Та или иная фраза у тургенева
Обновлено: 05.11.2024
Набоков — великий читатель. Он бестрепетно препарирует классиков, находя слабые места у Гоголя и штампы у Достоевского. Это не критика ради критики и, конечно, не поза: Набоков гений и, кроме того, с некоторыми писателями связан дальним родством или дальним, через два-три рукопожатия, знакомством.
Он рассматривает книги как искусствовед — картину, оценивая и замысел, и форму, и композицию, и цветовую гамму, и величину мазка, и смелость исполнения. Любуется удачными эпизодами и честно вскрывает неудачные. Мучительно ищет истину. Если вы хотите понять,как выстроены «Мадам Бовари» или «Мертвые души», понять характер текстов Чехова — идите вслед за Набоковым.
Кроме того, эти лекции для американских студентов — лучшее лекарство от столбняка перед великими писателями, которым нас заражает школьная программа.
«Та или иная фраза у него (Тургенева) напоминает ящерицу, нежащуюся на теплой, залитой солнцем стене, а два-три последних слова в предложении извиваются, как хвост».Петр Вайль и Александр Генис
«Родная речь. Уроки изящной словесности»
После этой книги вы перечитаете школьную программу от 8 до 11 класса. Вся хрестоматия от Карамзина до Чехова выстроена в ряд: славянофилы и западники, вольнодумцы, мистики, игроки и народники, гениальные дуэлянты, доктора и дипломаты в XIX веке оказались спаяны друг с другом литературой. Разрозненные произведения и лица складываются в изумительную картину великой традиции, и не только российской. Вайль и Генис открывают метафизику знакомых текстов: прочувствовав ее однажды, вы уже не сможете не замечать ее присутствия.
«Сад — синтез умысла провидения, воли садовника и Божьего промысла, каприза и судьбы, прошлого и будущего, живого и неживого, прекрасного и полезного. Сад — универсальный чеховский символ, но сад — это и тот клочок сухой крымской земли, который он так терпеливо возделывал».«Письма о добром»
Собственно, чтению — зачем читать и как — в этой тоненькой книжечке посвящены четыре страницы. Но они, как и все остальные в ней — так драгоценны и безусловны, полны такой любви к человеку и веры в него, что стоят многих других. Прочитайте, вам просто станет хорошо, станет ясно.
Московский лингвист Ирина Левонтина показывает, как язык отражает нас. «Проект», «религиозные чувства», «непреодолимая сила», «флешмоб», «толерантность», «девочка-девочка» и множество других слов, которые мы произносим каждый день, она рассматривает через лупу и иногда — под микроскопом.
Язык — слепок времени. Наше неосознанное проявляется в нем: страхи, сомнения, традиции, нигилизм, надежды. Мы говорим на русском, а русский говорит о нас. Ирина Левонтина показывает, насколько это очевидно. У книги есть еще одно достоинство: гражданскую позицию автор обозначает четко, а по поводу языка не брюзжит, не сетует на то, что «понаехали» новые слова. Наблюдает и объясняет.
«Уроки чтения. Камасутра книжника»
Очень личная книга литературного философа Александра Гениса. Читайте с наслаждением, не анализируя, а просто купаясь в волнах парадоксов, на которых здесь все построено.
По сути — это учебник о том, как читать. И думать. О том, как получать почти телесное удовольствие от чтения, как от еды или секса. Читайте ее так, как и советует Генис читать книги — страстно: с закладками, пометами на полях, с карандашом.
«Единственными осмысленными уроками были те, которые я всегда прогуливал, — пение, труд и физкультура. Первое могло научить меня наслаждению музыкой, которого я был напрочь лишен до сорока лет. Второй нужен каждому, чтобы испытать физиологическое удовольствие от массажа рук о работу. Физическая же культура служит прообразом любой другой. По-настоящему мы знаем то, что умеем».«Дом и остров, или Инструмент языка»
Дом — это Институт русской литературы. Остров — Васильевский, на котором находится Институт, он же — Пушкинский Дом. Первая часть книги — собрание историй о сотрудниках Пушкинского Дома того времени, когда его возглавлял Дмитрий Сергеевич Лихачев. Когда нужен хороший собеседник, я читаю эту часть: наслаждаюсь ее интеллигентным юмором, городскими маршрутами героев и даже встречаю среди них тех, кого знаю по рассказам родителей о студенческой жизни на истфаке.
Вторая часть — о языке, о том, почему важно его изучать, беречь и передавать. И еще — о Войне и о блокаде. Так вышло, что те, кто дежурил на крыше Пушкинского Дома во время авианалетов и сталкивал с крыши фугасные заряды, позже так же стойко и не без риска защищали русский язык и свой образ мыслей.
Читайте также: