Притча о великом инквизиторе краткое содержание

Обновлено: 14.11.2024

Повествование произведения, рассказанного средним братом Карамазовым Иваном, ведется о событиях шестнадцатого века в Севилье в период массового распространения инквизиции.

На площади города появляется человек, исцеляющий больных и воскрешающий малышку, в котором народ узнает Иисуса Христа по его светящимся глазам и творящимся по его воле чудесам. Высший руководитель святой инквизиции отдает приказ о заключении Христа в темницу. С наступлением ночи Великий Инквизитор спускается к арестованному спасителю, желая побеседовать с ним.

Легенда представляет собой монолог инквизитора перед Иисусом Христом, который все это время молча слушает посетившего его кардинала. Инквизитор пытается обвинить Христа в его бесполезном учении, требующих от людей применения усилий и ответственности на пути к духовному совершенству, тем самым обрекая их на земные страдания и беспокойное существование после смерти. Вся речь инквизитора направлена против действий спасителя, направленных на сохранение свободы человека вместо помощи ему в виде хлеба насущного. Тем самым кардинал пытается найти оправдание своим поступкам, которые полностью противоречат учению Христа, хотя и представляют в качестве человеколюбия.

Инквизитор в душе желает, чтобы Христос вступил с ним в диалог, однако спаситель совершает неожиданный для кардинала поступок, подойдя к нему безмолвно и поцеловав мужчину в глаза. Ошарашенный инквизитор распахивает перед Христом дверь и, выпуская спасителя, просит больше никогда не появляться.

Рассказывая легенду устами Ивана Карамазова, писатель передает раздвоенную жизненную позицию героя, который не может поверить, также, как и великий инквизитор, в возможность человеческого существования в согласии с божественным учением.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

В Розанов — Легенда о Великом Инквизиторе

II Известен взгляд [Он подробно развит, между прочим, у Ап. Григорьева в статье «Взгляд на современную изящную словесность, и ее исходная историческая точка».] по которому вся наша новейшая литература исходит из Гоголя; было бы правильнее сказать, что она вся в своем целом явилась отрицанием Гоголя, борьбою против него. Она вытекает из него, если смотреть на дело с внешней стороны, сравнивать приемы художественного творчества, его формы и предметы. Так же как и Гоголь, весь ряд последующих писателей, Тургенев, Достоевский, Островский, Гончаров, Л. Толстой, имеют дело только с действительною жизнью, а не с созданною в воображении («Цыганы», «Мцыри»), с положениями, в которых мы все бываем, с отношениями, в которые мы все входим. Но если посмотреть на дело с внутренней стороны, если сравнить по содержанию творчество Гоголя с творчеством его мнимых преемников, то нельзя не увидеть между ними диаметральной противоположности. Правда, взор его и их был одинаково устремлен на жизнь: но то, что они увидели в ней и изобразили, не имеет ничего общего с тем, что видел и изображал он. Не составляет ли тонкое понимание внутренних движений человека самой резкой, постоянной и отличительной черты всех новых наших писателей? За действиями, за положениями, за отношениями мы повсюду у них видим человеческую душу, как скрытого двигателя и творца всех видимых фактов. Ее волнения, ее страсти, ее падения и просветления — вот что составляет предмет их постоянного внимания. Оттого столько задумчивого в их созданиях; за это мы так любим их и считаем постоянное чтение их произведений за средство лучшего очеловечивающего воспитания. Теперь если, сосредоточив как на главном на этой особенности свое внимание, мы обратимся к Гоголю, то почувствуем тотчас же страшный недостаток в его творчестве этой самой черты — только ее одной и только у него одного. Свое главное произведение он назвал «Мертвые души» и, вне всякого предвидения, выразил в этом названии великую тайну своего творчества и, конечно, себя самого. Он был гениальный живописец внешних форм и изображению их, к чему одному был способен, придал каким-то волшебством такую жизненность, почти скульптурность, что никто не заметил, как за этими формами ничего, в сущности, не скрывается, нет никакой души, нет того, кто бы носил их. Пусть изображаемое им общество было дурно и низко, пусть оно заслуживало осмеяния: но разве уже не из людей оно состояло? Разве для него уже исчезли великие моменты смерти и рождения, общие для всего живого чувства любви и ненависти? И если, конечно, — нет, то чем же эти фигуры, которые он вывел перед нами как своих героев, могли отозваться на эти великие моменты, почувствовать эти общие страсти? Что было за одеждою, которую одну мы видим на них, такого, что могло бы хоть когда-нибудь по-человечески порадоваться, пожалеть, возненавидеть? И спрашивается, если они не были способны ни к любви, ни к глубокой ненависти, ни к страху, ни к достоинству, то для чего же в конце концов они трудились и приобретали, куда-то ездили и что-то переносили? Гоголь выводит однажды детей, — и эти дети уже такие же безобразные, как и их отцы, также лишь смешные и осмеиваемые, как и они, фигуры. Раз или два он описывает, как пробуждается любовь в человеке, — и мы с изумлением видим, что единственное, что зажигает ее, есть простая физическая красота, красота женского тела для мужчины (Андрей Бульба и полячка), которая действует мгновенно и за первым мгновением о которой уже нечего рассказывать, нет всех тех чувств и слов, которые мы слышим в заунывных песнях нашего народа, в греческой антологии, в германских сказаниях и повсюду на всей земле, где любят и страдают, а не наслаждаются только телом. Неужели же это был сон для всего человечества, который разоблачил Гоголь, сорвав наконец грезы и показав действительность? И не правильнее ли думать, что не человечество грезило и он один видел правду, но, напротив, оно чувствовало и знало правду, которую и отразило в поэзии всех народов на протяжении тысячелетий, а он сам грезил и свои больные грезы рассказал нам как действительность: «И почему я должен пропасть червем? — говорит его герой в трудную минуту, оборвавшись в таможне. — И что я теперь? Куда я гожусь? Какими глазами я стану смотреть теперь в глаза всякому почтенному отцу семейства? Как не чувствовать мне угрызения совести, зная, что даром бременю землю? И что скажут потом мои дети? «Вот, — скажут, — отец — скотина: не оставил нам никакого состояния». «Уже известно, что Чичиков сильно заботился о своих потомках. Такой чувствительный предмет! Иной, может быть, и не так бы глубоко запустил руку, если бы не вопрос, который, известно почему, приходит сам собою: а что скажут дети? И вот будущий родоначальник, как осторожный кот, покося только одним глазом вбок, не глядит ли откуда хозяин, хватает поспешно все, что к нему поближе: мыло ли стоит, свечи ли,сало» [«Мертвые души». Изд. 1873 г., стр. 258.]. Какой ужас, какое отчаяние, и неужели это правда? Разве мы не видели на деревенских и городских погостах старух, которые сидят и плачут над могилами своих стариков, хотя они оставили их в рубище, в котором и сами жили? Разве, видя отходящим своего отца, где-нибудь дети подходят к матери и спрашивают: «Остаемся ли мы с состоянием»? Разве ложь и выдумка вся несравненная поэзия наших народных причитаний [См. «Причитания северного края», собранные г. Барсовым. «Плач Ярославны», самое поэтическое место в «Слове», есть, очевидно, перенесенное сюда народное причитание. Сравни язык, образы, обороты речи.], нисколько не уступающая поэзия «Слова о полку Игоря»? Какие образы, какая задушевная грусть, какие надежды и воспоминания! И каким тусклым, безжизненным взглядом нужно было взглянуть на действительность, чтобы просмотреть все это, не услышать этих звуков, не задуматься над этими рыданиями. Мертвым взглядом посмотрел Гоголь на жизнь и мертвые души только увидал он в ней. Вовсе не отразил действительность он в своих произведениях, но только с изумительным мастерством нарисовал ряд карикатур на нее: от этого-то и запоминаются они так, как не могут запомниться никакие живые образы. Рассмотрите ряд лучших портретов с людей, действительных в жизни, одетых плотью и кровью, — и вы редкий из них запомните; взгляните на очень хорошую карикатуру, — и еще много времени спустя, даже проснувшись ночью, вы вспомните ее и рассмеетесь. В первых есть смешение черт различных, и добрых и злых наклонностей, и, пересекаясь друг с другом, они взаимно смягчают одна другую, — ничего яркого и резкого не поражает вас в них; в карикатуре взята одна черта характера, и вся фигура отражает только ее — и гримасой лица, и неестественными конвульсиями тела. Она ложна и навеки запоминается. Таков и Гоголь. И здесь лежит объяснение всей его личности и судьбы. Признавая его гений, мы с изумлением останавливаемся над ним, и когда спрашиваем себя: почему он так не похож на всех [В «Выбранных местах из переписки с друзьями» можно, в сущности, найти все данные для определения внутреннего процесса его творчества. Вот одно из ясных и точных мест: «Я уже от многих своих недостатков избавился тем, что передал их своим героям, их осмеял в них и заставил других также над ними посмеяться… Тебе объяснится также и то, почему я не выставлял до сих пор читателю явлений утешительных и не избирал в мои герои добродетельных людей. Их в голове не выдумаешь. Пока не станешь сам сколько-нибудь на них походить, пока не добудешь постоянством и не завоюешь силою в душу несколько добрых качеств, — мертвечина будет все, что ни напишет перо твое». («Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ», письмо третье.) Здесь довольно ясно выражен субъективный способ создания всех образов его произведений: они суть выдавленные наружу качества своей души, о срисовке их с чего-либо внешнего даже и не упоминается. Так же определяется и самый процесс создания: берется единичный недостаток, сущность которого хорошо известна из субъективной жизни, и на него пишется иллюстрация или иллюстрация «с моралью». Ясно, что уже каждая черта этого образа отражает в себе по-своему этот только недостаток, ибо иной цели рисуемый образ и не имеет. Это и есть сущность карикатуры.], что делает его особенным, то невольно начинаем думать, что это особенное — не избыток в нем человеческого существа, не полнота сил сверх нормальных границ нашей природы, но, напротив, глубокий и страшный изъян в этой природе, недостаток того, что у всех есть, чего никто не лишен. Он был до такой степени уединен в своей душе, что не мог коснуться ею никакой иной души: и вот отчего так почувствовал всю скульптурность наружных форм, движений, обликов, положений. О нем, друге Пушкина, современнике Грановского и Белинского, о члене славянофильского кружка в лучшую, самую чистую пору его существования, рассказывают, что «он не мог найти положительного образа для своих созданий»; и мы сами слышим у него жгучие, слишком «зримые» слезы по чем-то неосуществимом, по каком-то будто бы «идеале». Не ошибка ли тут в слове и, подставив нужное, не разгадаем ли мы всей его тайны? Не идеала не мог он найти и выразить; он, великий художник форм, сгорел от бессильного желания вложить хоть в одну из них какую-нибудь живую душу. И когда не мог все-таки преодолеть неудержимой потребности, — чудовищные фантасмагории показались в его произведениях, противоестественная Улинька и какой-то грек Констанжогло, не похожие ни на сон, ни на действительность. И он сгорел в бессильной жажде прикоснуться к человеческой душе; что-то неясное говорят о его последних днях, о каком-то безумии, о страшных муках раскаяния, о посте и голодной смерти [См. о нем в «Литературных воспоминаниях» И. С. Тургенева («какое умное и какое больное существо») и также Ф. И. Буслаева: «Мои досуги». М., 1886, т. 2, стр. 235 — 239, с историческими словами Гоголя, обращенными (за несколько дней до смерти) к комику Щепкину: «Оставайтесь всегда таким «.]. Какой урок, прошедший в нашей истории, которого мы не поняли! Гениальный художник всю свою жизнь изображал человека и не мог изобразить его души. И он сказал нам, что этой души нет, и, рисуя мертвые фигуры, делал это с таким искусством, что мы в самом деле на несколько десятилетий поверили, что было целое поколение ходячих мертвецов, — и мы возненавидели это поколение, мы не пожалели о них всяких слов, которые в силах сказать человек только о бездушных существах. Но он, виновник этого обмана, понес кару, которая для нас еще в будущем. Он умер жертвою недостатка своей природы, — и образ аскета, жгущего свои сочинения, есть последний, который оставил он от всей странной, столь необыкновенной своей жизни. «Мне отмщение и Аз воздам» -как будто слышатся эти слова из-за треска камина, в который гениальный безумец бросает свою гениальную и преступную клевету на человеческую природу. Что не сознается людьми, то иногда чувствуется ими с тем большею силою. Вся литература наша после Гоголя обратилась к проникновению в человеческое существо; и не отсюда ли, из этой силы противодействия, вытекло то, что ни в какое время и ни у какого народа все тайники человеческой души не были так глубоко вскрыты, как это совершилось в последние десятилетия у всех нас на глазах? Нет ничего поразительнее той перемены, которую испытываешь, переходя от Гоголя к какому-нибудь из новых писателей: как будто от кладбища мертвецов переходишь в цветущий сад, где все полно звуков и красок, сияния солнца и жизни природы. Мы впервые слышим человеческие голоса, видим гнев и радость на человеческих лицах, знаем, как смешны иногда они бывают: и все-таки любим их, потому что чувствуем, что они люди и, следовательно, братья нам. Вот в ряде маленьких рассказов Тургенева те же деревни, поля и дороги, по которым, может быть, проезжал и герой «Мертвых душ», и те же мелкие уездные города, где он заключал свои купчие крепости. Но как живет все это у него, дышит и шевелится, наслаждается и любит. Те же мужики перед нами, но это уже не несколько идиотов, которые, чтобы разнять запутавшихся лошадей, неизвестно для чего влезают на них и колотят их дубинами по спинам; мы видим дворовых и крепостных, но это не вечно пахнущий Петрушка и не Селифан, о котором мы знаем только, что он всегда бывал пьян. Какое разнообразие характеров, угрюмых и светлых, исполненных практической заботы или тонкой поэзии. Всматриваясь в черты их, живые и индивидуальные, мы начинаем понимать свою историю, самих себя, всю окружающую жизнь, — что так широко разрослась из недр этого народа. Какой чудный детский мир развертывается перед нами в грезах Обломова, в воспоминаниях Неточки Незвановой, в «Детстве и отрочестве», в сценах «Войны и мира», у заботливой Долли в «Анне Карениной»: и неужели все это менее действительность, чем Алкид и Фемистоклюс, эти жалкие куклы, злая издевка над теми, над кем никто не издевался? А мысли Болконского на Аустерлицком поле, молитвы сестры его, тревоги Раскольникова и весь этот сложный, разнообразный, уходящий в безграничную даль мир идей, характеров, положений, который раскрылся перед нами в последние десятилетия, — что скажем мы о нем в отношении к Гоголю? Каким словом определим его историческое значение? Не скажем ли, что это есть раскрытие жизни, которая умерла в нем, восстановление достоинства в человеке, которое он у него отнял?

Рассказ Великий инквизитор (читательский дневник)

Также читают:

Достоевский. Все произведения

Бедные люди
Белые ночи
Бесы
Братья Карамазовы
Вечный муж
Двойник
Дядюшкин сон
Ершалаимские главы в романе Мастер и Маргарита
Записки из Мёртвого дома
Записки из подполья
Игрок
Идиот
Крокодил
Кроткая
Легенда о Великом Инквизиторе
Мальчик у Христа на ёлке
Мальчики
Неточка Незванова
Подросток
Преступление и наказание
Село Степанчиково и его обитатели
Скверный анекдот
Сон Раскольникова о лошади
Сон смешного человека
Униженные и оскорблённые
Хозяйка
Эпилог романа Преступление и наказание

«Легенда о Великом Инквизиторе», рассказанная Иваном Карамазовым брату Алёше (см. полный её текст на нашем сайте), – величайшее создание Достоевского. Здесь вершина его творчества, увенчание его религиозной философии. Вот её краткое содержание.

Спаситель снова приходит на землю. В Севилье, в самое страшное время инквизиции, Он появляется среди толпы, и народ узнает Его. Лучи света и силы текут из Его очей, Он простирает руки, благословляет, творит чудеса. Великий Инквизитор «девяностолетний старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом и впалыми глазами», велит страже заключить Его в тюрьму. Ночью он приходит к своему пленнику, «останавливается при входе и долго, минуту или две, всматривается в Лицо Его». Потом начинает говорить. «Легенда» – монолог Великого Инквизитора. Христос остается безмолвным. Взволнованная, огненная и патетическая речь старика направлена против дела и учения Богочеловека. Обвиняя Его, он оправдывает себя, свое духовное предательство. «Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия» искушал Христа в пустыне – и Он отверг его. Инквизитор утверждает, что искуситель был прав. «Ты хочешь идти в мир, говорил он Христу, и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы и за Тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное…» Спаситель отверг совет злого духа, ибо не пожелал хлебом купить послушание, не пожелал отнять у людей свободу. Инквизитор пророчествует: во имя хлеба земного восстанет на Христа дух земли, и человечество пойдет за ним; на месте храма воздвигнется Вавилонская башня; но, промучившись тысячу лет, люди вернутся к римской церкви, «исправившей» дело Христа, принесут ей свою свободу и скажут: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Первое искушение в пустыне – пророческий образ истории человечества; «хлебы» – символ безбожного социализма; искушенью «страшного и умного духа» подпадает не только современный социализм, но и римская церковь.

Достоевский. Легенда о Великом Инквизиторе

Достоевский был уверен, что католичество, рано или поздно, соединится с социализмом и образует с ним единую Вавилонскую башню, царство Антихриста. Инквизитор оправдывает измену Христу тем же мотивом, каким Иван оправдывал свое богоборчество: человеколюбием. Спаситель ошибся в людях: Он слишком высоко о них думал, слишком многого от них требовал. Инквизитор говорит: «Люди малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики… Слабое, вечно порочное и вечно неблагодарное людское племя… Ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками… Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем Ты о нем думал… Он слаб и подл». Так Христову учению о человеке противополагается учение антихристово. Христос верил в образ Божий в человеке и преклонялся перед его свободой; Инквизитор считает свободу проклятием этих жалких и бессильных бунтовщиков и, чтобы осчастливить их, провозглашает рабство. «Говорю Тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее этот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается». Лишь немногие избранные способны вместить завет Христа. Неужели же Он не подумал о миллионах и десятках тысяч миллионов слабых, которые не в силах предпочесть хлеб небесный хлебу земному?

Во имя этой же свободы человека Христос отверг и два других искушения – чудом и земным царством; Он «не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной». Инквизитор принял все три предложения «умного духа». «Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете… Мы взяли меч кесаря, а, взяв его, конечно, отвергли Тебя и пошли за ним». Свобода приведет людей к взаимному истреблению и антропофагии… Но наступит время, и слабосильные бунтовщики приползут к тем, кто даст им хлеб и свяжет их бесчинную свободу. Инквизитор рисует картину «детского счастья» порабощенного человечества: «Они будут расслаблено трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин… Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы, мы устроим им жизнь, как детскую игру с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех… И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими… Тихо умрут они, тихо угаснут во имя Твое, и за гробом обрящут лишь смерть…» Инквизитор умолкает: пленник безмолвен. «Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но Он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные, девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит Ему: «Ступай и не приходи более. Не приходи вовсе… Никогда, никогда!» И выпускает Его на «темные стогна града»…

Иван кончил. Алеша спрашивает о дальнейшей судьбе Инквизитора. «Поцелуй горит на его сердце, отвечает Иван, но старик остается в прежней идее». – «И ты вместе с ним, и ты?» – горестно воскликнул Алеша. Иван рассмеялся.

Да, Иван с Инквизитором, с «страшным и умным духом» против Христа. Путь богоотступничества и богоборчества он должен пройти до конца…

Великий инквизитор в романе «Братья Карамазовы»

Великий инквизитор — герой поэмы Ивана Карамазова «Великий инквизитор», действие которой происходит в Севилье XVI в. Кардинал, девяностолетний старик в грубой монашеской рясе, высокий и прямой, с иссохшим лицом и впалыми глазами, «взгляд его сверкает зловещим огнем». Он приказывает страже схватить Христа, сошедшего к людям во второй раз. Во время их ночного свидания он говорит, что тоже был в пустыне и питался акридами, что благословлял свободу и готовился встать в число Христовых избранников, но потом «очнулся».

Великий инквизитор упрекает Христа в идеализации человека, который слишком «слаб и подл», чтобы самому выбирать между добром и злом. Люди, по его мнению, не только недостойны такой свободы, но для них и нет ничего мучительнее ее. Он, Великий инквизитор, вместе с сомышленниками исправил подвиг Христа, поборов свободу и тем самым сделав людей счастливыми. Они взяли на себя всю ответственность и готовы понести наказание. Они обманывают людей во имя их же блага. Они на стороне «страшного и умного духа, духа самоуничтожения и небытия», который искушал Христа в пустыне. Великий инквизитор жадно ждет ответа пленника, но Христос только целует его в «бескровные девяностолетние уста». Великий инквизитор отпускает его, веля больше не приходить, «поцелуй горит на его сердце», но «старик остается в прежней идее».

В образе этого героя отразилось отрицательное отношение Достоевского к «римскому» началу — католичеству и иезуитству. В нем, несмотря на подчеркнутое страдание и огромную силу духа, воплощены властолюбие и гордыня, выдаваемые за заботу о людях и устроении всеобщего счастья. Образ Великого инквизитора стал символом насильственного устроения земного рая путем превращения человечества в покорное стадо, а общества в «бесспорный общий и согласный муравейник» (см. работы религиозных мыслителей В. Соловьева, В. Розанова, С. Булгакова, Н. Бердяева, С. Франка и др.)

Источник: Энциклопедия литературных героев: Русская литература 2-й половины XIX в. — М.: Олимп; ООО «Издательство АСТ», 1997

Похожая притча

Легенда о Великом Инквизиторе является одной из глав знаменитого романа “Братья Карамазовы”. Написана она в жанре притчи. Иван Карамазов в ходе беседы с Алёшей представляет ему Легенду, как своё произведение, детально описывая его смысл.

Иван пишет о несуществующем событии, а именно пришествии Христа в человеческом облике в средневековую Испанию, как раз в то время, когда инквизиция достигла наибольшего могущества. Усмотрев в этом пришествии опасность появления в обществе свежих идей и мыслей, суровый старик Главный Инквизитор отдаёт приказ бросить пришедшего Иисуса в тюрьму. Действия происходят на улице, в толпе людей, но никто из них даже не пытается сказать хоть слово в защиту арестованного.

Когда же старик умолкает, узник подходит к нему и по-отечески целует, как бы показывая, насколько тот заблуждается в своих суждениях. Ошеломлённый от такой реакции заключённого, Инквизитор открывает дверь темницы и просит того уйти и никогда не возвращаться. На этом произведение заканчивается.

В ходе повествования у Ивана с Алёшей несколько раз завязывается спор, так как Алёше не нравится чересчур вольное обращение автора с такой чувствительной для общества темой, как религия. Так и не придя к общему мнению, братья расстаются.

Легенда о Великом Инквизиторе.

2 вариант

Писатель Достоевский построил роман так, что Иван Карамазов (средний из братьев) создаёт "Легенду. ". Он думает, что это творение - пик его всего творчества. В "Легенде. " мы узнаём, как в 16 веке в Севилье во время ужасной инквизиции появляется Христос. Люди узнали Его, славят и приветствуют. Иисус творит чудеса: больные исцеляются, мертвую девочку воскрешает. Кардинал (представитель инквизиции) сажает Иисуса в темницу. Ночью он решает сходить к Христу. Инквизитору хочется говорить с арестованным. Иисус Христос молча слушал его. Кардинал же вёл свой монолог против учений Спасителя. Он оправдывал себя, свою измену Ему, тем самым, обвиняя во всём этом арестованного Иисуса.

Кардинал ждал, что Он ему ответит, готов был услышать хоть плохое, горькое и страшное. Но тут происходит такое: герой попадает в неожиданную ситуацию. Христос подходит к инквизитору и целует его глаза. Тем самым Он показал свою любовь к каждому человеку. Даже к тому, кто против Него, кто не хочет признавать учений Бога. Вот высшая любовь, которая является спасением для всего человечества. Кардинал идёт к дверям, а потом обращается к Христу, чтобы тот уходил и больше не возвращался.

Старый кардинал противоречив в своих доводах. Он знает, что Христос есть. Верит в то, что именно Христос идеал для народа, но недооценивающий негативную силу человечества. Инквизитор осознаёт, что человек создан быть бунтовщиком, каждый может совершить бунт, который приведёт к осознанию своей абсолютности, а потом к совершенству. Однако признаёт и человеческую неспособность и слабость. Поэтому и имеет сострадание к людям, хочет помочь им, идя против их высшим интересам. У него огромное желание ликвидировать людские мучения, утешить терзающихся. Что он делает это только в жизни на земле, то есть этим предрешает людям ещё больше недостатков в посмертном их существовании.

Христос, напротив, ждёт от людей стараний, ответственности, которые направят их к совершенству, пусть обрекающих человека на муки здесь на земле. Именно это старый инквизитор не хочет принять и понять.

Достоевский Ф.М. вставил "Легенду. " в главу "Бунт", т.к. она пропитана проблемой жизненных трудностей, выявляется и смысл веры рассказчика Карамазова. Иван не верил в Бога, но и не считался атеистом. Так же и отрицать Бога не может, однако отказывается с Его порядками, проявляющиеся в нашем мире.

Иван и вымышленный им древний инквизитор похожи взглядами на жизнь, структуру бытия. Карамазов порицает и пренебрегает Христа. И вот тут-то скрывается слава и восхваление Богу.

Психологический смысл "Легенды о Великом Инквизиторе" - это исповедь Ивана, проявление его сокровенных мыслей, душевных терзаний.

Картинка к сочинению Анализ Легенды о Великом Инквизиторе

Похожая притча

Писатель часто обращался к образу Христа, покинутого людьми, утратившими веру в него. Он делал множество попыток в этом направлении.

Первые мотивы «Великого инквизитора» прослеживаются ещё в 1840-х годах. По мнению литературоведа Л.П. Гроссмана, идея труда зрела в сознании Достоевского десятилетиями.

Притча «Великий инквизитор» возможно изначально задумывалась автором в качестве самостоятельного произведения, но все же стала частью великого романа «Братья Карамазовы».

Жанр

Рассматриваемое произведение относится к жанру притчи и представляет собой аллегорический рассказ христианской свободы воли. Является некой кульминационной точкой последнего романа автора.

Сюжет и тема

Легенда является выдуманной историей, которую сочинил один из главных персонажей романа, Иван Карамазов, и как он рассказывает её своему брату Алексею.

Действия происходят в шестнадцатом веке в Испании, в период массового распространения инквизиции. На площади появляется человек, который исцеляет страждущих, воскрешает умерших. Люди узнают в нем Иисуса Христа, они счастливы, что Бог вновь спустился к ним, посетил Свой народ. Когда Господь воскрешает семилетнюю девочку, к ликующей толпе подходит её отец, великий инквизитор, он отдает приказ своим стражникам арестовать Христа. С наступление темноты кардинал спускается в темницу к неповинному, желая побеседовать с ним.

Далее происходит монолог инквизитора перед Богом, молча слушающего речи кардинала. Инквизитор пытается обвинить собеседника в неправильности, бесполезности его учений, которые требуют от народа усилий к духовному совершенству, при этом обрекая их на земные страдания. Речь инквизитора направлена против поступков Иисуса, призывающего к свободе человека, вместо помощи ему в виде хлеба насущного. Этим кардинал пытался оправдать свои поступки, которые противоречат учению Христа.

Инквизитор теряет дар речи, когда Христос совершает неожиданный поступок, а именно, встает и безмолвно целует мужчину в глаза. Кардинал ошарашен, отпускает спасителя и просит больше не появляться.

При помощи легенды писатель старается передать раздвоенную позицию Ивана Карамазова, который подобно великому инквизитору, не может поверить в возможность человеческого существования в согласии с божественным учением.

Главные герои

Христос – уважал и любил людей, признавал в них возможность достижения вечности, хотел для них достойного счастья.

Великий инквизитор – презирал и отрицал высшую природу человека, его способность идти к вечности. Хотел принудить людей к унизительному счастью.

Композиция

Притча представляет собой рассказ в рассказе, экспозицией является предисловие, в котором Иван повествует о задуманной им поэме.

С момента начала действия развивается завязка. Изначально главным действующим лицом представляется Христос, но позже он уступает место безымянному Великому инквизитору.

Заключением является обсуждение братьями Карамазовыми смысла притчи.

Достоевский. Все произведения

Бедные люди
Белые ночи
Бесы
Братья Карамазовы
Вечный муж
Двойник
Дядюшкин сон
Ершалаимские главы в романе Мастер и Маргарита
Записки из Мёртвого дома
Записки из подполья
Игрок
Идиот
Крокодил
Кроткая
Легенда о Великом Инквизиторе
Мальчик у Христа на ёлке
Мальчики
Неточка Незванова
Подросток
Преступление и наказание
Село Степанчиково и его обитатели
Скверный анекдот
Сон Раскольникова о лошади
Сон смешного человека
Униженные и оскорблённые
Хозяйка
Эпилог романа Преступление и наказание

Похожая притча

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Также читают:

Философский смысл «Легенды о великом инквизиторе в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы»

Глава «Легенда о Великом инквизиторе» романа «Братья Карамазовы» явилась своеобразной квинтэссенцией философии Ф.М. Достоевского. В ней содержатся основные его этические представления.

Выражая собственное несогласие с существующим общественным строем, писатель в то же время отрицает насильственные меры переустройства мира.

Философско-этическое содержание «поэмы» Ивана Карамазова имеет системный характер и представляет собой сложное переплетение и взаимодействие нескольких смыслообразующих мотивов. Это мотивы этического утилитаризма, деления людей на сильных и слабых, атеизма, опоры на рациональное начало и др.

Герой «поэмы» Ивана Карамазова исходит в своем отношении к людям из чувства жалости — чувства, имеющего христианскую природу. Но при этом его восприятие обычного человека сродни скорее ницшеанству, чем христианству: это «час великого презрения» к «слабосильным, порочным» обывателям, не способным на поступок, нуждающимся в жестком руководстве со стороны наиболее сильных представителей рода человеческого (таковыми великий инквизитор видит себя и своих единомышленников). Однако если для ницшеанства не характерна жалость к слабому человеку, то великий инквизитор как раз жалеет ближнего. Но это чувство основывается не на любви к обычному человеку как к равному себе, а на снисхождении к его слабости, на чувстве собственного превосходства над слабым. Из такого противоречивого комплекса мыслей и чувств проистекает способ действий, избранный героем: раз люди слишком ничтожны, чтобы самим обеспечить себе счастливую жизнь, то необходимо руководить ими и привести их к счастью и благополучию. Это так сказать «насильственное счастье», и оно требует не считаться с моральными издержками, ведь приходится поработить людей с помощью лжи и насилия, манипуляции сознанием.

Этической основой концепции великого инквизитора является утилитарная мораль, суть которой можно сформулировать словами Иеремии Бентама: нравственно все, что служит наибольшему счастью наибольшего количества людей. Такая позиция неизбежно требует твердости воли, решительного отказа от гуманизма по отношению к конкретным людям, становящимся помехой на пути осуществления идеи, которая должна привести к всеобщему благоденствию. Как отмечал С.Л. Франк, для утилитарной этики оправданы любые страдания людей, если в конечном итоге они приведут к «увеличению суммы счастья». Таким образом, в основе этой этической системы лежит непримиримое противоречие между гуманной целью и антигуманными средствами, а это не может не влиять на личность человека, который принимает подобную этическую доктрину в качестве руководства к действию.

Раскольников, например, полагает, что нет смысла сожалеть о жалкой старушонке, когда решаются вопросы мирового масштаба. А великий инквизитор считает себя вправе уничтожать сотни еретиков ради процветания государства, в котором, по его мнению, обеспечено счастье миллионов, «многочисленных, как песок морской». Итак, идея «насильственного счастья» изменяет личность самого носителя этой идеи. Такой человек вынужден прежде всего совершать насилие над собственной нравственной природой, подавлять в себе христианские чувства, из которых, собственно говоря, он и исходил изначально. Отсюда и «инквизиторские» страдания.

Герой «поэмы» Ивана Карамазова говорит о том, что ему причиняет душевные муки ложь, хотя это и «ложь во спасение». Речь идет о манипуляции сознанием человека, чтобы он чувствовал себя наиболее благополучно и не замечал истинного положения вещей.

Кардинал, по сути, уже отказался от принципов христианских в пользу противоположных, но он не может не понимать, что для управляемых им людей именно христианство остается традиционным убеждением, идеалом, верой. И если Пленнику он прямо говорит о своей антихристианской позиции, то обычным людям, гражданам своего государства, он этого не открывает. Наоборот, великий инквизитор поддерживает в них иллюзию того, что они живут в христианском обществе. Умело манипулируя сознанием людей, кардинал убеждает их, что в этом государстве все делается ради торжества христианства. Он говорит Пленнику: «…мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем <�…> ибо тебя мы уже не пустим к себе».

Великий инквизитор, — писал известный русский философ Н. Лосский, — использует ложную религию, основанную на потворстве земным вожделениям человека, но так, чтобы совесть человека была усыплена мнимым согласием с заветами Бога.

Точно так же получается и со свободой. Кардинал говорит Пленнику, что когда тот пожелал от людей свободной веры и не захотел поработить их дух с помощью чуда, то тем самым он возложил на плечи слабого человека непосильный груз. С одной стороны, человек по природе своей не может не стремиться к свободе, не случайно великий инквизитор называет людей бунтовщиками. Но, с другой стороны, кардинал уверен, что это «бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего не выдерживающие». Ведь свобода влечет за собой необходимость выбора и ответственность. Слабая душа, по мнению инквизитора, «не в силах вместить столь страшных даров». И человек совершает «бегство от свободы», если воспользоваться выражением Э. Фромма.

Поэтому государство великого инквизитора строится на полном подчинении большинства людей «великим и сильным». Понимая, что обычный человек чувствует притягательность свободы, но не может вынести груза ответственности и выбора, великий инквизитор внушает «слабосильным», что они свободны, как никогда, хотя в действительности они полностью управляемы властью. Манипуляция сознанием — неотъемлемая часть политики великого инквизитора, и ее универсальный инструмент — это ложь. Принимая такой путь, герой вынужден преодолевать сопротивление собственной совести, что лишает его душевного равновесия, и это, в его понимании, неизбежная плата за безмятежное существование обычных людей: «И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны»; «в обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать». Если ложь становится для героя «поэмы» причиной моральных страданий, то логично предположить, что душевные муки у него должно вызывать и прямое насилие — еще один «инструмент» осуществления идеи счастья «слабосильного» человечества.

Одним из неизбежных последствий реализации идеи великого инквизитора является определенный социальный проект: «миллионы существ», которые слабы, заурядны, не способны на великое, — и «сотня тысяч управляющих ими», сильных и способных взять на себя «проклятие познания добра и зла». Создается государство, где жизнь большинства полностью подконтрольна меньшинству, которое дает всем «хлеб земной» и объединяет всех под своей авторитарной властью во «всеобщий и согласный муравейник». По мысли великого инквизитора, это делается ради счастья того же «муравейника», ведь в нем люди избавлены от груза свободы выбора, обеспечены всем необходимым, их жизнь упорядочена, «устроена», им даже позволен грех, «если сделан будет с разрешения» властителей.

Однако подобное «счастье» как состояние духа влечет за собой негативные изменения в психологии как отдельного человека, так и общества в целом. Человек, жизнь которого полностью контролируется властью, теряет способность самостоятельно мыслить, оценивать факты и действовать. Множество подобных людей — это уже духовно безликая толпа, которой легко манипулировать.

Кардинал, рассуждая о счастье, исходит из рационалистического представления о людях и их потребностях, которые можно рассчитать, «вычислить» и в соответствии с ними организовать жизнь социума. Но он не учитывает иррационального начала в человеческой природе.

Упоминания о казни «врагов римской веры» достаточно, чтобы представить себе ситуацию, сложившуюся во взаимоотношениях государства и личности, чьи взгляды не совпадают с устоявшимся (а в действительности умело сформированным с помощью манипуляции сознанием) мировоззрением большинства. Насилие становится неизбежным элементом жизни социума, построенного по принципу утилитарной этики.

Таким образом, изначальный мотив действий великого инквизитора — стремление наиболее благополучно устроить судьбы обычных людей. Но если кто-либо из таких людей мешает осуществлению великой идеи, то необходимо, по логике героя «поэмы», уничтожить его как «врага римской веры».

Согласно позиции Ф.М. Достоевского, нравственные страдания неизбежны, когда человек, близкий по своей натуре к христианской системе ценностей, идет против принципов христианской этики. Причина этих страданий коренится в том, что в душе человека, захваченного «инквизиторской» идеей, еще не преодолена до конца христианская сущность, но рационалистическая логика идеи мешает этой имманентной сущности проявиться в полной мере.

Читайте также:

Притча о великом инквизиторе краткое содержание

В Розанов — Легенда о Великом Инквизиторе

Популярные сегодня пересказы

Рассказ Великий инквизитор (читательский дневник)

Также читают:

Достоевский. Все произведения

Великий инквизитор в романе «Братья Карамазовы»

Популярные сегодня темы

Похожая притча

2 вариант

Картинка к сочинению Анализ Легенды о Великом Инквизиторе

Похожая притча

Достоевский. Все произведения

Похожая притча

Также читают:

Философский смысл «Легенды о великом инквизиторе в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы»