинским переводчиком, настоятелем Иверского монастыря на Афоне.
Миниатюра из византийской рукописи "Повесть о Варлааме и Иоасафе". XII - XIII вв. Mt. Athos, Iviron cod. 463.Это лишь одна из существующих версий, призванных объяснить, каким образом и в какой последовательности шло распространение "Повести". Важно отметить, что греческий текст значительно полнее грузинских версий и родился в результате включения в рассказ множества цитат из греческой литературы, включая Священное Писание, отцов Церкви, а также таких редких сочинений, как, например, "Апология Аристида" II века, которая долгое время вообще считалась утраченной и была не известна. Ее пересказ, включенный в "Повесть" в качестве прямой речи одного из персонажей, был идентифицирован лишь благодаря находке некоторых переводов "Апологии" на армянский и сирийский языки.
Именно этот расширенный вариант повествования о Варлааме и Иоасафе распространился и в западном латинском мире, и в восточном - греческом и славянском. Латинская и славянская версии "Повести" становятся широко известны по крайней мере с XII века. В эпоху книгопечатания на Западе "Повесть" часто издавали уже в XV - XVI веках, что пробудило первоначальный интерес к ее изучению и проблеме авторства. Именно тогда закрепилась долго державшаяся версия об авторстве преп. Иоанна Дамаскина, который на самом деле цитируется в греческой редакции "Повести".
Вопрос о месте и времени происхождения истории о Варлааме и его ученике царевиче Иоасафе породил множество гипотез и не имеет однозначного решения. В самих греческих рукописях "Повести" в заглавии сказано, что это "душеполезное повествование, принесенное из внутренней Эфиопской страны, называемой Индия". Действительно, ряд исследователей разрабатывали версии эфиопского или нубийского происхождения "Повести". Однако, почти не вызывает сомнений наличие в сюжете собственно индийской составляющей. В первую очередь это касается начала рассказа, которое, как известно, совпадает с началом жизнеописания Будды. И Сиддхартха Гаутама, и главный герой "Провести" Иоасаф первоначально живут в закрытом от мира дворце, где юного принца оберегает собственный отец, не желающий, чтобы наследник знал о страданиях мира. Однако далее сюжеты обеих историй развиваются совершенно по-разному. Повесть о Иоасафе оказывается христианским рассказом о том, как принц узнает христианское учение от монаха Варлаама и сам становится монахом-подвижником. В конце концов обращается и его отец царь Авенир. Все трое со временем стали почитаться святыми как на Западе, так и на Востоке.
Индийское происхождение истории о Варлааме и Иоасафе подтверждается и предложенной Д. Жимаре этимологией имен главных героев, прошедших через арабский и грузинский переводы. Так, например, имя Иоасаф восходит ко всем нам известному слову "бодхисаттва".
(Подробнее из статьи в Православной энциклопедии: инд. Bodhisattva через араб. Budhasf (Budisatif) и груз. Yudasif (Yiwasif) из-за смешения араб. b/y [/] и d/w [/] дало греч. и слав. Иоасаф. Араб. Bilawhar (Билавхар) через груз. Balahvar (Балавар) дало впосл. греч. Βαρλαάμ (Варлаам). Имя царя Авенира (греч. ᾿Αβεννήρ; груз. Абенес/Абенесер) восходит, видимо, к араб. Джунайсар.) Также существует версия о распространении текста не только через арабский перевод, но и через персидский (пехлевийский) язык.
Отношение к содержанию "Повести" в разные века было разным. Преподобные Варлаам, Иоасаф и Авенир почитались как святые и в западном, и в восточном христианстве. Недавно - 2 декабря по новому стилю - был день их памяти в Православной Церкви. Причем, в XVI веке в Венеции были известны мощи этих святых, подаренные затем португальскому королю Себастиану. У средневековых западных авторов были даже попытки максимально конкретизировать время и место действия "Повести". Например, автор XIII века Иаков Ворагинский в своей знаменитой "Золотой легенде" датировал смерть царевича Иоасафа 380 годом н. э. В издании начала XVII века, сделанном бельгийцем Росвейде, содержится комментарий, сообщающий, что одна из старинных рукописей датирует смерть Иоасафа 27 декабря 383 года. Все это не исключало восприятия "Повести" и как назидательного литературного сочинения, фактически притчи. На вымышленном характере ее сюжета настаивали сторонники Реформации.
Фрески монастыря Студеница (Сербия).
Пожалуй, это самые необычные, индивидуализированные образы этих святых в византийском искусстве. Нигде не повторяется и такая деталь, как венец в форме обруча, замененный в других памятниках высокой короной.
Образы этих святых в других сербских памятниках XIV века выглядят стереотипнее, однако все равно они непривычны для русского искусства и кажутся более реалистичными: царевич изображается молодым человеком с небольшой бородкой и усами, на нем монашеские одежды и корона в форме митры. В русской иконописи его будут писать идеальным безбородым юношей. Юный, ангельский лик будет контрастировать с монашескими одеждами, а они в свою очередь с острыми зубцами короны, напоминающей венцы на головах эллинских мудрецов и сивилл, изображавшихся в древнерусском искусстве XVI - XVII веков. Это придаст облику Иоасафа некоторый оттенок фольклорности. На фоне русских икон сербские фрески выглядят как достоверные портреты некогда живших людей.
В Печской патриархии в западном рукаве центрального храма Апостолов образы преподобных Варлаама и Иоасафа написаны на арке в медальонах (фрески около 1300 года). Они помещены в ряду других образов преподобных отцов, но выделены тем, что смотрят друг на друга.
Там же в Пече их образы есть и на фресках притвора вместе со святым Венедиктом Нурсийским. Варлаам и Иоасаф вновь беседуют, причем у обоих в руках есть свитки с текстами. В Студенице и здесь тексты разные - очевидно, художники или заказчики цитировали различные отрывки из "Повести".
В Грачанице во фресках 1320-1321 годов преподобный Иоасаф, внимающий своему учителю, представлен в числе многих других святых в главном нефе храма. Повторно они изображены в рост на южной стене открытого нартекса.
В древнерусском искусстве изображения беседы преподобных Варлаама и Иоасафа известны с рубежа XIV - XV веков. Есть также упоминание о том, что их образы были в церкви Успения на Волотовом поле во фресках 1363 года. Об этом пишет М. В. Алпатов, но к сожалению не уточняет, где именно их изображения располагались (где-то в нижней западной зоне храма, где, как известно, были написаны образы монахов и монашеские сюжеты "Причащение Марии Египетской", "Слова о некоем игумене, его же искуси Христос в образе нищего"). Отдельно следует рассматривать изображения входящих в "Повесть" притч, так как "Притча о сладости мира" известна уже по русским памятникам раннего XIV века: миниатюре Лавришевского Евангелия, написанного в Лавришевском монастыре под Новогрудком в начале XIV века (Краков, Библиотека им. Черторыйских. № 2097 IV, л. 38 об.), клейму новгородских Васильевских врат 1336 года (первоначально в Софийском соборе Великого Новгорода, с 1570 года в Александровской слободе).
"Повесть о Варлааме и Иоасафе" была самым популярным литературным произведением в Древней Руси. Известно огромное количество ее сохранившихся списков (учитывая выдержки и фрагменты, их более тысячи). Самые ранние полные списки дошли до нас от XIV века. От этого времени сохранилось пять списков "Повести", в том числе рукопись из Новгородской Софийской библиотеки (РНБ. Соф. 1365). Однако отдельные заимствования из нее имеются и в более ранних источниках, в том числе в составе "Пролога", куда как раз включались притчи, посредством которых преподобный Варлаам учил царевича истинам христианской веры. Описи последующего времени свидетельствуют, что списки "Повести" были в библиотеках всех крупных русских монастырей, а также в домашних библиотеках частных лиц. В XVII веке неоднократно делались печатные издания "Повести". Учитывая распространенность "Повести" и выдержек из нее в древнерусской литературе по крайней мере с XII века, можно предполагать, что изображения святых Варлаама и Иоасафа были в древнерусских храмах и раньше, и во всем виновата лишь фрагментарная сохранность памятников. Это предположение имеет пока гипотетический характер.
Как бы там ни было, в русских памятниках XV века наблюдается новая, вполне определенная традиция изображения беседы святых Варлаама и Иоасафа, не известная в византийском искусстве. В целом для древнерусского искусства начиная с домонгольского периода было характерно пристальное внимание к монашеской тематике. Образы преподобных отцов нередко изображались в восточной алтарной или предалтарной зоне храма. Например, многочисленные фигуры преподобных были изображены на арках алтарных апсид собора Антониева монастыря в Новгороде во фресках 1125 года (к сожалению, сохранились лишь фрагменты фигур, большинство ликов утрачены, поэтому мы не можем узнать имена всех, кто был там изображен). Напротив, в византийских памятниках даже в монастырских соборах образам монахов, как правило, отводилась западная часть храма (кафоликон монастыря Осиос Лукас в Фокиде, XI век).
Обычай, помещать в восточной части храма монашеские изображения сохранился, если даже не усилился, в русском искусстве XV - XVI веков. В Успенском соборе на Городке в Звенигороде на обращенных к молящимся гранях восточных столбов храма сохранились знаменитые фрески, созданные около 1400 года артелью, в которую, по всей видимости, входил молодой Андрей Рублев. В нижнем ярусе на уровне местного ряда иконостаса здесь представлены две композиции сугубо монашеской тематики: "Архангел Михаил вручает монашеский устав преподобному Пахомию" и "Беседа преподобных Варлаама и Иоасафа". Удивительно то, что здесь данные сюжеты помещены на самом видном месте в придворном княжеском храме. С другой стороны, что тут удивительного, если наставником князя Юрия Звенигородского был преподобный Савва Сторожевский?
Беседа преподобных Варлаама и Иоасафа. Фреска около 1400 года. Успенский собор на Городке, Звенигород.
К звенигородской фреске очень близка известная новгородская икона-таблетка, входящая в комплект икон-святцев Софийского собора, написанных в конце XV - начале XVI века (НГОМЗ). Здесь святые изображены вместе с преподобным Афанасием Афонским (по трое, как и на других иконах этой серии).
Традицию помещать образы преподобных монахов, аскетов, пустынников в предалтарном пространстве храма продолжают фрески Успенского собора Московского Кремля, выполненные вскоре после завершения строительства храма в 1479 году. Здесь они помещены на невысокой каменной алтарной преграде, позже заслоненной местным рядом иконостаса. В настоящее время не все из этих фресок открыты для осмотра. Ниже приведена схема росписи преграды и имеющиеся фотографии образов Варлаама и Иоасафа.
Менее заметны образы святых Варлаама и Иоасафа во фресках собора Ферапонтова монастыря 1502 года. Дионисий поместил их в числе многочисленных образов святых на подпружных арках храма.
От следующего XVI века до нас также дошли некоторые иконы (таблетки из Владимиро-Суздальского музея-заповедника) и книжные миниатюры с изображением беседы Варлаама и Иоасафа. Широкое почитание этих святых сохраняется и в XVII веке, когда выходят русские печатные издания "Повести".
Беседа Варлаама с царевичем Иоасафом. Иллюстрация к книге «История о Варлааме и Иоасафе» Симеона Полоцкого. Гравюра на меди Афанасия Трухменского по рисунку Симона Ушакова. Москва, Верхняя типография, 1680 год.
В XVII веке двое из московских патриархов носили имя Иоасафа. В честь индийского святого освящались храмы, самым известным из которых была дворцовая церковь в подмосковной царской усадьбе Измайлово. Храм был заложен в 1678 году и представлял собой двухэтажное сооружение. Будучи перестроен в конце столетия при царевне Софье, он приобрел черты сразу двух архитектурных стилей XVII века: нижний ярус и колокольня - предшествующий стиль узорочье, а верхний храм - новый нарышкинский стиль (в старой литературе - нарышкинское или московское барокко). Церковь была разрушена в 1936 или 1937 году. На ее месте сейчас зеленый газон с памятной табличкой.
В этом храме в 1680 году в присутствии членов царской семьи Симеон Полоцкий читал свои стихи, написанные на сюжет повести о Варлааме и Иоасафе. Самое ранее изображение утраченного храма есть на известной гравюре Ивана Зубова, где на заднем плане представлена панорама усадьбы Измайлово. Слева за мостом виден деревянный дворец и стоящий рядом с ним храм царевича Иоасафа.
Другой малоизвестный храм в честь преподобного Иоасафа был освящен на втором ярусе колокольни в Новодевичьем монастыре Москвы, ансамбль которого также, как известно, создавался по высочайшему заказу в правление царевны Софьи.
Новодевичий монастырь. Колокольня с церквями апостола Иоанна Богослова и преподобных Варлаама и Иоасафа. 1689-1690 годы. Икона преподобного Иоасафа из иконостаса церкви в колокольне Новодевичьего монастыря. Карп Золотарев. 1690-е годы.Таким образом с XV по XVII века "Повесть о Варлааме и Иоасафе" находилась в фокусе внимания не только монашествующих, но и князей, и московского царского двора. На этом я прерву свой рассказ, вторая часть которого будет специально посвящена "Притче о сладости мира сего".
Поскольку некоторые высказанные здесь мысли в дальнейшем будут использованы в научных публикациях, ставлю копирайт на свой текст.
© Алексей Гульманов.
Читайте также: