Смерть катерины ивановны в романе преступление и наказание цитаты
Обновлено: 19.09.2024
Кроме того, эпизод смерти Катерины Ивановны как бы пророчествует, какая смерть могла бы ждать Сонечку, если бы девушка не решила для себя твердо хранить в душе Любовь и Бога.
Эпизод показателен как для Раскольникова, так и для Сони, все больше утверждая их в правильности принятого решения: искупить вину страданиями.
Встреча со следователем
Часть 3, глава 5
Вместе с Разумихиным Раскольников едет к следователю Порфирию Петровичу: друг обещал познакомить их. Раскольников якобы хочет заявить о своих вещах, которые он заложил у старухи-процентщицы. На самом деле это предлог познакомиться со следователем. В эту встречу Порфирий говорит с Раскольниковым о его статье в газете.
Вторая встреча со следователем
Часть 4, глава 5
Раскольников вновь оказывается у Порфирия Петровича. Следователь опять затевает с ним игру. Утомленный и раздраженный, не в силах противиться подвохам допроса, Раскольников требует либо официально обвинить его в убийстве.
Приезд матери и сестры
Часть 3, главы 1-2
В Петербург прибывают мать и сестра Раскольникова. Увидев их он неожиданно падает в обморок, что не на шутку пугает женщин.
Следующая цитата
. Его [Раскольникова] окликнули. Он оглянулся; к нему бросился Лебезятников.
– Вообразите, я был у вас, ищу вас. Вообразите, она исполнила свое намерение и детей увела! Мы с Софьей Семеновной насилу их отыскали. Сама бьет в сковороду, детей заставляет петь и плясать. Дети плачут. Останавливаются на перекрестках и у лавочек. За ними глупый народ бежит. Пойдемте.
– А Соня. – тревожно спросил Раскольников, поспешая за Лебезятниковым.
– Просто в исступлении. То есть не Софья Семеновна в исступлении, а Катерина Ивановна; а впрочем, и Софья Семеновна в исступлении. А Катерина Ивановна совсем в исступлении. Говорю вам, окончательно помешалась. Их в полицию возьмут. Можете представить, как это подействует… Они теперь на канаве у – ского моста, очень недалеко от Софьи Семеновны. Близко.
На канаве, не очень далеко от моста и не доходя двух домов от дома, где жила Соня, столпилась кучка народу. Особенно сбегались мальчишки и девчонки. Хриплый, надорванный голос Катерины Ивановны слышался еще от моста. И действительно, это было странное зрелище, способное заинтересовать уличную публику. Катерина Ивановна в своем стареньком платье, в драдедамовой шали и в изломанной соломенной шляпке, сбившейся безобразным комком на сторону, была действительно в настоящем исступлении. Она устала и задыхалась. Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она с каждою минутой становилась еще раздраженнее. Она бросалась к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при народе, как плясать и что петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их… Потом, не докончив, бросалась к публике; если замечала чуть-чуть хорошо одетого человека, остановившегося поглядеть, то тотчас пускалась объяснять ему, что вот, дескать, до чего доведены дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома». Если слышала в толпе смех или какое-нибудь задирательное словцо, то тотчас же набрасывалась на дерзких и начинала с ними браниться. Иные, действительно, смеялись, другие качали головами; всем вообще было любопытно поглядеть на помешанную с перепуганными детьми. Сковороды, про которую говорил Лебезятников, не было; по крайней мере, Раскольников не видал; но вместо стука в сковороду Катерина Ивановна начинала хлопать в такт своими сухими ладонями, когда заставляла Полечку петь, а Леню и Колю плясать; причем даже и сама пускалась подпевать, но каждый раз обрывалась на второй ноте от мучительного кашля, отчего снова приходила в отчаяние, проклинала свой кашель, и даже плакала. Пуще всего выводили ее из себя плач и страх Коли и Лени. Действительно, была попытка нарядить детей в костюм, как наряжаются уличные певцы и певицы. На мальчике была надета из чего-то красного с белым чалма, чтобы он изображал собою турку. На Леню костюмов недостало; была только надета на голову красная, вязанная из гаруса шапочка (или, лучше сказать, колпак) покойного Семена Захарыча, а в шапку воткнут обломок белого страусового пера, принадлежавшего еще бабушке Катерины Ивановны и сохранявшегося доселе в сундуке, в виде фамильной редкости. Полечка была в своем обыкновенном платьице. Она смотрела на мать робко и потерявшись, не отходила от нее, скрадывала свои слезы, догадывалась о помешательстве матери и беспокойно осматривалась кругом. Улица и толпа ужасно напугали ее. Соня неотступно ходила за Катериной Ивановной, плача и умоляя ее поминутно воротиться домой. Но Катерина Ивановна была неумолима.
– Перестань, Соня, перестань! – кричала она скороговоркой, спеша, задыхаясь и кашляя. – Сама не знаешь, чего просишь, точно дитя! Я уже сказала тебе, что не ворочусь назад к этой пьяной немке. Пусть видят все, весь Петербург, как милостыни просят дети благородного отца, который всю жизнь служил верою и правдой и, можно сказать, умер на службе. (Катерина Ивановна уже успела создать себе эту фантазию и поверить ей слепо). Пускай, пускай этот негодный генералишка видит. Да и глупа ты, Соня: что теперь есть-то, скажи? Довольно мы тебя истерзали, не хочу больше! Ах, Родион Романыч, это вы! – вскрикнула она, увидав Раскольникова и бросаясь к нему, – растолкуйте вы, пожалуйста, этой дурочке, что ничего умней нельзя сделать! Даже шарманщики добывают, а нас тотчас все отличат, узнают, что мы бедное благородное семейство сирот, доведенных до нищеты, а уж этот генералишка место потеряет, увидите! Мы каждый день под окна к нему будем ходить, а проедет государь, я стану на колени, этих всех выставлю вперед и покажу на них: «Защити, отец!» Он отец сирот, он милосерд, защитит, увидите, а генералишку этого… Леня! tenez-vous droite! [1] Ты, Коля, сейчас будешь опять танцевать. Чего ты хнычешь? Опять хнычет! Ну чего, чего ты боишься, дурачок! Господи! что мне с ними делать, Родион Романыч! Если б вы знали, какие они бестолковые! Ну что с этакими сделаешь.
И она, сама чуть не плача (что не мешало ее непрерывной и неумолчной скороговорке), показывала ему на хнычущих детей. Раскольников попробовал было убедить ее воротиться и даже сказал, думая подействовать на самолюбие, что ей неприлично ходить по улицам, как шарманщики ходят, потому что она готовит себя в директрисы благородного пансиона девиц…
– Пансиона, ха-ха-ха! Славны бубны за горами! – вскричала Катерина Ивановна, тотчас после смеху закатившись кашлем, – нет, Родион Романыч, прошла мечта! Все нас бросили. А этот генералишка… Знаете, Родион Романыч, я в него чернильницей пустила, – тут, в лакейской, кстати на столе стояла, подле листа, на котором расписывались, и я расписалась, пустила, да и убежала. О, подлые, подлые. Да наплевать; теперь я этих сама кормить буду, никому не поклонюсь! Довольно мы ее мучили! (Она указала на Соню). Полечка, сколько собрали, покажи? Как? Всего только две копейки? О, гнусные! Ничего не дают, только бегают за нами, высунув язык! Ну чего этот болван смеется? (указала она на одного из толпы). Это всё потому, что этот Колька такой непонятливый, с ним возня! Чего тебе, Полечка? Говори со мной по-французски, parlez-moi français. [2] Ведь я же тебя учила, ведь ты знаешь несколько фраз. Иначе как же отличить, что вы благородного семейства, воспитанные дети и вовсе не так, как все шарманщики; не «Петрушку» же мы какого-нибудь представляем на улицах, а споем благородный романс… Ах да! что же нам петь-то? Перебиваете вы всё меня, а мы… видите ли, мы здесь остановились, Родион Романыч, чтобы выбрать, что петь, – такое, чтоб и Коле можно было протанцевать… потому всё это у нас, можете представить, без приготовления; надо сговориться, так чтобы всё совершенно прорепетировать, а потом мы отправимся на Невский, где гораздо больше людей высшего общества и нас тотчас заметят: Леня знает «Хуторок»… Только всё «Хуторок» да «Хуторок», и все-то его поют! Мы должны спеть что-нибудь гораздо более благородное… Ну, что ты придумала, Поля, хоть бы ты матери помогла! Памяти, памяти у меня нет, я бы вспомнила! Не «Гусара же на саблю опираясь» петь * , в самом деле! Ах, споемте по-французски «Cinq sous»! * [3] Я ведь вас учила же, учила же. И главное, так как это по-французски, то увидят тотчас, что вы дворянские дети, и это будет гораздо трогательнее… Можно бы даже: «Malborough s'en va-t-en guerre», так как это совершенно детская песенка и употребляется во всех аристократических домах, когда убаюкивают детей. *
Malborough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra… [4] –
начала было она петь… – Но нет, лучше уж «Cinq sous»! Ну, Коля, ручки в боки, поскорей, а ты, Леня, тоже вертись в противоположную сторону, а мы с Полечкой будем подпевать и подхлопывать!
Cinq sous, cinq sous,
Pour monter notre ménage… [5]
Кхи-кхи-кхи! (И она закатилась от кашля). Поправь платьице, Полечка, плечики спустились, – заметила она сквозь кашель, отдыхиваясь. – Теперь вам особенно нужно держать себя прилично и на тонкой ноге, чтобы все видели, что вы дворянские дети. Я говорила тогда, что лифчик надо длиннее кроить и притом в два полотнища. Это ты тогда, Соня, с своими советами: «Короче да короче», вот и вышло, что совсем ребенка обезобразили… Ну, опять все вы плачете! Да чего вы, глупые! Ну, Коля, начинай поскорей, поскорей, поскорей, – ох, какой это несносный ребенок.
Cinq sous, cinq sous…
Опять солдат! Ну чего тебе надобно?
Действительно, сквозь толпу протеснялся городовой. Но в то же время один господин в вицмундире и в шинели, солидный чиновник лет пятидесяти, с орденом на шее (последнее было очень приятно Катерине Ивановне и повлияло на городового), приблизился и молча подал Катерине Ивановне трехрублевую зелененькую кредитку. В лице его выражалось искреннее сострадание. Катерина Ивановна приняла и вежливо, даже церемонно, ему поклонилась.
– Благодарю вас, милостивый государь, – начала она свысока, – причины, побудившие нас… возьми деньги, Полечка. Видишь, есть же благородные и
великодушные люди, тотчас готовые помочь бедной дворянке в несчастии. Вы видите, милостивый государь, благородных сирот, можно даже сказать, с самыми аристократическими связями… А этот генералишка сидел и рябчиков ел… ногами затопал, что я его обеспокоила… «Ваше превосходительство, говорю, защитите сирот, очень зная, говорю, покойного Семена Захарыча, и так как его родную дочь подлейший из подлецов в день его смерти оклеветал…» Опять этот солдат! Защитите! – закричала она чиновнику, – чего этот солдат ко мне лезет? Мы уж убежали от одного сюда из Мещанской… ну тебе-то какое дело, дурак!
– Потому по улицам запрещено-с. Не извольте безобразничать.
– Сам ты безобразник! Я всё равно как с шарманкой хожу, тебе какое дело?
– Насчет шарманки надо дозволение иметь, а вы сами собой-с и таким манером народ сбиваете. Где изволите квартировать?
– Как, дозволение! – завопила Катерина Ивановна. – Я сегодня мужа схоронила, какое тут дозволение!
– Сударыня, сударыня, успокойтесь, – начал было чиновник, – пойдемте, я вас доведу… Здесь в толпе неприлично… вы нездоровы…
– Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не знаете! – кричала Катерина Ивановна, – мы на Невский пойдем, – Соня, Соня! Да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми. Коля, Леня, куда вы? – вскрикнула она вдруг в испуге, – о глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они.
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за нею.
– Вороти, вороти их, Соня! О глупые, неблагодарные дети. Поля! лови их… Для вас же я…
Она споткнулась на всем бегу и упала.
– Разбилась в кровь! О господи! – вскрикнула Соня, наклоняясь над ней.
Все сбежались, все затеснились кругом. Раскольников и Лебезятников подбежали из первых; чиновник тоже поспешил, а за ним и городовой, проворчав: «Эх-ма!» и махнув рукой, предчувствуя, что дело обернется хлопотливо.
– Пошел! пошел! – разгонял он теснившихся кругом людей.
– Помирает! – закричал кто-то.
– С ума сошла! – проговорил другой.
– Господи, сохрани! – проговорила одна женщина, крестясь. – Девчоночку-то с парнишкой зловили ли? Вона-ка, ведут, старшенькая перехватила… Вишь, сбалмошные!
Но когда разглядели хорошенько Катерину Ивановну, то увидали, что она вовсе не разбилась о камень, как подумала Соня, а что кровь, обагрившая мостовую, хлынула из ее груди горлом.
– Это я знаю, видал, – бормотал чиновник Раскольникову и Лебезятникову, – это чахотка-с; хлынет этак кровь и задавит. С одною моею родственницей, еще недавно свидетелем был, и этак стакана полтора… вдруг-с… Что же, однако ж, делать, сейчас помрет?
– Сюда, сюда, ко мне! – умоляла Соня, – вот здесь я живу. Вот этот дом, второй отсюда… Ко мне, поскорее, поскорее. – металась она ко всем. – За доктором пошлите… О господи!
Стараниями чиновника дело это уладилось, даже городовой помогал переносить Катерину Ивановну. Внесли ее к Соне почти замертво и положили на постель. Кровотечение еще продолжалось, но она как бы начинала приходить в себя. В комнату вошли разом, кроме Сони, Раскольников и Лебезятников, чиновник и городовой, разогнавший предварительно толпу, из которой некоторые провожали до самых дверей. Полечка ввела, держа за руки, Колю и Леню, дрожавших и плакавших. Сошлись и от Капернаумовых: сам он, хромой и кривой, странного вида человек с щетинистыми, торчком стоящими волосами и бакенбардами; жена его, имевшая какой-то раз навсегда испуганный вид, и несколько их детей, с одеревенелыми от постоянного удивления лицами и с раскрытыми ртами. Между всею этою публикой появился вдруг и Свидригайлов. Раскольников с удивлением посмотрел на него, не понимая, откуда он явился, и не помня его в толпе.
Говорили про доктора и про священника. Чиновник хотя и шепнул Раскольникову, что, кажется, доктор теперь уже лишнее, но распорядился послать. Побежал сам Капернаумов.
Между тем Катерина Ивановна отдышалась, на время кровь отошла. Она смотрела болезненным, но пристальным и проницающим взглядом на бледную и трепещущую Соню, отиравшую ей платком капли пота со лба; наконец, попросила приподнять себя. Ее посадили на постели, придерживая с обеих сторон.
– Дети где? – спросила она слабым голосом. – Ты привела их, Поля? О глупые. Ну чего вы побежали… Ох!
Кровь еще покрывала ее иссохшие губы. Она повела кругом глазами, осматриваясь:
– Так вот ты как живешь, Соня! Ни разу-то я у тебя не была… привелось…
Она с страданием посмотрела на нее:
– Иссосали мы тебя, Соня… Поля, Леня, Коля, подите сюда… Ну, вот они, Соня, все, бери их… с рук на руки… а с меня довольно. Кончен бал! Г'а. Опустите меня, дайте хоть помереть спокойно…
Ее опустили опять на подушку.
– Что? Священника. Не надо… Где у вас лишний целковый. На мне нет грехов. Бог и без того должен простить… Сам знает, как я страдала. А не простит, так и не надо.
Беспокойный бред охватывал ее более и более. * Порой она вздрагивала, обводила кругом глазами, узнавала всех на минуту; но тотчас же сознание снова сменялось бредом. Она хрипло и трудно дышала, что-то как будто клокотало в горле.
– Я говорю ему: «Ваше превосходительство. » – выкрикивала она, отдыхиваясь после каждого слова, – эта Амалия Людвиговна… ах! Леня, Коля! ручки в боки, скорей, скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск! * Стучи ножками… Будь грациозный ребенок.
Du hast Diamanten und Perlen * … [6]
Как дальше-то? Вот бы спеть…
Du hast die schönsten Augen,
Mädchen, was willst du mehr? [7]
Ну да, как не так! was willst du mehr, – выдумает же, болван. Ах да, вот еще:
В полдневный жар, в долине Дагестана * …
Ах, как я любила… Я до обожания любила этот романс, Полечка. знаешь, твой отец… еще женихом певал… О, дни. Вот бы, вот бы нам спеть! Ну как же, как же… вот я и забыла… да напомните же, как же? – Она была в чрезвычайном волнении и усиливалась приподняться. Наконец, страшным, хриплым, надрывающимся голосом она начала, вскрикивая и задыхаясь на каждом слове, с видом какого-то возраставшего испуга:
В полдневный жар. в долине. Дагестана.
С свинцом в груди.
Ваше превосходительство! – вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись слезами, – защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча. Можно даже сказать аристократического. Г'а! – вздрогнула она вдруг, опамятовавшись и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас узнала Соню. – Соня, Соня! – проговорила она кротко и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, – Соня, милая, и ты здесь?
Ее опять приподняли.
– Довольно. Пора. Прощай, горемыка. Уездили клячу. Надорвала-а-сь! – крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой на подушку.
Она вновь забылась, но это последнее забытье продолжалось недолго. Бледно-желтое, иссохшее лицо ее закинулось навзничь назад, рот раскрылся, ноги судорожно протянулись. Она глубоко-глубоко вздохнула и умерла.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
И каким образом этот «похвальный лист» очутился вдруг на постели, подле Катерины Ивановны? Он лежал тут же, у подушки; Раскольников видел его.
Он отошел к окну. К нему подскочил Лебезятников.
– Умерла! – сказал Лебезятников.
[2] говори со мною по-французски (франц.).
[4]Мальбруг в поход собрался, / Бог весть, когда вернется… (франц.).
[5]Пять грошей, пять грошей, / На наше обзаведенье… (франц.).
[6] У тебя алмазы и жемчуг (нем.).
[7] У тебя прекраснейшие очи, девочка, чего ж ты хочешь ещё? (нем.).
Самоубийство Свидригайлова
Часть 6, глава 6
После «очишающего» дождя Свидригайлов заходит проститься с Соней: он говорит ей, что планирует уехать в Америку. На прощание он дает ей 3 тысячи рублей. Ночью он видит кошмары, а на рассвете он выходит на улицу и, достав Дунин револьвер, стреляет себе в голову.
Признание Миколки
Часть 4, глава 6
В кабинет следователя приводят маляра Миколку, который берет на себя вину за убийство старухи-процентщицы.
Встреча Свидригайлова и Дуни
Часть 6, глава 5
Свидригайлов заманивает Дуню в свою квартиру, где рассказывает о подслушанном разговоре Сони с ее братом. Он предлагает ей сделку: он спасет ее брата, если Дуня согласится быть с ним. Дуня рассержена и пытается уйти, но обнаруживает, что дверь заперта изнутри. Тогда она вынимает револьвер, стреляет в Свидригайлова, но не попадает. Аркадий Иванович, окончательно осознав, что девушка никогда его не полюбит, отпускает ее.
Повестка из конторы
Часть 2, глава 1
Утром служанка Настасья приносит Раскольникову повестку о необходимости прийти в контору сегодня же в 11 утра. Раскольников волнуется, но причина вызова оказывается тривиальна: с него требуют расписку о долге хозяйке квартиры. В конторе он слышит как чиновники обсуждают убийство старухи, и падает в обморок от волнения.
Следующая цитата
«Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, — обратился он вдруг к Раскольникову, — то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, — отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.»— Часть 5, Глава V
Лебезятников рассказал как Катерина Ивановна ходила к бывшему начальнику мужа, а когда ее прогнали, вместе с детьми пошла на улицу где устроила «концерт»:
«Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить… «Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!» Детей всех бьет, те плачут.»— Часть 5, Глава V
Услышав об этом Соня убежала из комнаты, а Раскольников направился в свою каморку.
Помешательство Катерины Ивановны в сериале «Преступление и наказание» (2007)
Вскоре Раскольникова вновь находит Лебезятников и сообщает, что Катерина Ивановна «окончательно помешалась»:
«Вообразите, она исполнила свое намерение и детей увела! Мы с Софьей Семеновной насилу их отыскали. Сама бьет в сковороду, детей заставляет петь и плясать. Дети плачут. Останавливаются на перекрестках и у лавочек. За ними глупый народ бежит. Пойдемте.«— Часть 5, глава V
Катерина Ивановна действительно вела себя очень странно:
Она бросалась к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при народе, как плясать и что петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их… Потом, не докончив, бросалась к публике; если замечала чуть-чуть хорошо одетого человека, остановившегося поглядеть, то тотчас пускалась объяснять ему, что вот, дескать, до чего доведены дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома».— Часть 5, глава V
В один момент Катерина споткнулась и упала. Сначала окружающим показалось, что она «разбилась в кровь», но следом выяснилось, что кровь пошла горлом из-за чахотки:
«Но когда разглядели хорошенько Катерину Ивановну, то увидали, что она вовсе не разбилась о камень, как подумала Соня, а что кровь, обагрившая мостовую, хлынула из ее груди горлом.»— Часть 5, глава V
После этого Катерину Ивановну отнесли в комнату к Софьи где она и умерла:
«Довольно. Пора. Прощай, горемыка. Уездили клячу. Надорвала-а-сь! — крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой на подушку.»— Часть 5, глава V
Примечательно, что пред смертью Катерина ивановна отказалась от священника:
«Что? Священника. Не надо… Где у вас лишний целковый. На мне нет грехов. Бог и без того должен простить… Сам знает, как я страдала. А не простит, так и не надо. »— Часть 5, глава V
После смерти Катерины Ивановны ее трое детей остаются сиротами. Господин Свидригайлов берет на себя похороны Катерины Ивановны, и помогает устроить будущее детей: он определяет всех троих в один сиротский дом, а также кладет в банк некоторый капитал на их имя:
«Ну, а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же была она (он ткнул пальцем в тот угол, где была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и делать мерзости, или ей умирать?» И не помоги я, так ведь «Полечка, например, туда же, по той же дороге пойдет…»— Часть 5, глава V. Свидригайлов в ответ на недоумение Раскольникова «Всю эту возню, то есть похороны и прочее, я беру на себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да и ее из омута вытащу, потому хорошая девушка, так ли?»
— Часть 5, глава V
После этого Свидригайлов рассказал Раскольникову как подсушивал их разговоры с Соней, и намекнул, что знает о его тайне:
Клевета Лужина
Часть 5, главы 1 — 3
Намереваясь поссорить Раскольникова с матерью и сестрой, Лужин подсовывает в карман Сони сторублевый билет, после чего прилюдно, на поминках ее отца, обвиняет девушку в воровстве. За Соню вступается Лебезятников, который видел как Лужин сунул купюру в карман девушки.
«Проба» Раскольникова
Часть 1, глава 1
Раскольников под видом клента идет к старухе-процентщице Алене Ивановне, чтобы незаметно выяснить, где она хранит деньги и ценные вещи.
Обещание Порфирия
Часть 6, глава 2
Следователь Порфирий Петрович сообщает Раскольникову, что убежден в его вине. Он обещает Раскольникову смягчить наказание если тот в течении двух дней явится с повинной.
Признание Раскольникова
Часть 6, глава 8
В последний раз встретившись с Соней, Раскольников идет в контору, где, со второй попытки, сознается в совершенном преступлении.
Визит на место убийства
Часть 2, глава 6
В полубреду приходит к дому убитой старухи-процентщицы. Там он задает странные вопросы жильцам. Его вопросы настораживают одного из соседей, мещанина. Позже мещанин называет Раскольникова «убивцем». Молодой человек не понимает, что это значит.
Сумасшествие Катерины Ивановны
Часть 5, глава 5
Лебезятников сообщает Соне, что ее мачеха Катерина Ивановна окончательно помешалась рассудком. Она демонстративно отправила детей просить милостыню, а сама ходит рядом и стучит в сковороду, заставляя их танцевать под эту «музыку». Во время этой «сцены» женщина спотыкается и упав на землю умирает от давно мучившей ее чахотки.
Признание Соне
Часть 5, глава 4
Раскольников идет к Соне и рассказывает ей правду о своем преступлении. Соня советует ему явиться с повинной в полицию. За стеной их подслушивает Свидригайлов.
Скандал с Лужиным
Часть 4, главы 2 — 3
По просьбе Дуни Раскольников с Разумихиным приходят к семье Родиона, где они встречаются с Лужиным. Последний выходит из себя, вспыхивает ссора. Дуня с достоинством просит его уйти. На этом отношения Дуни и Лужина заканчиваются.
Смерть Мармеладова
Часть 2, глава 7
Бродя по городу Раскольников натыкается на толпу собравшейся вокруг человека попавшего под карету. Этим человеком оказывается Мармеладов. Он уговаривает полицейских отнести раненного домой, а сам показывает им дорогу. Вскоре Мармеладов умирает. В этом эпизоде Раскольников знакомится с Соней.
Следующая цитата
Подробный план романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (1866) — ключевые события по пунктам:
Свершение преступления
Часть 1, глава 7
Раскольников приходит к старухе-процентщице, и пока она принимает заклад, бьет ее обухом по темени. Случайным свидетелем преступления становится слабоумная сестра старухи Лизавета Не предвидя такого, Раскольников убивает и ее тоже.
Визит Свидригайлова
Часть 4, глава 1
Раскольников встречается со Свидригайловым. Тот просит устроить ему встречу с Дуней, но Родион отказывает.
Визит к Соне
Часть 4, глава 4
Раскольников впервые является на квартиру к Соне: он интересуется, что теперь будет делать Соня, ведь после смерти Мармеладова все семейство на ней. Заметив лежащий на столе у «блудницы» Новый Завет, он просит прочесть ему о воскресении Лазаря. На прощание Раскольников обещает Соне в следующий раз сказать ей, кто убил Лизавету.
Знакомство с Мармеладовым
Часть 1, глава 2
В распивочной Раскольников знакомится со спившимся чиновником Мармеладовым. Последний рассказывают молодому человеку историю своей жизни. После беседы Раскольников провожает пьяного Мармеладова домой, где становится свидетелем ужасных условий жизни семьи.
Знакомство с Лужиным
Часть 2, глава 5
К Раскольникову приходит господин Лужин, жених его сестры Дуни. Раскольников упрекает его, что тот собирается жениться на Дуне только для того, чтобы девушка до конца жизни была благодарна за избавление ее семьи от нищеты. Лужин пытается это отрицать. Рассерженный Раскольников выгоняет его.
Письмо матери
Часть 1, глава 3
Раскольников получает письмо от матери из Р-губерни, в котором женщина расказывает о домогательствах Свидригайлова к Дуне, и о последующей помолвке Дуни с Лужиным.
Читайте также: