За формирование речевого высказывания лексика синтаксис грамматика отвечает полушарие
Обновлено: 21.12.2024
Повторим мысль Выготского: зарождению речи всегда предшествует мотив. Это то, ради чего мы строим свое высказывание. Иногда мотив очевиден: мы испытываем голод и просим бабушку (или маму) нас покормить; у нас на лекции не пишет ручка и мы просим у соседа одолжить ручку или карандаш. Однако иногда мотив не только не очевиден, но и не ясен самому автору речи. Некоторые наши высказывания (как, впрочем, и некоторые наши поступки) мы не можем объяснить самим себе. Мы торопимся высказать свое мнение, а потом жалеем о содеянном; нам кажется, что мы режем правду-матку, а на самом-то деле мы стараемся показать себя; мы выкрикиваем на лекции, пытаясь уточнить мысль преподавателя, а настоящим мотивом нашего высказывания является расположение симпатичной блондинки на соседнем ряду и т, д. и т. п.
Женщина говорит своей подруге комплимент, а у той почему-то портится настроение. Подобную ситуацию можно проанализировать анекдотом.
- Мой муж обычно закуривает только после хорошего обеда.
- Ну, две-три сигареты в год ему не повредят.
Но даже если мы не осознаем, зачем мы продуцируем речь, мотив у нашего дискурса всегда есть; он становится пусковым механизмом, толчком к началу любой речи.
Мотив формирует в нашем языковом сознании коммуникативное намерение - готовность к речепорождению, к коммуникативным действиям. На этой первичной стадии формирования речи происходит настрой на ту или иную социально-коммуникативную ситуацию (болтовни или разговора по душам, комплимента или ссоры, светского общения или публичного выступления и т. д.), ту или иную модальность общения (конфликтную, центрированную, кооперативную). Именно на этом этапе у говорящего появляется - пока еще смутная - общая цель (интенция, иллокуция) высказывания.
Н. И. Жинкину удалось (в его отмеченной премиями блестящей работе «Механизмы речи») с помощью рентгеноскопии до-
казать, что внутренние органы предартикуляции, обеспечивающие воздушным потоком речепроизводство, и собственные (аутогенные) колебания голосовых связок, - эти органы активизируются я занимают определенное положение до момента произнесения. Изменения, которые демонстрируют органы артикуляции человека, который собирается вступить в коммуникацию, предопределены конкретной ситуацией речевого взаимодействия.
Особо укажем на жанровый характер этой первичной стадии речевого мышления человека. Во второй части нашей книги мы будем рассказывать о теории речевых жанров, создателем которой был М. М. Бахтин. Представление о речевом жанре - вербальном оформлении типичных ситуаций социального взаимодействия людей - присутствует в сознании говорящего в виде Готового сценария (фрейма), по которому он готов строить свою речь (текст). Интонационный настрой на тот или иной жанр — вот, что показывают эксперименты Н. И. Жинкина. В момент формирования целостного речевого произведения (дискурса) мы уже на первичных стадиях внутренней речи настраиваем себя на ту или иную ситуацию общения, на конкретный речевой жанр.
Дальше начинается формирование смыслового (семантического) наполнения высказывания. Здесь еще нет элементов национального языка. В невербальном коде образов и схем, который Н. И. Жинкин назвал универсально-предметным кодом (УПК), вызревает общее еще не вполне четкое осознание общего замысла будущего дискурса. На этой стадии речепорождения говорящий знает, о чем он будет говорить, но еще не знает как. Чем сложнее информативное наполнение будущего высказывания (дискурса), тем менее ясно автору речи, как оно будет разворачиваться и какие внешние формы примет.
Только после этого в сознании появляются первые языковые компоненты будущего высказывания. Во внутренней речи происходит перекодировка, перевод смысла (общего замысла речевого целого) с языка образов и схем на язык национальный. Первичная запись содержания речевого произведения пока еще носит характер предельно сжатого конспекта, состоящего из ключевых слов, ядерных фраз и рематическим обрывков предложений. Этот скомпрессированный вариант дискурса еще не имеет грамматического оформления и несет в себе личностный (понятный только самому говорящему) смысл.
Дальнейшее формирование речи имеет характер разворачивания ядерного замысла в целостный и по возможности связный текст, текст, который в идеале строится в соответствии с психолингвистической нормой текстовости (о которой мы писали в предыдущей главе). Именно здесь происходит то, что Л. С. Выготский называл «совершением мысли в слове».
Мы должны еще раз подчеркнуть, что всякое речевое высказывание - будь то предложение или текст - именно формируется, порождается, а не переходит «в готовом виде» из мысли в речь. Простое наблюдение доказывает это: говорящий допускает паузы (даже если не часто запинается, если речь его вполне «гладкая»), более длительные, чем обычные (дыхательные). Паузы эти могут заполняться всевозможными «э-э . » или «м-м-м . » или паразитарными включениями вроде «понимаете ли», «так сказать», «значит», «вот», «это самое», «такая вот штука» и т. д. и т. п. Принято называть такие незаполненные или заполненные паузы «хезитациями» (в переводе на русский - «колебания»), свидетельствующими о том, что говорящий не сразу может найти подходящее слово для выражения своих мыслей или чувств. О том же самом свидетельствуют автокоррекции, которые иногда имеют вид не только исправлений уже сказанного, но и более развернутых пояснений: «Нет, простите, я хотел сказать не совсем то».
Легко обнаружить, что перестройке подвергаются прежде всего синтаксические единства: «А почему ты у меня . Разве ты не мог спросить у меня?» Или: «Давай лучше . знаешь, когда? Я хочу сказать, что завтра я занят» и др. Все это, в частности, означает, что замысел будущего в речи, т. е. тот смысл, который конструируется в аппарате мозга говорящего, вовсе необязательно -даже в момент собственно вербализации - «изначально привязан» к определенной форме языкового выражения.
Опытами нейролингвиста А. Р. Лурия подтверждается мысль о. первичности синтаксиса в процессе формирования высказывания. Страдающим афазией часто помогает высказаться наличие внешних опор (кубиков или бумажных квадратиков), как бы «выводящих наружу» структуру будущей фразы; три кубика -три слова, два кубика - два слова. Например, когда афазик не может ответить на простой вопрос «Как вас зовут?», ему поочередно на стол выставляют один за другим кубики, он касается каждого рукой и отвечает: «Меня . зовут . Николай» или «Иванов . моя . фамилия». И, наконец, материал наблюдений
уверенно свидетельствует, что в ходе автокоррекций говорящий в 70% случаев исправляет не фразу в целом, не синтаксическую структуру, а производит лексические, замены. Синтаксические структуры первичны.
Если не считать случайных оговорок, замены производятся, как правило, в пределах синонимических рядов («пришел» -«примчался» - «прибежал»; уточнений всякого рода, например: «утром» - «на рассвете»; «поздно» - «совсем поздно») или в пределах смежных семантических полей: «лицо в веснушках таких» - «или рябоватое лицо, одним словом»; «чуть не опоздал на трамвай, то есть на метро, конечно»; «завернул в бумагу» - «в кусок полиэтилена»; «подцепил рукой, пальцем, то есть» и т. п.
Далеко еще не окончательно решен вопрос, как организован наш «внутренний лексикон», наш словарь в нашей языковой памяти. Благодаря исследованиям профессора А. А. Залевской, многое из этой сложной проблемы стало яснее с помощью методики свободных ассоциаций. Напомним ещё раз, что обычно опыт выглядит так. Испытуемому ведущий экспериментатор предлагает ответить на каждое его, инструктора, слово любым другим словом или словосочетанием, которое придет в голову испытуемому. Иногда приходится давать примеры: «корова» - «молоко» или «корова» - «теленок», «корова» - «рогатая» и т. п. Одни испытуемые обнаруживают ближайшие ассоциации по типу антонимических рядов («корова» — «бык»), другие предпочитают синтагматические связи («бурая корова»), третьи - целые развернутые суждения («корова приносит нам пользу»).
В лингвистике спорят по поводу того, «что важнее», что «первичнее» - слово или текст? Легко ли ответить на этот вопрос, рассматривая ассоциативные эксперименты? Ведь текстоцентрическую теорию подтверждают синтагматические реакции на словесный стимул, а лексикологическую - все остальные. Давайте обратимся к собственному объекту наблюдений - к процессу решения кроссвордов.
Дано: «Река в Западной Европе» (т. е. нам задан неполный текст, отсылающий нас к «банку знаний», к тому его разделу, который ведает нашими географическими познаниями). Начинаем перебирать в памяти названия европейских рек, не упуская из виду, что число букв в нём равно 4: Рона, Сена, Рейн, Одер (стоп! Это уже Восточная Европа), Майн . «Майн» подходит по букве «м» в начале. Короче говоря, отдельное слово так или иначе бе-
рется из целого текста в широком смысле (из любой части наших знаний). И если нам предлагают назвать любое слово, обозначающее «мебель», то мы из нашего лексикона (раздела, ведающего мебелью) можем выбрать одно из ряда «стол - шкаф - стул -диван - кресло. » Но каждая единица ряда есть часть прежних (бывших в нашем опыте) текстов типа «Диван - это тоже мебель» и «Комнату обставляют мебелью: столами, стульями, шкафами». Позднее же, особенно в ходе обучения языку, мы постепенно учимся как бы отчуждать отдельные слова из текстов, заставляя их жить «особой жизнью». Поэтому мало-мальски грамотный человек легко выполнит просьбу "Назовите любое слово на «о» в начале», а безграмотный затруднится выполнить эту просьбу. По той же причине первоклассник, может написать «ушланабазар» или «мамаибабушка», тем более - «настуле». Опыт показывает, что одна из некогда любимых игр студентов («балда») знает своих виртуозов, а ребенок или малограмотный в «балду» не сыграет: слова для них существуют именно в тексте, а не отдельно, тем более — не из отдельных букв.
Таким образом, процесс порождения высказывания, который начинается с формирования коммуникативного намерения и образования затем смысла (замысла) в системе УПК еще до начала собственно вербализации, переходит прежде всего в стадию будущего синтаксического целого. Настрой на определенный тип ситуации стимулирует выбор синтаксических конструкций, входящих в высказывание. Затем уже начинается заполнение синтаксической структуры конкретной лексикой; в случае неудачи проводится автокоррекция (и это значит, что далеко не всегда сознание сразу же начинает эффективно контролировать производимую речь). Но, бесспорно, нормальная речь формируется с участием сознания, под его контролем - иначе не было бы автокоррекций. Каждый знает, конечно, случаи, когда все высказанное противоречит интенции (намерению) говорящего: приходится не исправлять отдельные ошибки, а переформулировать высказывание целиком («Извините, я сказал не то, что хотел»).
Отдельный вопрос - является ли наш каждый акт речи творческим процессом. Об этом поговорим особо и позже.
Сейчас же обратимся к суждениям известного, талантливого немецкого писателя, ныне, к сожалению, почти забытого у нас и даже на его родине, в Германии - Генриха фон Клейста. Он очень
серьезно размышлял о тайнах порождения речи. Итак, фрагмент из письма Г. Клейста его другу.
Если у меня есть некое смутное представление, отдаленно как-то связанное с тем, чего я ищу, то стоит мне лишь начать говорить, как ум мой, вынужденный найти началу конец, преобразует это туманное представление в полную ясность, так, что к концу периода я, к своему изумлению, знаю, что я хотел узнать. Я произношу нечленораздельные звуки, растягиваю соединительные слова, употребляю синонимы без нужды и прибегаю к другим удлиняющим речь уловкам, чтобы выиграть время, нужное для выделки моей идеи в мастерской разума. Странный источник вдохновения для говорящего — человеческое лицо перед ним; и часто всего лишь один взгляд, указывающий нам, что наша наполовину выраженная мысль уже понята, дает нам возможность выразить другую половину. Ряды идей и их обозначений следуют бок о бок, и движения ума, нужные для того и другого, согласны. Язык тут не сковывающая помеха, не подобие тормоза на колесе ума, а как бы второе, параллельно вращающееся колесо на той же оси. Совсем иное дело, если ум уже до начала речи справился с мыслью. Ведь тогда ему остается лишь выразить ее. Если какая-нибудь идея выражена сбивчиво, - напротив, наиболее сбивчиво; выраженные идеи бывают как раз наиболее четко обдуманы. Ибо знаем не мы, знает прежде всего некое наше состояние. Только у невежд, у людей, которые вчера зазубрили, а завтра уже снова забудут, ответ наготове. И лишь неразумный экзаменатор заключает из этого сбивчивого ответа, что говорящий не знает, что должен сказать.
Повторим еще раз, чуть подробнее прежнего, как осуществляется программа превращения мысли в слово («вербализация»).
1. Высказывание стимулируется мотивом данного акта речевой деятельности (Для чего, с какой целью я говорю?), а предварительно у говорящего должна быть сформирована установка на общение в целом (ее нет, например, во сне).
2. Первичная стадия формирования высказывания – стадия коммуникативного намерения, которое реализуется в виде настроя на определенную типичную ситуацию социального взаимодействия людей - на конкретный речевой жанр, будь то жанр приветствия, комплимента, ссоры, доклада, болтовни и т. п. В зависимости от конкретной ситуации социального взаимодействия у него формируется общая установка на определенную интонационную тональности коммуникации, модальность речи (на кооперативное или конфликтное общение, на понимание или коммуникативный саботаж и т. п.). В этой же стадии в сознании
говорящего образуется представление о цели (интенции, иллокуции) будущего высказывания (На какой тип общения я настраиваюсь?). Установка на конкретный речевой жанр влияет на формирование общей семантической (смысловой) программы высказывания.
3. От коммуникативного намерения процесс переходит к моменту формирования смыслового содержания будущего высказывания (Не только «для чего», но и «что именно буду говорить», начну с вопроса или с констатации?) в УПК (по Жинкину). Это стадия общего замысла. Здесь формируется целостная (может быть, пока еще неотчетливая, диффузная) семантическая «картина» будущего высказывания: смысл, семантика уже есть, а конкретных слов и синтаксических структур еще нет.
4. Сформировавшаяся внутренняя программа (замысел) начинает трансформироваться: начинает работать механизм перекодировки, перевода смысла с языка образов и схем на конкретный национальный язык - язык значений. Здесь появляются первичная вербальная запись будущего высказывания: ключевые понятия, предложения обрывки фраз, которые несут ядерный (рематический) смысл. Первичный словесный конспект будущего высказывания, который возникает в сознании человека наполнен личностными смыслами: первые вербальные образования (если их озвучить) понятны только самому говорящему.
5. Дальнейшее формирование речи представляет собой разворачивание ядерного смысла (темы) в построенное в соответствии с психолингвистической нормой текстовости речевое целое.
6. При этом сначала образуется синтаксическая схема будущего высказывания. «Внутренние слова», т. е. значения слов уже становятся «прообразами» слов внешних и занимают постепенно «свои» синтаксические позиции.
7. Следующая стадия речепорождения - грамматическое структурирование и морфемный отбор конкретной лексики, после чего:
8. Реализуется послоговая моторная программа внешней речи, артикуляция.
Все названные этапы порождения речи не следует представлять себе строго отдельно и последовательно; скорее всего, все это - процесс порождения речи - быстротечно, реализуется в доли секунды, происходит так, как представлял себе Г. Клейст,
когда писал о «двух параллельных колесах на одной оси». Не забудем и параллельного этапа контроля речепроизводства -допускаемые ошибки при «сбоях» и их исправления.
Читайте также: