Высказывания а м пешковского
Обновлено: 21.11.2024
ЦИТАТА ДНЯ. А. М. ПЕШКОВСКИЙ
Александр Матвеевич Пешковский (1878—1933) — российский и советский лингвист, профессор, один из пионеров изучения русского синтаксиса; также занимался вопросами практического преподавания русского языка в школах.
Основной вопрос изучения языка в семилетке — вопрос о связи языковых знаний с языковыми навыками. Здесь уместно будет дать краткий критический обзор всех возражений, которые когда-либо делались и могли бы быть сделаны против применения «правил» при обучении правописанию.
1. «Люди, усвоившие правописание, пишут не по правилам, а автоматически».
Но из этого совсем не следует, что первоначально правила не были нужны. Процесс правильного письма принадлежит к процессам, называемым в физиологии «привычными», а сущность таких процессов в том и состоит, что из руководимых сознанием и организуемых на почве личного опыта и знакомства с опытом взрослых они постепенно делаются автоматическими.
Мы автоматически одеваемся . , автоматически запираем и открываем замки, . здороваемся и прощаемся установленными телодвижениями и словами и так далее, и всему этому мы в своё время учились, и притом нередко при прямом вмешательстве взрослых, объяснявших нам, что при встрече со знакомыми надо наклонять голову и тому подобное. Это были своего рода «правила» техники и социального поведения, отличавшиеся от правил правописания только большей наглядностью и меньшей сложностью.
Даже математические процессы сложения, вычитания и даже наиболее сложные из них — дифференцирования и интегрирования — производятся в результате постоянной практики почти автоматически, часто со смутным представлением о когда-то выученных правилах и ещё чаще, к сожалению, с полным забвением рациональных основ этих правил. И именно с процессом математического действия лучше всего сравнить процесс правильного письма, так как и тут сперва была рациональная основа, затем правило и, наконец, автоматизм.
2. «Правила правописания всегда очень сложны и содержат очень много условий одновременно; так как удержать все их в голове нет возможности, а забвение хотя бы одного из них неминуемо влечёт за собой ошибку, то писание "по правилам" чаще должно приводить к ошибке, чем к верному письму; так, ученик, выучивший правило о том, что в окончании творительного падежа единственного числа прилагательных пишется -ым, -им, а предложного единственного — -ом, -ем, но забывший, что дело идёт именно о прилагательном, может написать "стульям" вместо "стулом"; забывший, что дело идёт о единственном числе, может написать "добром людям" вместо "добрым" и так далее».
В этом крайне парадоксальном возражении правила предполагаются как механический конгломерат условий, а не как живые ассоциативные целые, усваиваемые именно в этой целостности и в системе всего языка и всего правописания.
Грамматическая же система языка и применившееся к ней в той или иной мере правописание являются, конечно, гораздо более стройным единством, чем план города в сочетании с трамвайным расписанием.
3. «Правописание наше заключает в себе огромное количество фактов, не обслуживаемых никакими правилами (как "баран", "собака"), и опыт показывает, что эти факты всё же усваиваются. Французское и английское правописание уже на 9/10 состоит из таких фактов, и однако выучиваются же французы и англичане писать правильно».
Но это возражение доказывает только, что обучение по правилам не есть единственный способ обучения правописанию, чего в настоящее время ни один здравомыслящий методист и не стал бы утверждать.
Установить же полную бесполезность правил на почве этого возражения можно было бы, только показав путём статистического обследования, что усвоение орфограмм, не обслуживаемых правилами, идёт при равных условиях затраты времени на него столь же быстрым темпом, с тем же процентом достижения и с той же прочностью получаемого навыка, как и усвоение орфограмм, обслуживаемых ими.
Пока это не показано (а есть основание предполагать, что это никогда и не сможет быть показано, так как непосредственный опыт учителей как раз говорит за большую медленность и трудность усвоения орфограмм, не обслуживаемых правилами), возражение это бьёт мимо цели.
Что касается французской и английской школы, то, конечно, невозможно
экспериментально создать равенство её во всех прочих условиях с русской, так что само по себе сравнение величин времени, тратимого ими и нами на обучение правописанию, ещё ничего не говорило бы. Не без значения всё же кажется нам тот факт, что именно французская и английская школа тратит колоссальное количество времени на обучение правописанию и что нигде мы не встречали столь частых рецидивов орфографической безграмотности у взрослых, как именно во Франции и Англии.
4. «Есть ученики, не знающие совершенно правил, но пишущие правильно».
Возражение это отметается простым указанием на то, что правописание —искусство. А во всяком искусстве возможны чисто интуитивные достижения. Немало есть музыкантов-самоучек, играющих без нот, «по слуху», даже транспонирующих слышанное в другой тон, с оркестра на рояль и так далее. И никому ещё в голову не приходило отрицать на этом основании пользу знания нот и теории музыки.
5. «Есть ученики, прекрасно знающие и понимающие правила, но пишущие безграмотно».
Возражение это упускает из виду, что обучение «по правилам» отнюдь не состоит из одного только внедрения правил в сознание и память учащегося. Само собой разумеется, что надо учить и процессу применения правил к практике, и это достигается путём сложной системы упражнений, задач и так далее.
И, конечно, лица, грамматически одарённые, но орфографически как раз бездарные (например, чисто слуховой тип при общей способности к отвлечённому мышлению), окажут как раз наибольшее количество препятствий учителю в этой второй части его работы над правилами и наименьшее количество препятствий в первой части. Но это не вина правил самих по себе.
6. «Обучение по правилам требует (как это только что выяснено) специальной тренировки в применении их, а эта последняя ведёт к искусственному тексту, насыщенному соответствующими языковыми фактами, чем наносится ущерб нормальному речевому и общему развитию ребёнка».
Но, во-первых, обучение по правилам не неизбежно связано с искусственным текстом, а только требует его для своего наилучшего осуществления. Тренироваться в применении правила можно (хотя это с нашей точки зрения и менее желательно) и на любом литературном тексте, увеличивая соответственно лишь его объём.
Во-вторых, это возражение выходит из пределов методики правописания и указывает лишь на минусы этого метода для других отделов русского языка. Но в таких случаях всегда все минусы должны быть сбалансированы со всеми плюсами, и только цифра конечного дефицита могла бы оправдать возражение. Однако вряд ли кто-либо когда-либо смог бы здесь вывести эту цифру.
В-третьих, и это самое главное, без специально подобранного текста не обходится, как это показывают первоначальные книжки по правописанию, и мнемонико-автоматический метод, так как и он требует систематизации материала. Если бы когда-нибудь был написан учебник для той части нашего правописания, которая не обслуживается правилами, то в нём пришлось бы обучать орфограммам так, как обучают словам при преподавании иностранного языка, то есть вводя каждым уроком определённое количество орфограмм и не переходя к новым орфограммам до полного усвоения предыдущих (замечательно, что такого рода учебник, диктуемый самым существом дела в этой стороне правописания, никогда и никем ещё, насколько нам известно, не был написан). А это опять-таки требовало бы специального текста <. >
Кроме того, без экспериментального речевого материала немыслимы и какие-либо наблюдения над языком, как это будет ниже выяснено. Следовательно, перед нами здесь такого рода минус (если только признавать его минусом, что тоже ещё спорно), мечтать об устранении которого было бы совершенно утопично.
Таким образом, как видит читатель, все возражения против «правил» легко опрокидываются контрвозражениями. Это уже само по себе, принимая во внимание многовековое их бытие в школе, заставляет относиться к вопросу более осторожно.
Читайте также: