Гомофобные высказывания что это
Обновлено: 04.11.2024
Осознание идентичности пришло ко мне в подростковом возрасте. Хотя «пришло», наверное, не то слово — оно приходило постепенно. Сначала были мысли и желания, которые я старательно подавляла — убирала куда-то далеко, на периферию сознания. А потом, когда мне было 17 лет, близкий друг совершил каминг-аут как бисексуал. Так я попала в ЛГБТ-тусовку и к 19 годам поняла, что я лесбиянка, но приняла этот факт намного позже.
Этому предшествовали годы постоянной саморефлексии: «Ну почему? Что со мной не так? Почему я такая?» Я думала, что этому существует объяснение, и пыталась измениться: экспериментировала, встречалась с парнями, но чувство, что это все «не то» меня не покидало. После нескольких лет таких поисков я устала себя анализировать и начала себя принимать.
Когда мне было 19 лет, мама застукала, как я целуюсь с девушкой. Разразился скандал, и точно не помню — либо я ушла из дома, либо она меня выгнала. В сердцах она сказала: «Лучше бы ты осталась одна с ребенком, чем такое!» Полгода я жила у друзей. Сначала мы даже не разговаривали, потом начали потихоньку общаться. Она надеялась, что это пройдет. Говорила: «Ничего, ничего. Когда-нибудь ты выйдешь замуж!» Я с ней старалась эту тему не обсуждать.
Я родилась в Томске, а в 24 года уехала в Петербург. Там было свободно, спокойно и весело, хотя первые годы я свою ориентацию все-таки не афишировала. У меня еще сохранялась внутренняя гомофобия. Это неприятие, направленное на саму себя: я могла даже рассказать знакомым о своих предпочтениях, но до последнего не могла назвать себя лесбиянкой. Конечно, в русском языке слово «лесбиянка» несет определенный эмоциональный оттенок, как раньше слово «квир» в английском, которое имело негативную коннотацию, а потом нейтрализовалось. В русском этой эволюции пока не произошло. Поэтому я использовала слова-заменители. Существует такое популярное в ЛГБТ-сообществе слово — «тема». Темная вечеринка, тематическая девушка, тематическая Москва или «Вот, тема идет!». Но сейчас им пользуются меньше, чем раньше: появляется все больше сознательных активистов, которые не боятся называть вещи своими именами.
О лесбиянках существует множество стереотипов: что мы мужеподобные, грубые, необразованные, носим мужскую одежду, пьем пиво и смотрим футбол. Когда я встречаю девушку, которая эти стереотипы подтверждает, я чувствую дискомфорт — и общаться с ней не хочу. Или если я в себе, не дай бог, что-то подобное замечаю, сразу появляются мысли: «Не стоит». Это и есть одно из проявлений внутренней гомофобии. Она свойственна, конечно, не только лесбиянкам. Когда геи говорят о гетеросексуалах «нормальные», «натуралы» или что их знакомый гомосексуал выглядит «слишком женственно», или называют друг друга «педовками» — это все тоже внутренняя гомофобия. Она, к сожалению, в российском ЛГБТ-сообществе частый гость.
Проблемы геев часто считаются важнее проблем лесбиянок, бисексуалов и трансгендеровУ меня были девушки, которые принимали свою идентичность только в конкретный момент жизни. Нам было хорошо вместе, но они все равно считали, что рано или поздно женщина должна создать семью с мужчиной и родить ребенка. Так что социальные стигмы стимулируют гомофобию не только среди гетеросексуалов, но и среди гомосексуалов. Поэтому внутри ЛГБТ-сообщества процветают сексизм, трансфобия (лесбиянки, бисексуалы и гомосексуалы далеко не всегда принимают трансгендеров) и гей-центризм. Проблемы геев часто считаются важнее проблем лесбиянок, бисексуалов и трансгендеров; ЛГБТ-сообщество, ЛГБТ-парады и ЛГБТ-клубы по умолчанию называются только гей-сообществом/парадами/клубами. Я уже не говорю о лукизме (дискриминации по внешнему виду) и фэтфобии (стигматизации полных людей).
Подробности по теме «Кобыла, жирная, глиста»: девушки рассказывают о том, как их стыдят за внешностьПреодоление внутренней гомофобии — это постоянный процесс. Самые большие перемены произошли, когда я оказалась в окружении ЛГБТ-активистов. Там я увидела людей, которые не врут. Это, кстати, очень изнуряюще — врать каждый день. Своей семье, коллегам, а главное — самой себе. Пообщавшись с ЛГБТ-активистами, я поняла, что бояться нечего и лучше быть открытой: тогда я для людей не страшная грубая лесбиянка, соблазняющая всех женщин вокруг, а обычный человек с земными проблемами. Перед моим отъездом в Берлин я чуть ли не перед каждым встречным делала камин-аут и считаю это правильным. Именно так мнение о ЛГБТ меняется: общество начинает видеть в нас людей, а не каких-то созданных телевидением монстров.
В Томске никто от меня не отвернулся после каминг-аута. В Петербурге напрямую ничего не говорили, но если у меня в социальных сетях появлялось «слишком много» информации о ЛГБТ, то некоторых из моих френдов это смущало. Они якобы не гомофобы, но зачем же я так открыто борюсь за мои права. Парень из института как-то написал: «У меня маленькая дочка, зачем вы так афишируете? Я бы не хотел, чтобы она это видела». Это частый и смешной аргумент — как будто у нашего ЛГБТ-поколения была в детстве гомосексуальная пропаганда. В нашей стране существует только одна пропаганда — и это пропаганда гетеросексуальности.
Я занимаюсь организацией ЛГБТ-фестиваля «Бок о бок» и верю, что внутреннюю гомофобию можно преодолеть просвещением, узнавая себя и свою идентичность. Есть очень хорошие мероприятия (в Питере — «Бок о бок» и «Квирфест»), брошюры как для ЛГБТ-сообщества, так и для родителей ЛГБТ-людей. Помогает постоянная работа над собой, когда ты учишься лучше понимать и слышать себя, готова развиваться и расставаться с собственными стереотипами.
На фестивале я встретила свою будущую жену Эльке. Она приехала из Берлина, чтобы провести мастер-класс по комиксам под названием «Идентичность». Мы сразу обратили друг на друга внимание. На протяжении полутора лет ездили друг к другу, а потом решили пожениться и осесть в одной стране. Изначально мы даже рассматривали возможность жить в России, но потом поняли, что немецкой комиксистке без русского языка будет трудно найти там работу. Но главную роль, конечно, сыграл роль тот факт, что однополой паре жить в Берлине гораздо спокойнее. После гомофобного закона и нечестных выборов я еще могла оставаться в России, но, когда начался «Крымнаш», мне захотелось уехать. В тот же момент усилилось православное влияние, и люди начали агрессивнее относиться к ЛГБТ и национальным меньшинствам.
Мама мой выбор в итоге приняла. Когда я рассказала ей о том, что женюсь и уезжаю в Германию, она спросила: «А так можно?» Я ответила: «Там — можно». Мы об этом больше не разговаривали, но на свадьбу она прилетела. Я переживала, что сама роспись будет напряженной, но получилось совсем иначе: после загса мама взяла Эльке под руку и на смеси русского с немецким начала с ней о чем-то болтать. А потом прочитала нам стихотворение, которое специально для нас сочинила. Теперь она учит немецкий.
Когда я говорю, что мы с Эльке «поженились», то имею в виду гражданское партнерство. Оно дает право получить вид на жительство. Из ограничений: нам не сообщат информацию о партнерше, если кто-то из нас попадет в больницу. В Германии однополые браки все еще не разрешены. Именно поэтому слоганом последнего берлинского прайда стала фраза «Danke für Nichts!» («Спасибо за ничего!»). На ЛГБТ-парады мы здесь, кстати, ходим.
Читайте также: