Комментарии разъясняющие слова и фразы в слове о полку игоревом
Обновлено: 22.12.2024
Слово о пълку Игореве, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова (оригинальный текст)
Не леполи ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий о пълку Игореве, Игоря Святъславлича! начати же ся тъй песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню. Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облакы. Помняшеть бо речь първых времен усобице; тогда пущашеть ĩ соколовь на стадо лебедей, который дотечаше, та преди песь пояше, старому Ярослову, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред пълкы Касожьскыми, красному Романови Святъславличю. Боян же, братие, не ĩ соколовь на стадо лебедей пущаше, н своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами Князем славу рокотаху.
Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера до нынешняго Игоря; иже истягну умь крепостию своею, и поостри сердца своего мужеством, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую. Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него тьмою вся своя воя прикрыты, и рече Игорь к дружине своей: братие и дружино! луцеж бы потяту быти, неже полонену быти: а всядем, братие, на свои бръзыя комони, да позрим синего Дону. Спала Князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи, искусити Дону великаго. Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкаго с вами Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону. О Бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкы ущекотал, скача славию по мыслену древу, летая умом под облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища в тропу Трояню чрес поля на горы. Пети было песь Игореви, того (Олга) внуку. Не буря соколы занесе чрез поля широкая; галици стады бежать к дону великому; чили въспети было вещей Бояне, Велесовь внуче! Комони ржуть за Сулою; звенить слава в Кыеве; трубы трубять в Новеграде; стоять стязи в Путивле; Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему Буй Тур Всеволод: один брат, один свет светлый ты Игорю, оба есве Святъславличя; седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска на переди; а мои ти Куряни сведоми к мети, под трубами повити, под шеломы възлелеяны, конець копия въскръмлени, пути имь ведоми, яругы им знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изъострени, сами скачють акы серыи влъци в поле, ищучи себе чти, а Князю славе. Тогда въступи Игорь Князь в злат стремень, и поеха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди; свист зверин в стазби; див кличет връху древа, велит послушати земли незнаеме, влъзе, и по морию, и по Сулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тьмутораканьскый блъван. А Половци неготовами дорогами побегоша к Дону Великому; крычат телегы полунощы, рци лебеди роспущени. Игорь к Дону вои ведет: уже бо беды его пасет птиць; подобию влъци грозу в срожат, по яругам; орли клектом на кости звери зовут, лисици брешут на чръленыя щиты. О руская земле! уже за Шеломянем еси. Длъго. Нось мркнет, заря свет запала, мъгла поля покрыла, щекот славий успе, говор галичь убуди. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а Князю славы.
Другаго дни велми рано кровавыя зори свет поведают; чръныя тучя съморя идут, хотят прикрыти д̃ солнца: а в них трепещуть синии млънии, быти грому великому, итти дождю стрелами с Дону великаго: ту ся копием приламати, ту ся саблям потручяти о шеломы Половецкыя, на реце на Каяле, у Дону великаго. О Руская земле! уже не Шеломянем еси. Се ветри, Стрибожи внуци, веют съморя стрелами на храбрыя плъкы Игоревы! земля тутнет, рекы мутно текуть; пороси поля прикрывают; стязи глаголют, Половци идуть от Дона, и от моря, и от всех стран. Рускыя плъкы отступиша. Дети бесови кликом поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты. Яр туре Всеволоде! стоиши на борони, прыщеши на вои стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо Тур поскочяше, своим златым шеломом посвечивая, тамо лежат поганыя головы Половецкыя; поскепаны саблями калеными шеломы Оварьскыя от тебе Яр Туре Всеволоде. Кая раны дорога, братие, забыв чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола, и своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая? Были вечи Трояни, минула лета Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олег мечем крамолу коваше, и стрелы по земли сеяше. Ступает в злат стремень в граде Тьмуторокане. Тоже звон слыша давный великый Ярославь сын Всеволожь: а Владимир по вся утра уши закладаше в Чернигове; Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе, и на канину зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада Князя. С тояже Каялы Святоплъкь повелея отца своего междю Угорьскими иноходьцы ко Святей Софии к Киеву. Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами; погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, в Княжих крамолах веци человекомь скратишась. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть: н часто врани граяхуть, трупиа себе деляче; а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие. То было в ты рати, и в ты плъкы; а сице и рати не слышано: с зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя; гримлют сабли о шеломы; трещат копиа харалужныя, в поле незнаеме среди земли Половецкыи. Чръна земля под копыты, костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли. Что ми шумить, что ми звенить давечя рано пред зорями? Игорь плъкы заворочает; жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый: третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы. Ту кроваваго вина недоста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо стугою к земли преклонилось. Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида в силах Дажь-Божа внука. Вступил девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону плещучи, убуди жирня времена. Усобица Князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: се мое, а то моеже; и начяша Князи про малое, се великое млъвити, а сами на себе крамолу ковати: а погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую. О! далече зайде сокол, птиць бья к морю: а Игорева храбраго плъку не кресити. За ним кликну Карна и Жля, по скочи по Руской земли, смагу мычючи в пламяне розе. Жены Руския въсплакашась аркучи: уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати. А въстона бо, братие, Киев тугою, а Чернигов напастьми; тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Рускый; а Князи сами на себе крамолу коваху; а погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле от двора. Тии бо два храбрая Святъславлича, Игорь и Всеволод уже лжу убуди, которую то бяше успил отец их Святъславь грозный Великый Киевскый. Грозою бяшеть; притрепетал своими сильными плъкы и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую; притопта хлъми и яругы; взмути реки и озеры; иссуши потоки и болота, а поганаго Кобяка из луку моря от железных великих плъков Половецких, яко вихр выторже: и падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли. Ту Немци и Венедици, ту Греци и Морава поют славу Святъславлю, кають Князя Игоря, иже погрузи жир во дне Каялы рекы Половецкия, Рускаго злата насыпаша. Ту Игорь Князь выседе из седла злата, а в седло Кощиево; уныша бо градом забралы, а веселие пониче. А Святъславь мутен сон виде: в Киеве на горах си ночь с вечера одевахъте мя, рече, чръною паполомою, на кроваты тисове. Чрълахуть ми синее вино с трудомь смешено; сыпахутьми тъщими тулы поганых тльковин великый женчюгь на лоно, и негуют мя; уже дьскы без кнеса вмоем тереме златовръсем. Всю нощь с вечера босуви врани възграяху, у Плесньска на болони беша дебрь Кисаню, и не сошлю к синему морю. И ркоша бояре Князю: уже Княже туга умь полонила; се бо два сокола слетеста с отня стола злата, поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припешали поганых саблями, а самаю опустоша в путины железны. Темно бо бе в г̃ день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и с ним молодая месяца, Олег и Святъслав тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма свет покрыла: по Руской земли прострошася Половци, аки пардуже гнездо, и в море погрузиста, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеса дивь на землю. Се бо Готския красныя девы въспеша на брезе синему морю. Звоня Рускым златом, поют время Бусово, лелеют месть Шароканю. А мы уже дружина жадни веселия. Тогда Великий Святслав изрони злато слово слезами смешено, и рече: о моя сыновчя Игорю и Всеволоде! рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Н нечестно одолесте: нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца в жестоцем харалузе скована, а в буести закалена. Се ли створисте моей сребреней седине! А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго и многовои брата моего Ярослава с Черниговьскими былями, с Могуты и с Татраны и с Шельбиры, и с Топчакы, ис Ревугы, и с Ольберы. Тии бо бес щитовь с засапожникы кликом плъкы побеждают, звонячи в прадеднюю славу. Н рекосте му жа имеся сами, преднюю славу сами похитим, а заднюю ся сами поделим. А чи диво ся братие стару помолодити? Коли сокол в мытех бывает, высоко птиц възбивает; не даст гнезда своего в обиду. Н се зло Княже ми не пособие; на ниче ся годины обратиша. Се Урим кричат под саблями Половецкыми, а Володимир под ранами. Туга и тоска сыну Глебову. Великый Княже Всеволоде! не мыслию ти прелетети издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти. Аже бы ты был, то была бы Чага по ногате, а Кощей по резане. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти удалыми сыны Глебовы. Ты буй Рюриче и Давыде, не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкают акы тури, ранены саблями калеными, на поле незнаеме? Вступита Господина в злата стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича! Галичкы Осмомысле Ярославе высоко седиши на своем златокованнем столе. Подпер горы Угорскыи своими железными плъки, заступив Королеви путь, затвори в Дунаю ворота, меча времены чрез облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут; оттворяеши Киеву врата; стреляеши с отня злата стола Салтани за землями. Стреляй Господине Кончака, поганого Кощея за землю Рускую, за раны Игоревы буего Святславлича. А ты буй Романе и Мстиславе! храбрая мысль носит вас ум на дело. Высоко плаваеши на дело в буести, яко сокол на ветрех ширяяся, хотя птицю в буйстве одолети. Суть бо у ваю железныи папорзи под шеломы латинскими. Теми тресну земля, и многи страны Хинова. Литва, Ятвязи, Деремела, и Половци сулици своя повръгоща, а главы своя поклониша под тыи мечи харалужныи. Н уже Княже Игорю, утрпе солнцю свет, а древо не бологом листвие срони: по Рсии, по Сули гради поделиша; а Игорева храбраго плъку не кресити. Дон ти Княже кличет, и зоветь Князи на победу. Олговичи храбрыи Князи доспели на брань. Инъгварь и Всеволод, и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци, непобедными жребии собе власти расхытисте? Кое ваши златыи шеломы и сулицы Ляцкии и щиты! Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы буего Святъславлича. Уже бо Сула не течет сребреными струями к граду Переяславлю, и Двина болотом течет оным грозным Полочаном под кликом поганых. Един же Изяслав сын Васильков позвони своими острыми мечи о шеломы Литовския; притрепа славу деду своему Всеславу, а сам под чрълеными щиты на кроваве траве притрепан Литовскыми мечи. И схоти ю на кровать, и рек: дружину твою, Княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша. Не бысь ту брата Брячяслава, ни другаго Всеволода; един же изрони жемчюжну душу из храбра тела, чрес злато ожерелие. Унылы голоси, пониче веселие. Трубы трубят Городеньскии. Ярославе, и вси внуце Всеславли уже понизить стязи свои, вонзить свои мечи вережени; уже бо выскочисте из дедней славе. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Которое бо беше насилие от земли Половецкыи! На седьмом веце Трояни връже Всеслав жребий о девицю себе любу. Тъй клюками подпръся око ни, и скочи к граду Кыеву, и дотчеся стружием злата стола Киевскаго. Скочи от них лютым зверем в плъночи, из Бела-града, обесися сине мьгле, утр же воззни стрикусы оттвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу, скочи влъком до Немиги с Дудуток. На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брезе не бологом бяхуть посеяни, посеяни костьми Руских сынов. Всеслав Князь людем судяше, Князем грады рядяше, а сам в ночь влъком рыскаше; из Кыева дорискаше до Кур Тмутороканя; великому хръсови влъком путь прерыскаше. Тому в Полотске позвониша заутренюю рано у Святыя Софеи в колоколы: а он в Кыеве звон слыша. Аще и веща душа в друзе теле, н часто беды страдаше. Тому вещей Боян и пръвое припевку смысленый рече: ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божиа не минути. О! стонати Руской земли, помянувше пръвую годину, и пръвых Князей. Того стараго Владимира не льзе бе пригвоздити к горам Киевским: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы; н рози нося им хоботы пашут, копиа поют на Дунаи.
Ярославнын глас слышит: зегзицею незнаемь, рано кычеть: полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру Князю кровавыя его раны на жестоцем его теле. Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи: о ветре! ветрило! чему Господине насильно вееши? Чему мычеши Хиновьскыя стрелкы на своею не трудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшет гор под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему Господине мое веселие по ковылию развея? Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забороле, аркучи: о Днепре словутицю! ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую. Ты лелеял еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова: възлелей господине мою ладу к мне, а бых неслала к нему слез на море рано. Ярославна рано плачет к Путивле на забрале, аркучи: светлое и тресветлое слънце! всем тепло и красно еси: чему господине простре горячюю свою лучю на ладе вои? в поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою им тули затче.
Прысну море полунощи; идут сморци мьглами; Игореви Князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую, к отню злату столу. Погасоша вечеру зари: Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь в полуночи. Овлур свисну за рекою; велить Князю разумети. Князю Игорю не быть: кликну стукну земля; въшуме трава. Вежи ся Половецкии подвизашася; а Игорь Князь поскочи горнастаем к тростию, и белым гоголем на воду; въвръжеся на бръз комонь, и скочи с него босым влъком, и потече к лугу Донца, и полете соколом под мьглами избивая гуси и лебеди, завтроку, и обеду и ужине. Коли Игорь соколом полете, тогда Влур влъком потече, труся собою студеную росу; претръгоста бо своя бръзая комоня. Донец рече: Княже Игорю! не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа. Игорь рече, о Донче! не мало ти величия, лелеявшу Князя на влънах, стлавшу ему зелену траву на своих сребреных брезех, одевавшу его теплыми мъглами под сению зелену древу; стрежаше е гоголем на воде, чайцами на струях, Чрьнядьми на ветрех. Не тако ли, рече, река Стугна худу струю имея, пожръши чужи ручьи, и стругы ростре на кусту? Уношу Князю Ростиславу затвори Днепрь темне березе. Плачется мати Ростиславя по уноши Князи Ростиславе. Уныша цветы жалобою, и древо стугою к земли преклонило, а не сорокы втроскоташа. На следу Игореве ездит Гзак с Кончаком. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозию ползоша только, дятлове тектом путь к реце кажут, соловии веселыми песьми свет поведают. Млъвит Гзак Кончакови: аже сокол к гнезду летит, соколича ростреляеве своими злачеными стрелами. Рече Кончак ко Гзе: аже сокол к гнезду летит, а ве соколца опутаеве красною дивицею. И рече Гзак к Кончакови: аще его опутаеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птици бити в поле Половецком.
Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля Ольгова Коганя хоти: тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы: Руской земли без Игоря. Солнце светится на небесе, Игорь Князь в Руской земли. Девици поют на Дунаи. Вьются голоси чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву к Святей Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели, певше песнь старым Князем, а по том молодым. Пети слава Игорю Святъславлича. Буй туру Всеволоде, Владимиру Игоревичу. Здрави Князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки. Князем слава, а дружине Аминь.
Читайте также: