Какие характерные приметы времени

Обновлено: 21.11.2024

В "Собачьем сердце" есть характерные приметы времени с декабря 1924 года по март 1925-го. В эпилоге повести упоминается мартовский туман, от которого страдал головными болями вновь обретший свою собачью ипостась Шарик. Программа московских цирков, которую столь тщательно изучает Преображенский, проверяя нет ли там номеров с участием котов ("У Соломоновского. четыре каких-то . Юссемс и человек мертвой точки. У Никитина. слоны и предел человеческой ловкости"), точно соответствует программам начала 1925 года. Именно тогда состоялись гастроли воздушных гимнастов "Четыре Юссемс" и эквилибриста Этона, номер которого назывался "Человек на мертвой точке".

Повесть начинается с изображения Москвы, увиденной глазами Шарика, бродячего пса, никому не нужного, "знающего" жизнь далеко не с лучшей ее стороны. Картина города реалистична, даже натуралистична: шикарные рестораны, где "дежурное блюдо - грибы, соус пикан", и столовая "нормального питания служащих Центрального Совета Народного Хозяйства", в которой варят щи из "вонючей солонины". Здесь живут "товарищи", "господа", "пролетарии".

Все показывает неприглядную изнанку: кругом разруха, исказились в страшной гримасе улицы, дома, люди. Дома, словно люди, живут своей самостоятельной жизнью (калабуховский дом). Немалое значение в завязке повести имеет зловещий пейзаж: "Вьюга в подворотне ревет мне отходную", "ведьма сухая метель загремела воротами", "вьюга захлопала из ружья над головой".

Похожая примета

Не люблю я это выражение – «приметы времени». Чуть что – и с саркастической усмешкой я тычу пальцем: «примета времени». А что это значит? Мне что-то не понравилось, намного реже – понравилось: ну что же может понравиться в нашем времени и в его приметах?! Так и живу, саркастически усмехаясь и развешивая на людей, события и идеи таблички: Примета времени! Внимание, примета времени!! Осторожно, примета времени.

Повешу очередную табличку, а ночью, когда уснет, наконец, мой бессердечный ум, и проснется умное сердце, я вскидываюсь в холодном поту. Я снова прошел мимо человека, которому нужно было мое сострадание или помощь; вместо этого я повесил ему на шею свою табличку. Я снова трусливо убежал от чего-то, требующего моего немедленного негодующего вмешательства; а я убежал, бросив назад, не оглядываясь, свою спасительную табличку… Не потому ли производство снотворного и транквилизаторов приносит сверхприбыли, что слишком многим людям по ночам не дает уснуть их сердце?

Вот, например, детский алкоголизм, или подростковый суицид, или разводы. В этих сферах мы добились больших успехов: мы среди мировых и европейских лидеров по разводам, по самоубийствам подростков и потреблению спирта на душу маленького алкоголика. Прочитал эту статистику, и тут же полез в карман за волшебной табличкой: приметы времени.

Я – лентяй. Я не встану и не побегу куда-то кого-то спасать. Но многие вещи в мире важно обдумать и осмыслить, прежде чем вставать с дивана. Тем более, что кто-то наверняка уже побежал спасать и даже, может быть, спас, а может, и наломал дров. Но я не стану и обдумывать. Я отгородился от всего в мире и от всего во мне своей пуленепробиваемой табличкой. С меня теперь и взятки гладки, ведь малолетний алкоголик, юный самоубийца, муж-насильник, чиновник-взяточник, кощун в храме – все это приметы времени, то есть все это вина нашего времени, и от меня тут ничего не зависит. Время сейчас такое, ну что же поделаешь!

Если бы я меньше предавался мечтаниям на своем продавленном диване, я бы больше читал и больше думал. Я бы тогда наверняка знал, что все современные «приметы времени» далеко не современны. Я бы знал, что в прежние времена размах, который принимали эти приметы, значительно превосходил то, что я наблюдаю теперь. Я бы знал, что все это уже было, что доходило до крайности и сметало с продавленных диванов всех благодушных фантазеров. Я бы знал, что жить надо с царем в голове, и что царь этот – сердце. То самое, которое будит меня по ночам и спрашивает: ну как ты мог?! А утром я снова пожимаю плечами: приметы времени.

Проблема, однако, в том, что приметами времени часто называю то, что совершенно ничего или почти ничего не говорит ни о нашем времени, ни о нас, в нем живущих. Я бы даже сказал, что слишком много таких «примет» застит нам глаза и мешает увидеть правду.

Правда же, осмелюсь предположить, звучит обличительно; ведь правда о нас – да обо мне в первую голову! - и о наших временах мало чем отличается от той правды, которой ветхозаветные пророки обличали ветхозаветных израильтян и их время. И если я не совершаю всего того, о чем с гневом и печалью говорили Иеремия, Ездра или Даниил, то сгнил я изнутри ровно настолько, чтобы быть готовым все это совершить самому, да и другим не препятствовать. А я и не препятствую – судя по тому, насколько вчерашние газеты напоминают древние пророчества. Слог, конечно, победнее будет – в газетах, разумеется, но суть та же: несправедливый суд, притеснение сирот, вдов и бедняков, стяжательство, разврат и безбожие.

Поэтому не могу я принять как приметы времени то, что не говорит ничего о состоянии человеческого духа. Те же социальные сети – что же в них нового? До сетей были тамтамы, дым, гонцы, почта, телеграф и телефон, а суть не изменилась. Передача информации, осуществленная быстрее, дальше и большему количеству людей, по-прежнему остается передачей информации. Даже если информация – не весть о победе над персами при Марафоне или над смертью в Иерусалиме, а мое недовольство дождливой погодой или просто смайлик.

Но то, что может говорить о состоянии человеческого духа, имело и имеет решающее значение. Все поворотные пункты истории мира были связаны ни с технологическими достижениями, а с состоянием духа. Изгнание из рая, потоп, рождество и воскресение Христа, ожидаемое второе пришествие, да и конец света – вот эти вехи, которыми размечена наш история, от начала и до конца дней. Какой бы примитивной или изощренной ни была техника, наука, технология, дизайн – Провидение делало, делает и будет делать свое дело только на основании того, до чего мы «докатились» и «дожили».

Нельзя отрицать, однако, что время все-таки не вполне однообразно, есть некоторая дискретность. Присмотришься, вдумаешься, вчитаешься, и наше цельное слитное время распадается на отдельные времена. Однако, при всем разнообразии, эти времена бесконечно повторяются. Вряд ли первым, но, наверное, наиболее точно, емко и кратко это сформулировал Соломон; он и дал перечень этих повторов в книге Экклезиаста: "время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий" и так далее (Эккл., 3). Но тот факт, что времена нашего единого времени бесконечно повторяются, позволяет нам делать некоторые выводы – и о нас, людях, и о нашей человеческой жизни. Повторяемость сформулированных Экклезиастом «времен» - это доказательство завершенности, законченности нашей истории, предопределенности универсального мироздания. Мое собственное, мое личное мироздание все еще зависит от избранных мною путей и от милосердия Всеблагого Господа. Но наше общее, всепланетное, всевселенное мироздание уже состоялось.

Повторяемость «времен» - это также и свидетельство против нас. Былой опыт – опыт насилия, несправедливости, ненависти и прочих атрибутов цивилизации – ничему нас не научил. Мы по-прежнему идем однажды проторенными путями. Мы вечно строим и вечно разрушаем храмы. Мы вечно любим и вечно ненавидим ближнего. Мы вечно храним целомудрие и вечно погрязаем в блуде. Мы вечно помним и вечно забываем Христа. Но это свидетельство против нас – это и свидетельство за нас. Ведь если Всеблагой Господь попускает временам повторяться, значит, и отдельный человек, и целые поколения людей все еще имеют возможность изменять себя и свое время, выбирать свое настоящее и свое будущее. Христос распят не однажды; повторяемость времен говорит о том, что Всетерпеливый Господь выходит на суд к каждому человеку и к каждому поколению. Мой собственный поступок, мой выбор – вот приговор этому Всесмиренному Господу. Приговор Богу, который учил: "каким судом судите, таким будете судимы" (Матф.7:2)

Когда я задумываюсь о таких вещах, то я на мгновение ощущаю себя то ли Понтием Пилатом, то ли Каиафой, то ли Иудой Искариотом, то ли всем безымянным «народом» на площади, вопящим «Распни!». Я вдруг становлюсь чрезвычайно, сверхъестественно зорким и проницательным. Мне становится и понятно, и видно, что повторяющиеся времена не проходят бесследно для нашей природы, как не прошел бесследно поступок Адама. Я вижу в человеческих чертах некое накопление, какое-то усиление свойств, эволюцию качеств. Я заглядываю только в свое сердце, я не вижу даже его дна, я многого не понимаю, но я понимаю многое. Думаю, что вот этот процесс в человеческом сердце и есть главной приметой времени – нашего человеческого времени, начатого Адамом и завершенного Творцом.

Процесс этот я называю мутация дихотомии добра и зла. Мы много пишем и говорим об обществе потребления как о тараканьем способе организации бытия. Таракан все время ест, ест все, что находит, при этом постоянно и очень активно размножается. Когда все съедено, таракан уходит, а если некуда уходить – умирает. Но это внешняя сторона нашей общественной организации. Внутри, в сердце человека в условиях тараканьего мира происходит малозаметная подмена основных понятий. Добро мутирует в успех, процветание, достаток и благополучие, а зло – в неуспех, неудачу и нищету. Разница между добром и злом может быть выражена в сумме – в денежной сумме. И человек превращается в таракана – и не по Кафке, а по-настоящему. Бойкие пасторы нового культа – да нового ли? – лихо конвертируют Благодать в золото по выгодному курсу. Неоскудеваемые богатства Царствия Небесного обмениваются на золотые и платиновые «визы», недвижимость, нефть, зерно и уран… Пожалуй, вот это и есть главная примета времени.

А прочие приметы нашего времени – и не новы, и не самостоятельны; скорее всего, они являются производными от той приметы, которую я возвел в ранг приметы главной.

Например, популярным видом массового развлечения стали комедийные шоу. Нет сюжета, нет сценария, нет временных рамок, нет цензуры, есть только огромное желание заставить людей смеяться, но лучше – ржать. А ржать, то есть исступленно, теряя рассудок хохотать, человека можно заставить, только предложив в качества объекта осмеяния нечто, что не может и не должно быть осмеяно, никогда, никем и ни при каких обстоятельствах. Например, один популярный комик заявляет: «Церковь выступает против однополых браков и против абортов. Где же тут логика?» - И публика не лежит, публика валяется в зале, издавая то самое, заветное, желанное - конское ржание. Убил, убил наповал, дал этим святошам и ханжам! Но я повторю вопрос: где же тут логика? Если Церковь отстаивает традиционный брак, то логично выступать против абортов и браков нетрадиционных. А борьба с абортами путем пропаганды однополых браков аналогична отсечению головы для истребления вшей или сжиганию дома для выкуривания тараканов. Вряд ли кто-то будет смеяться, если аптекарь ему протянет из окошечка топор, а дезинсектор подожжет дом с четырех углов.

Но все эти шоу и стендапы не могут быть названы приметой времени. Нечто подобное уже имело место в истории, имело место многие тысячи раз; пожалуй, нынешние самые популярные «остряки» никогда не сравняются в своем «искусстве», пошлости и кощунстве с римскими солдатами в претории Иерусалима. Они одели живого Бога в багряницу, возложили на Его главу терновый венец, преклоняли колени пред Ним, вопили "Радуйся, Царь Иудейский", а потом плевали Ему в лицо, били Его тростью по голове, поносили всячески и – смеялись, хохотали, ржали, пока "не насмеялись над Ним" (Марк, 15, 20)… Об этих солдатах, о Пилате, о первосвященниках, об иерусалимской толпе, о современных зубоскалах и кощунах, обо мне Он в муке шептал на кресте: "Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят" (Лк., 23, 34).

Вот это есть мера Божественного милосердия, недоступного человеку! Наверное, именно потому при очередной смене времен всех благодушных фантазеров сметают с диванов, а неведомочтотворящих кощунов, похабников, развратников, пошляков и изуверов швыряют к стенке. Нам, человекам, это не оправдание: они не ведали, что творили. Мы в сердце своем знаем правду: они ведали. Потому что мы сами такие же. Просто сейчас – другие времена.

Но ведь я вижу в сердце своем и другую правду: не времена меняются. Это мы, люди, это я, человек, выпускаю из своего сердца ангела, и времена становятся светлыми и радостными. А потом я выпускаю демона, и времена наступают темные, мрачные, бесовские. Я выпускаю ангела – и художник рисует Богоматерь с Младенцем. Я выпускаю демона – и прозекторы тащат препарированные тела из анатомичек в залы музеев: искусство, новейшее искусство! Я выпускаю ангела – и рассказана история о стойком оловянном солдатике и его непобедимой любви. Я выпускаю демона – и миллионными тиражами изданы откровения развратника. Ангел – демон. Время любить – время ненавидеть.

Я возвращаюсь на любимый диван. Мысленно перетасовываю стопку любимых табличек. Приметы времени, приметы времени, приметы времени… Нет, не люблю я это выражение! Не люблю!

Похожая примета

Не люблю я это выражение – «приметы времени». Чуть что – и с саркастической улыбкой я тычу пальцем: «примета времени». А что это значит? Мне что-то не понравилось, намного реже – понравилось: ну что же может понравиться в нашем времени и в его приметах?! Так и живу, иронически усмехаясь и развешивая на людей, события и идеи таблички: Примета времени! Внимание: примета времени!! Осторожно: примета времени.

Вот, например, детский алкоголизм, подростковый суицид, или разводы. В этих сферах мы добились больших успехов: мы среди мировых и европейских лидеров по разводам, по самоубийствам подростков и потреблению спирта на душу маленького алкоголика. Прочитал эту статистику, и тут же полез в карман за волшебной табличкой: приметы времени.

Я – лентяй. Я не встану и не побегу куда-то кого-то спасать. Но многие вещи в мире важно обдумать и осмыслить, прежде чем вставать с дивана. Тем более что кто-то наверняка уже побежал спасать и даже, может быть, спас, а может, и наломал дров. Но я не стану и обдумывать. Я отгородился от всего в мире и от всего во мне своей пуленепробиваемой табличкой. С меня теперь и взятки гладки, ведь малолетний алкоголик, юный самоубийца, муж-насильник, чиновник-взяточник, кощун в храме – все это приметы времени, то есть все это вина нашего времени, и от меня тут ничего не зависит. Время сейчас такое, ну что же поделаешь!

Если бы я меньше предавался мечтаниям на своем продавленном диване, я бы больше читал и больше думал. Я бы тогда наверняка знал, что все современные «приметы времени» далеко не современны. Я бы знал, что в прежние времена размах, который принимали эти приметы, значительно превосходил то, что я наблюдаю теперь. Я бы знал, что все это уже было, что доходило до крайности и сметало с продавленных диванов всех благодушных фантазёров. Я бы знал, что жить надо с царем в голове, и что царь этот – сердце. То самое, которое будит меня по ночам и спрашивает: ну как ты мог?! А утром я снова пожимаю плечами: приметы времени.

Правда же, осмелюсь предположить, звучит обличительно; ведь правда о нас – да обо мне в первую голову! – и о наших временах мало чем отличается от той правды, которой ветхозаветные пророки обличали ветхозаветных израильтян и их время. И если я не совершаю всего того, о чем с гневом и печалью говорили Иеремия, Ездра или Даниил, то сгнил я изнутри ровно настолько, чтобы быть готовым все это совершить самому, да и другим не препятствовать. А я и не препятствую – судя по тому, насколько вчерашние газеты напоминают древние пророчества. Слог, конечно, беднее в газетах будет, но суть та же: несправедливый суд, притеснение сирот, вдов и бедняков, стяжательство, разврат и безбожие…

Но то, что может говорить о состоянии человеческого духа, имело и имеет решающее значение. Все поворотные пункты истории мира были связаны не с технологическими достижениями, а с состоянием духа. Изгнание из Рая, Потоп, Рождество и Воскресение Христа, ожидаемое Второе пришествие, да и конец света… Это вехи, которыми размечена наш история от начала и до конца дней. Какой бы примитивной или изощренной ни была техника, наука, технология, дизайн – Провидение делало, делает и будет делать свое дело только на основании того, до чего мы «докатились» и «дожили».

Нельзя отрицать, однако, что время все-таки не вполне однообразно, есть некоторая дискретность. Присмотришься, вдумаешься, вчитаешься – и наше цельное слитное время распадается на отдельные времена. Однако, при всем разнообразии, эти времена бесконечно повторяются. Вряд ли первым, но, наверное, наиболее точно, емко и кратко это сформулировал Соломон; он и дал перечень этих повторов в книге Екклесиаста: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Еккл., 3). Но тот факт, что времена нашего единого времени бесконечно повторяются, позволяет нам делать некоторые выводы – и о нас, людях, и о нашей человеческой жизни. Повторяемость сформулированных Екклесиастом «времен» – это доказательство завершенности, законченности нашей истории, предопределенности универсального мироздания. Мое собственное, мое личное мироздание все еще зависит от избранных мною путей и от милосердия Всеблагого Господа. Но наше общее, всепланетное, всевселенное мироздание уже состоялось.

Повторяемость «времен» – это также и свидетельство против нас. Былой опыт – опыт насилия, несправедливости, ненависти и прочих атрибутов цивилизации – ничему нас не научил. Мы по-прежнему идем однажды проторенными путями. Мы вечно строим и вечно разрушаем храмы. Мы вечно любим и вечно ненавидим ближнего. Мы вечно храним целомудрие и вечно погрязаем в блуде. Мы вечно помним и вечно забываем Христа. Но это свидетельство против нас – это и свидетельство за нас. Ведь если Всеблагой Господь попускает временам повторяться, значит, и отдельный человек, и целые поколения людей все еще имеют возможность изменять себя и свое время, выбирать свое настоящее и свое будущее. Христос распят не однажды; повторяемость времен говорит о том, что Всетерпеливый Господь выходит на суд к каждому человеку и к каждому поколению. Мой собственный поступок, мой выбор – вот приговор этому Всесмиренному Господу. Приговор Богу, который учил: «Каким судом судите, таким будете судимы» (Матф.7:2).

Когда я задумываюсь об этом, то на мгновение ощущаю себя то ли Понтием Пилатом, то ли Каиафой, то ли Иудой Искариотом, то ли всем безымянным «народом» на площади, вопящим: «Распни!». Я вдруг становлюсь чрезвычайно, сверхъестественно зорким и проницательным. Мне становится и понятно, и видно, что повторяющиеся времена не проходят бесследно для нашей природы, как не прошел бесследно поступок Адама. Я вижу в человеческих чертах некое накопление, какое-то усиление свойств, эволюцию качеств. Я заглядываю только в свое сердце, я не вижу даже его дна, я многого не понимаю, но я понимаю многое. Думаю, что вот этот процесс в человеческом сердце и есть главной приметой времени – нашего человеческого времени, начатого Адамом и завершенного Творцом.

Добро мутирует в успех, процветание, достаток и благополучие, а зло – в неуспех, неудачу и нищету. Разница между добром и злом может быть выражена в сумме – в денежной сумме. И человек превращается в таракана – и не по Кафке, а по-настоящему. Бойкие пасторы нового культа – да нового ли? – лихо конвертируют Благодать в золото по выгодному курсу. Неоскудеваемые богатства Царствия Небесного обмениваются на золотые и платиновые «визы», недвижимость, нефть, зерно и уран… Пожалуй, вот это и есть главная примета времени.

Прочие приметы нашего времени – и не новы, и не самостоятельны; скорее всего, они являются производными от той приметы, которую я возвел в ранг приметы главной.
Например, популярным видом массового развлечения стали комедийные шоу. Нет сюжета, нет сценария, нет временных рамок, нет цензуры, есть только огромное желание заставить людей смеяться, но лучше – ржать. А ржать, то есть исступленно, теряя рассудок хохотать, человека можно заставить, только предложив в качества объекта осмеяния нечто, что не может и не должно быть осмеяно, никогда, никем и ни при каких обстоятельствах. Например, один популярный комик заявляет: «Церковь выступает против однополых браков и против абортов. Где же тут логика?» И публика не лежит, публика валяется в зале, издавая то самое, заветное, желанное – конское ржание. Убил, убил наповал, дал этим святошам и ханжам! Но я повторю вопрос: где же тут логика? Если Церковь отстаивает традиционный брак, то логично выступать против абортов и браков нетрадиционных. А борьба с абортами путем пропаганды однополых браков аналогична отсечению головы для истребления вшей или сжиганию дома для выкуривания тараканов. Вряд ли кто-то будет смеяться, если аптекарь ему протянет из окошечка топор, а дезинсектор подожжет дом с четырех углов.

Все эти шоу и стендапы не могут быть названы приметой времени. Нечто подобное уже имело место в истории, имело место многие тысячи раз; пожалуй, нынешние самые популярные «остряки» никогда не сравняются в своем «искусстве», пошлости и кощунстве с римскими солдатами в претории Иерусалима. Они одели живого Бога в багряницу, возложили на Его главу терновый венец, преклоняли колени пред Ним, вопили Радуйся, Царь Иудейский, а потом плевали Ему в лицо, били Его тростью по голове, поносили всячески и – смеялись, хохотали, ржали, пока не насмеялись над Ним (Марк, 15,20)…

Об этих солдатах, о Пилате, о первосвященниках, об иерусалимской толпе, о современных зубоскалах и кощунах, обо мне Он в муке шептал на Кресте: Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят (Лк., 23,34).

Вот это есть мера Божественного милосердия, недоступного человеку! Наверное, именно потому при очередной смене времен всех благодушных фантазёров сметают с диванов, а неведомо что творящих кощунов, похабников, развратников, пошляков и изуверов швыряют к стенке. Нам, человекам, это не оправдание: они не ведали, что творили. Мы в сердце своем знаем правду: они ведали. Потому что мы сами такие же. Просто сейчас – другие времена.

Но ведь я вижу в сердце своем и другую правду: не времена меняются. Это мы, люди, это я, человек, выпускаю из своего сердца ангела – и времена становятся светлыми и радостными. А потом я выпускаю демона – и времена наступают темные, мрачные, бесовские. Я выпускаю ангела – и художник рисует Богоматерь с Младенцем. Я выпускаю демона – и прозекторы тащат препарированные тела из анатомичек в залы музеев: искусство, новейшее искусство! Я выпускаю ангела – и рассказана история о стойком оловянном солдатике и его непобедимой любви. Я выпускаю демона – и миллионными тиражами изданы откровения развратника. Ангел – демон. Время любить – время ненавидеть.

Похожая примета

Политика военного коммунизма - голод и протухшая солонина для одних, барство для других, швондеры и им подобные поют "свои песни", характерные имена, которые дают детям (у нас в институте преподавал замечательный профессор, которого родитель назвали Сталь), какая -то тишина и обозленность и многое другое.

Остальные ответы

Не читайте советских газет.. чем не примета?

Швондеров и шариковых прогнали.
Ну как, профессора преображенские и доктора борментали лучше стало?

Читайте также: