Симеон новый богослов цитаты о молитве

Обновлено: 09.11.2024

. Великий вред бывает от того, если кто не молится Богу, ибо душа такого оставляется лишенною Божия просвещения, божественной силы и покоя от демонских искушений, и демоны непрестано возбуждают в ней непотребные движения, похоть нечистую, позывы на блуд, неправду, тщеславие, гордость, самомнение. Как для тела необходимо погребен воздух, чтоб дышать, так для души потребно непрестанное памятование о Боге, т. е, молитва. Но опять, если кто молится Богу просто, как попало, будто мимоходом, без страха, какой надлежит иметь тому, кто предстоит пред Богом, пред Коим трепещут Херувимы, для того не только это никакой не приносит пользы, тот не только несет ущерб. но терпит несравненно пагубнейший вред, гнев Божий, отвращение Божие, изгнание Божие. Ибо как телохранители царские тотчас восхищают от лица царева и выгоняют вон того, кто стоит пред царём небрежно, без страха и благоприличия, и царь не воспрещает им этого, так и Ангелы Божии отторгают от лица Божия и от взора Кто и вон изгоняют ум того, кто стоит пред Богом и молится Ему небрежно, будто с презорством, без благоговения и благонастроения, и тогда тотчас схватывают его демоны с дерзостью и насилием и кружат его, где хотят, по местам срамным и нечистым, или по делам злым, или по вещам суетным и бесполезным. И ни сам страждущий сие от демонов не чувствует того, ни Бог не сжаливается над ним и не освобождает его от сего за то, что тот презрел Его и преступил заповедь Его, которая повелевает: работайте, Господеви со страхом, а радуйтеся Ему с трепетом (Пс. 2, 1)). Потому гораздо лучше было бы для такого, если бы он совсем не молился; потому что демоны ни за какие грехи не овладевают душой с таким тиранством, как за презорство к Богу. И земной царь должникам своим и тем, которые в чем-либо погрешают пред ним, терпит, а для тех, которые презирают его, бывает тяжким и страшным отмстителем. Почему нет большего греха, как молиться Богу с презорственным небрежением.

Следующая цитата

Три суть образа молитвы и внимания, которыми душа возводится или низводится: возводится, пользуясь ими своевременно, а низводится, владея ими не вовремя и несмысленно. Трезвение и молитва связаны, как душа с телом: одно не существует без другого. Соединяются они двояко. Сначала трезвение противостоит греху, будучи неким передовым разведчиком, а следом молитва сразу уничтожает и истребляет связанные стражей охранением постыдные помыслы, чего не может совершить одно внимание. Это дверь жизни и смерти, то есть внимание и молитва, которую если мы очищаем трезвением, то улучшаемся, если же неосторожно уменьшая ослабевая ее оскверняем, то становимся негодными.

Итак, поскольку мы сказали, что внимание и молитва разделяются на три [части], следует разъяснить и свойства каждой из этих [частей], чтобы хотящий достичь жизни и желающий совершить потрудиться, из этих различенных состояний твердо избрал лучшее, дабы, держа по неведению худшее, не упустить лучшего.

О первой молитве

Свойства первой молитвы таковы. Когда кто-либо стоит на молитве и руки и очи вместе с умом воздевает к небу, а ум воображает божественные мысли и представляет небесные красоты, ангельские чиноначалия, обители праведных; говоря попросту, все, что слышал из Писания, собирает в уме во время молитвы, – он побуждает свою душу к божественному вожделению, явно всматриваясь в небо. Бывает и так, что у него текут слезы из глаз, и потихоньку он начинает кичиться в сердце, возноситься, мнить происходящее божественным утешением и молиться, дабы всегда пребывать в таковом делании. Это признаки прелести, ибо добро перестает быть добром, если совершается не должным образом. Значит, если таковой человек станет безмолвствовать неисходно, то невозможно ему не сойти [с ума]. Если же он случайно и не впадет в эту страсть, то стяжать добродетели или достичь бесстрастия ему невозможно. Этим вниманием обольщены чувственно видящие свет, обоняющие некие благовония, слышащие голоса и многое иное того же [рода]. Одни и вовсе стали одержимы бесами, бродя в помешательстве с места на место и из области в область. Другие, не узнав «преобразившегося в ангела светом» ( 2Кор. 11, 14 ) и возгордившись, прельстились, впредь пребыв неисправимыми до конца, не принимая никакого вразумления от людей. Иные наложили на себя руки и стали самоубийцами, побужденные к этому обманщиком их: кто-то бросился с кручи, кто-то удавился. Да и кто рассказал бы обо всех различиях дьявольской прелести? Уже из этих слов [человек] разумный может узнать, что за прибыль рождается от первого внимания. Если же кому-то удастся избежать этих напастей благодаря общежительству (с отшельниками это случается), без преуспеяния тем самым они проходят всю жизнь.

О второй молитве

Вторая молитва такова. Когда ум отправляется [в путь], собираясь от чувств и охраняемый внешним чувством, собираясь со всеми помыслами и тщетно [стараясь] забыть их, иногда испытывая помыслы, иногда же внимая мольбам к Богу, произносимым устами, иной раз привлекая к себе плененные помыслы, в другой же и сам, объятый страстью, снова начинает принудительно возвращаться в себя, то невозможно так воюющему когда-либо умиротвориться или увенчаться победным венком. На самом деле таковой похож на человека, сражающегося в ночи, который хотя и слышит голоса врагов и получает раны, но ясно увидеть, кто они, откуда пришли, как и ради чего ранят, нельзя, потому что виновник такого урона мрак ума. Так воюющий не избежит сокрушения от мысленных иноплеменников и, подъемля труд, все же лишается мзды. При этом, скрадываемый тщеславием, он мнит себя внимательным и, находясь во власти этого [тщеславия] и будучи его игрушкой, иногда даже порицает остальных, что они не таковы, и превозносится, ставя себя пастырем овец и уподобляясь слепцу, обещающему показывать дорогу слепцам.

Таковы образы второй молитвы, по которым трудолюбивый может узнать о вреде ее. Впрочем, вторая настолько превосходит первую, насколько полнолунная ночь лучше беззвездной и беспросветной.

О третьей молитве

Итак, начнем говорить и о третьей молитве: вещь странная и неудобосказуемая, а для неведающих не только неудоборазумеемая, но и почти что невероятная; дело, не во многих обретаемое. Кажется мне, что и такое благо исчезло вместе с послушанием. Ибо послушание уводит возлюбленного своего от настоящего века сего лукавого, являет его беззаботным и беспристрастным, соделывает [его] легко и незамедлительно текущим к искомому пути, если только сможет он разыскать надежного проводника. Ибо что преходящее отторгнет ум умерщвленного послушанием для всякого пристрастия мирского и телесного? Какой заботой отвлечется возложивший на Бога и своего отца всякое попечение души и тела, более не живя для себя и не желая дня человеческого ( Иер. 17, 16 )? Отсюда постигаемые умом обстояния отступных сил, наподобие веревок опутывающие и окружающие ум тысячами помыслов, прорываются, так что оказывающийся свободным, властно воюя и исследуя вражеские замыслы, искусно изгоняет и воссылает молитвы с чистым сердцем. Таково начало уединенного жительства. Не так начавшие будут сокрушены зря. Начало же третьей молитвы берет начаток не от взирания горе, воздеяния рук, собирания мыслей и призывания помощи с неба: все это, как мы сказали, признаки первого прельщения. Но опять-таки, и не от второго [заблуждения] берет начаток ум, обращая внимание на внешние чувства, но не видя внутренних врагов. Таковой, как мы сказали, поражается, а не поражает; ранится, и не знает ; в плен уводится, и не в силах отразить пленивших. Все время «на спине» его, скорее же на лице «строят [ковы] грешники» ( Пс. 128, 3 ) и исполняют его тщеславием и самомнением.

Ты же, если хочешь положить начаток столь светородному и сладостному деланию, постарайся начать отсюда. Вслед за строгим послушанием, писанным выше, тебе нужно делать все совестливо, ибо без послушания нет и чистой совести. И сохранить совесть ты должен прежде перед Богом, затем пред отцом своим и, в-третьих, по отношению к людям и предметам. Пред Богом должен ты сохранить совесть, дабы того, что, как ты знаешь, не служит Богу, и тебе не делать. отцом же своим , чтобы делать ни добавляя, ни убавляя все, что он говорит тебе по усмотрению своему. По отношению к людям нужно хранить тебе совесть, дабы не делать другому того, что сам ненавидишь. Что же касается предметов, ты должен остерегаться от злоупотребления во всякой вещи: пище, питье и одежде; говоря проще – делать все, как пред лицем Божиим, ни в чем не обличаемый совестью.

[Теперь], когда мы расчистили и предуготовили путь к истинному вниманию, поговорим, если угодно, ясно и кратко и о свойствах его. Истинное и неложное внимание и молитва состоит в том, чтобы ум хранил сердце в молитве, всегда обращался внутри его [сердца] и из оной глубины воссылал ко Господу моления. Тогда, «вкусив. яко благ Господь» ( Пс. 33, 9 ), ум более не извергается из обители сердечной, поскольку и сам он говорит вместе с апостолом: «Хорошо нам здесь быть» ( Мф. 17, 4 ), и, постоянно обозревая те места, на посеваемые [там] вражеские помыслы нападая, преследует . Конечно, несведущим такое жительство покажется слишком суровым жестоким и неудобным да и в самом деле оно трудно, так что от него захватывает дух не только у непосвященных, но и у крепко выдержавших искус, однако не восприявших и не пославших радость вглубь сердца. Вкусившие же сию радость и ощутившие эту сладость гортанью сердца могут и сами восклицать с Павлом: «Кто отлучит нас от любви» Христовой ( Рим. 8, 35 ), и следующее. Ведь святые наши отцы, услышав слова Господа: "Из сердца вашего исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, кражи, лжесвидетельства , и это оскверняет человека» ( Мф. 15,19–20 ) и увещание Его очищать внутренность чаши, дабы и снаружи стала она чистой ( Мф. 23, 26 ), подвизались в хранении сердца, не помышляя о всяком другом упражнении в добродетелях, точно зная, что вместе с этим деланием они без труда овладеют любым другим, но без него добродетель устоять не может. Это [делание] одни отцы прозвали «сердечным безмолвием», другие – «вниманием», иные «сердечным хранением», некоторые «трезвением и противоречием », остальные – «исследованием помыслов и блюдением ума», но все они одинаково возделывали землю своего сердца, благодаря чему получили в пищу божественную манну. Об этом говорит Екклезиаст: «Веселись, юноша, в юности твоей , и ходи в путях сердца твоего непорочен , и оставь гнев сердца твоего» ( Еккл. 11, 9–10 ). "Если дух владеющего восстанет на тебя . места своего не оставь « ( Еккл. 10, 4 ). Сказав «место», он подразумевал сердце, как и Господь говорит: «Из сердца исходят злые помыслы» ( Мф. 15, 19 ), и еще: «Не возноситесь» ( Лк. 12, 29 ), и опять: «Сколь узки врата и узок путь, ведущий в жизнь» ( Мф. 7, 14 ), и: «Блаженны нищие духом» ( Мф. 5, 3 ), то есть не стяжавшие в себе никакого помышления о веке сем. И апостол Петр говорит:

«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, яко лев рыкающий, ища, кого поглотить» ( 1Петр. 5, 8 ), и далее. И Павел чрезвычайно ясно о хранении сердца пишет к Ефесянам: «Наша брань не против крови и плоти» ( Еф. 6,12 ), и т.д. А сколько и божественные отцы наши в своих писаниях о хранении сердца говорили, ясно тем, кто трудолюбиво исследует эти [творения]. Но прежде всего должно тебе приобрести три вещи и так начать [путь] к взыскуемому: непопечительность о вещах неразумных и благоразумных благословных, сиречь мертвенность ко всему; чистую совесть, хранясь, чтобы не упрекала собственная совесть; беспристрастие, не склонное ни к чему [от] века сего или самого тела.

Затем, сев в безмолвной келье и наедине в одном углу, постарайся сделать то, что я говорю тебе.

Затвори дверь и вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя чувственное око со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу, но, постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно, ты обретешь, о чудо! непрестанную радость. Ибо как только ум найдет место сердечное, он сразу узревает, чего никогда не знал. Видит же он посреди сердца воздух и себя самого, всего светлого и исполненного рассуждения. Отныне призыванием Иисуса Христа он изгоняет и истребляет помысел при [его] появлении, прежде чем тот завершится или сформируется. С этого времени ум, памятуя о бесовской злобе, воздвигает естественный гнев и, преследуя, поражает мысленных врагов.

Прочему ты научишься, с Божией, в хранении ума, держа Иисуса в сердце. Ведь, говорит , «сиди в келье своей, и это всему тебя научит».

ВОПРОС. Но почему первое и второе хранение не могут усовершить монаха?

ОТВЕТ. Поскольку он проходит их не по чину. Ведь лествицей установил утвердил их Иоанн Лествичник, говоря так»: «Одни умаляют страсти; другие поют псалмы и предаются псалмопению большую часть [времени]; некие [терпеливо пребывают в молитве; иные проводят [жизнь], устремляясь в глубину созерцания. Пусть, говорит он, задача исследуется по образу лествицы». Следовательно, желающие шествовать по лестнице шагают не сверху вниз, а снизу вверх, взбираясь сначала на первую ступеньку, затем на следующую и по порядку на все [остальные]. И таким образом возможно подняться от земли и вознестись на небо. Итак, если мы хотим прийти «в мужа совершенного полноты Христовой" ( Еф. 4, 13 ), то начнем по утвержденной лестнице, [как и] подобает подобно младенцам, согласно [чреде] детских возрастов, дабы, идя мало-помалу, достичь мер и мужа, и старца.

Первый возраст иноческой степени есть умаление страстей, что свойственно начинающим.

Вторая ступень духовного повзросления, превращающая отрока в юношу, привязанность к псалмопению. Ибо после упокоения и умаления страстей псалмопение становится сладостным для языка и причисляется у Бога , ибо невозможно "петь Господу в земле чужой» ( Пс. 136, 4 ), то есть в страстном сердце.

Третья же ступень духовного возрастания юноши в мужа – прилежание к молитве, что свойственно преуспевшим. Ведь молитва отличается от псалмопения, как совершенный муж от юноши и отрока, соответственно степени, на которую мы восходим.

За этими четвертая ступень духовного возрастания – ступень седого старца, то есть неуклонная пристальность созерцания, каковое свойственно совершенным. Вот и завершен путь, и лестница достигла конца.

Значит, поскольку эти [ступени] так положены и возвещены установлены Духом , то невозможно младенцу возмужать и взойти в состояние седого иначе, кроме как начав с первой ступеньки, как мы сказали, и, успешно пройдя по [всем] четырем, достичь совершенства.

Началом же продвижения к свету для желающего духовно возродиться является умаление страстей, или хранение сердца, ибо иначе невозможно страстям умалиться.

На втором месте – усиление псалмопения, ибо, когда страсти улегаются и умаляются благодаря сердечному противлению страстям, желание примирения́ с Богом воспламеняет ум. С этого времени поэтому окрепший ум, преследуя, изгоняет с помощью внимания помыслы, овевающие поверхность сердца. И вновь он, как обычно, прилепляется ко второму вниманию и молитве. Тогда взвихряются духи, а духам страстей привычно возмущать сердечную глубь, но призыванием Господа Иисуса Христа они распадаются и исчезают, словно воск. Будучи изгнанными оттуда, они возмущают через чувства поверхность ума; посему если даже и чувствуется или: он [ум] чувствует вскоре затишье, все же совершенно избежать их и не воевать невозможно. Свойственно же сие одному пришедшему в «мужа совершенного» ( Еф. 4, 13 ), пребывающему всегда в уединении и непрерывном сердечном внимании.

Затем стяжавший внимание возвышается мало-помалу и до мудрости седин, то есть восходит к созерцанию, что есть [удел] совершенных.

Итак, именно проходящий это в свое время и размеренно может после изгнания из сердца страстей и псалмопению предаваться, и законно защищаться как от помыслов, пробужденных чувствами, так и от возмущения на поверхности ума, а также, когда нуждается в этом, устремлять к небу чувственное око вместе с духовным и поистине чисто молиться, да и то в единичных и редких [случаях] из-за подстерегающих в воздухе . На самом деле только то от нас требуется, чтобы сердце было очищено хранением; если же, по апостолу ( Рим. 11, 16 ), «корень свят» , то ясно, что «и ветви» , и плод. Желающий же возводить взор и ум к небу кроме того способа, о котором мы говорили, и воображать что-то умопостигаемое, видит, словно в зеркале, скорее призраки, а не истину. Ибо из-за того, что сердце нечисто, второе и первое внимание не преуспевают. Ведь как при строении дома мы не закладываем прежде кровлю, а затем фундамент (поскольку это невозможно), но, напротив, сначала фундамент, затем строение и напоследок крышу, так мысли и тут: сначала хранением сердца и умалением в нем (букв. из него) страстей мы полагаем духовное основание храмины; затем, отталкивая вторым вниманием напор лукавых духов, пробуждаемый внешними чувствами, скорее избегая войны, утверждаем над фундаментом стены духовного дома; и [уже] потом при помощи совершенного приникновения к Богу или отшельничества мы простираем кровлю дома и тем самым завершаем духовное жилище во Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава во веки. Аминь.

Следующая цитата

Есть три образа внимания и молитвы, коими душа возвышается и преуспевает, или низвергается и гибнет. Кто эти три образа употребляет в свое время и как следует, тот преуспевает; а кто употребляет их неразумно и не во время, тот низвергается. Внимание так должно быть связуемо и неразлучно с молитвою, как связано и неразлучно тело с душой. Внимание должно идти вперед и сторожить врагов, как некий страж; оно первое пусть вступает в борьбу с грехом и противостоит злым помыслам, входящим в душу, а позади внимания пусть следует молитва, которая истребляет и побивает тотчас все те злые помыслы, с которыми пред сим вело брань внимание: ибо одно оно не может их побивать. На этой брани внимания и молитвы (с помыслами) висит жизнь и смерть души. Если вниманием храним молитву чистою, то преуспеваем, а если не внимаем, чтоб хранить ее чистою, но оставляем неохраняемой, и она оскверняется злыми помыслами, то бываем непотребными и безуспешными. Итак, поелику есть три образа внимания и молитвы, то надлежит нам показать отличительные свойства каждого образа, чтоб любящий спасение избрал лучшее.

О ПЕРВОМ ОБРАЗЕ ВНИМАНИЯ И МОЛИТВЫ

Отличительные свойства первого образа таковы: когда кто, стоя на молитве и воздевая на небо руки свои и очи свои, и ум свой, держит в душе божественные помышления, воображает блага небесные, чины ангелов и обители святых, и кратко, все слышанное в Божественных Писаниях, собирает в ум свой, и рассуждает о том тогда во время молитвы, зря на небо, и подвигает тем душу свою к вожделению и любви Божией, а иной раз извлекает даже слезы и плачет (то это будет первый образ внимания и молитвы). Но при этом образе (молитвы, если кто на нем одном останавливается, бывает, что) мало-помалу – (молящийся так) начинает кичиться в сердце своем, сам того не понимая; ему кажется, что делаемое им есть от благодати Божией в утешение ему, и он молит Бога сподобить его всегда пребывать в таком делании. А это (т.е. так думать о сем образе молитвы) есть знак прелести: ибо добро уже не добро, когда не бывает добрым образом и как следует. Такой человек, если убезмолвится крайним безмолвием (т.е. сделается исихастом, у нас – затворником), то ему едва ли можно не исступить из ума (будет он находится в крайней опасности пострадать сие). Но если и случится, что не исступит он из ума, все же невозможно ему будет стяжать добродетели или бесстрастие. На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное. Некоторые из таких взбесновались и в безумии ходят с места на место.

Другие прельстились, приняв дьявола, преобразившегося и явившегося им в виде Ангела света, а они того не распознали и остались неисправимыми до конца, не хотят слышать совета ни от какого брата. Иные из таких сами себя лишили жизни, быв подвигнуты на то дьяволом; иные бросились в пропасть; иные удавились. И кто может пересказать разные прелести, какими прельщает их дьявол, когда они неисчислимы? Из сказанного нами всякий разумный человек может понять, какой вред происходит от сего первого образа внимания и молитвы (если почитать его последним пределом совершенства в молитве). Если же и случится кому из употребляющих сей образ не пострадать никакого из таких зол, о коих мы слышали, по причине сожительства с братиями (потому что им подвергаются особенно те, которые живут уединенно), то все же он всю жизнь свою проведет, не преуспевши (в духовной жизни).

О ВТОРОМ ОБРАЗЕ ВНИМАНИЯ И МОЛИТВЫ

Второй образ есть такой, – когда кто сводит ум свой внутрь себя, отвлекая его от всего чувственного, хранит чувства свои, собирает все помыслы свои, чтоб не скитались по суетным вещам мiра сего, – и то исследует помыслы свои, то вникает в слова читаемой молитвы, то возвращает назад помыслы свои, если они, быв пленены дьяволом, унеслись к чему суетному и худому, то с большим трудом и самопонуждением напрягается придти в себя самого, если был возобладан и побежден какой-либо страстью. Отличительная черта сего дела та, что оно происходит в голове: мысли с мыслями борются. Имея такой подвиг и такую брань с самим собою, не может он мирствовать в себе никогда, и не находит времени заняться деланием добродетелей, чтоб получить и венец правды. Такой человек подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте, который слышит голоса врагов своих и принимает удары от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и для чего бьют его. Потому что сам он пребывает в голове, а помышления злые исходят из сердца. Он и не видит их, так как не внимает сердцу. Тьма, которая в уме его, и буря, какую имеет он в помыслах своих, причиняют ему сей ущерб (т.е. не дают ему видеть это), и нет ему возможности ускользать от врагов своих демонов, чтоб они не поражали его. Тщетно подъемлет он труд, несчастный, и даже совсем теряет мзду свою, если при этом, и сам не замечая того, возобладан бывает тщеславием, воображая, что надлежаще внимает себе.

В гордости своей презирает он других и осуждает их, а себя самого хвалит, мечтая при сем, что достоин быть пастырем словесных овец и руководить других, – и походит он на слепца, который берется водить других слепцов. Таков второй образ (внимания и молитвы)! И всякий, желающий себе спасения, должен знать ущерб, причиняемый им душе, и добре внимать себе. Впрочем он лучше первого, как лучше ночь лунная ночи темной, в которую не светит луна.

О ТРЕТЬЕМ ОБРАЗЕ ВНИМАНИЯ И МОЛИТВЫ

Третий образ воистину дивен есть и неудобоизъясним, и для тех, которые не знают его опытно, не только не удобопонятен, но кажется даже невероятным; и они не верят, чтоб подобная вещь была на деле. И в самом деле, в наши времена, сей образ внимания и молитвы встречается не у множайших, а у весьма немногих; и, как мне думается, благо сие убегло от нас вместе с послушанием. – Послушание, если кто возымеет его к духовному отцу своему в совершенстве, делает его беспопечительным относительно всего, так как он всю печаль свою однажды на всегда возверг на духовного отца своего; почему, будучи далек от всякого пристрастия мiрского, он является способным к тому, чтобы быть весьма ревностным и неленостным делателем сего третьего образа молитвы, если впрочем нападет и на духовного отца истинного, который сам не состоит в прелести.

Ибо кто посвятил себя Богу и всю печаль свою возвергнет на Него и на духовного отца своего, так что по истинному послушанию перестанет уже жить своею собственной жизнью и творить волю свою, но умрет для всякого пристрастия мiрского и для тела своего, такой какой привременной вещью может быть побежден и порабощен? Или какое попечение и какую заботу может иметь? Вследствие сего, этим третьим, бывающим вместе с послушанием, образом внимания и молитвы, все козни и хитрости, какие бы ни употребляли демоны, чтоб увлечь ум его к помыслам многим и разнообразным, бывают уничтожаемы и рассеиваемы; ибо тогда ум такого человека, будучи свободен от всего, имеет благовремение без всякой помехи исследовать наносимые демонами помыслы и с великим удобством отгонят их, и чистым сердцем приносить молитвы свои Богу. Таково начало истинной жизни (духовной)! И которые не полагают такого начала, всуе трудятся, сами не зная того.

Начало сего третьего образа не то, чтоб воззревать на небо, воздевать руки свои горе, иметь ум свой в том, что на небе: это, как мы сказали, есть принадлежность первого образа и недалеко от прелести, – и не то, чтоб хранить умом своим чувства и на это обращать все свое внимание, а на внутренние брани душевные, причиняемые врагами, не смотреть (они смотрят и борются, но все в голове, и не остерегаются их это – принадлежность второго образа, и кто употребляет это, попадает в рабство демонам, и не может сотворить отмщения сим поработителям своим, но враги и непрестанно борют его явно и тайно, и делают его тщеславным и гордым. Но ты, возлюбленный, если хочешь спастись, начни дело таким образом: после (установления в сердце) совершенного послушания, какое, как мы сказали, должно тебе иметь к духовному отцу своему, и все прочие дела свои делай с чистою совестью, как бы ты был пред лицом Бога: ибо без послушания невозможно быть совести чистой. Совесть же свою хранить чистою должен ты в трояком отношении: в отношении к Богу, в отношении к духовному отцу своему и в отношении к прочим людям, также к вещам и предметам мiра (житейским). В отношении к Богу долг имеешь хранить совесть свою чистою, не позволяя себе делать ничего такого, о чем знаешь, что оно не упокоевает Бога и неприятно Ему.

В отношении к духовному отцу своему, делай одно то, что он заповедует тебе, и не больше ни меньше того не позволяй себе делать, но шествуй по намерению его и по воле его. В отношении к другим людям соблюдешь совесть свою чистою, не позволяя себе делать им ничего такого, что сам ненавидишь и чего не желаешь, чтоб они делали тебе самому. В отношении к вещам долг имеешь хранить совесть свою чистою, употребляя их всегда, как должно, – именно пищу, питие и одежду. И вкратце, все делай так, как бы ты был пред лицом Бога, и ни в каком деле не допускай себя до того, чтоб обличала и уязвляла тебя совесть, что ты не сделал его хорошо. Действуя таким образом, ты уровняешь себе истинную и незаблудную стезю к третьему образу внимания и молитвы, который есть следующий: ум (быть в сердце – отличительная черта сего третьего образа молитвы) да хранит сердце в то время, когда молится, и внутрь его да вращается неотходно, и оттуда, из глубины сердца да воссылает молитвы к Богу. (В этом все; трудись так, пока вкусишь Господа).

Когда же, наконец, ум там, внутрь сердца, вкусит и чувством ощутит, яко благ Господь, и усладится тем (наш труд; вкушение же сие есть действо благодати, в смиренном сердце); тогда не захочет уж он отдаляться от места сердечного (тогда скажет и он те слова, какие сказал Ап. Петр: «добро нам зде быти» ). и всегда уже будет взирать туда внутрь сердца и там неисходно вращаться, отгоняя все помыслы, всеваемые дьяволом (се третий образ внимания и молитвы, как ему следует быть!). Для тех, которые никакого не имеют сведения о сем деле и не знают его, оно большей частью кажется трудноватым и утеснительным; но те, которые вкусили сладости, какую оно имеет, и усладились ею в глубине сердца своего, – эти взывают с божественным Павлом и говорят: «кто ны разлучит от любве Христовы?» и проч. ( Римл. 8, 35 ). Почему св. отцы наши, слыша Господа говорящего, что «"из сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы,»« и что »«сия (вся) суть сквернящая человека»" ( Мф. 15, 19. 20 ), – слыша также, что в другом месте Евангелия заповедуется нам очищать внутреннее сткляницы, да будет и внешнее чисто ( Мф. 23, 26 ), – оставили всякое другое духовное дело и стали всецело подвизаться в этом одном делании, т.е. в хранении сердца, будучи уверены, что вместе с этим деланием удобно стяжут и всякую другую добродетель, а без него не могут установиться ни в одной добродетели. Это делание некоторые из отцов назвали сердечным безмолвием; другие назвали его вниманием; иные – трезвением и противоречием (помыслам), иные еще рассмотрением помыслов и хранением ума. Они все в нем преимущественно упражнялись, и им сподобились получить божественные дарования. Его разумеет и Екклесиаст, когда говорит: «веселися, юноше, в юности твоей, и ходи в путех сердца твоего непорочен» (Екклес. 11, 9) и чист, удаляя сердце свое от помышлений злых. О сем же самом говорит он и в другом месте, – что «если найдет на тебя прилог дьявольский, то не позволяй ему войти в место твое», разумея под местом сердце (-10, 4). И Господь нам говорит во святом Евангелии: «не возноситеся» – «не носитесь, как метеоры», – ( Лук. 12, 29 ), т.е. не носитесь умом своим туда и сюда. И в другом месте Он же говорит: «блажени нищии духом» ( Мф. 5, 3 ), т.е. блаженны те, которые не стяжали в сердце своем никакого пристрастия к мiру, но бедны всяким помыслом мiрским. И все св. отцы много писали об этом. Кто хочет, пусть читает писания их и увидит; пусть прочитает, что написал Марк Подвижник, что сказал св. Иоанн Лествичник, преподобный Исихий, Филофей Синайский, Авва Исайя, Варсанофий Великий – и другие многие. Одним словом, кто не внимает себе и не хранит ума своего, тот не может сделаться чист сердцем, чтоб сподобиться узреть Бога. Кто не внимает себе, тот не может быть нищ духом, не может сокрушаться и плакать, ни быть тихим и кротким, ни алкать и жаждать правды, ни быть милостивым, или миротворцем, не перенести гонение за правду. И обще говоря, нет возможности стяжать добродетели иным каким-либо способом кроме сего внимания. Почему, паче всего другого о нем надлежит тебе приложить старание, чтоб собственным опытом изведать, что я говорю тебе. – Если желаешь научиться и тому, как следует это делать, я скажу тебе об этом. Три вещи надлежит тебе соблюдать прежде всего другого: «беспопечение» о всем, даже благословном, а не только неблагословном и суетном, или иначе умертвиться всему, – «совесть чистую» во всем, так, чтоб она не обличала тебя решительно ни в чем, – и совершенное «беспристрастие,» чтоб помысел твой не клонился ни к какой мiрской вещи. Стой вниманием внутри себя самого (не в голове, а в сердце). ********* Там имей ум свой, стараясь всячески обрести место, где сердце, чтоб, обретши его, там уже всецело пребывал ум твой. Ум, подвизаясь в сем, улучит место сердца. Это случится, когда благодать даст сладость и теплоту молитвенную. С сего же момента и потом, с какой бы стороны ни возник и ни показался какой-либо помысел, прежде чем войдет он внутрь и помыслится, или вообразится, ум тотчас прогоняет его оттуда и уничтожает именем Иисусовым, т.е. Господи Иисусе Христе,помилуй мя! С сего также времени, ум человека начинает иметь злобу и ненависть к демонам, поднимает на них непрестанную войну и поражает. Прочее же, что обыкновенно последует за сим деланием, с Божией помощью сам из опыта узнаешь, посредством внимания ума, и держа в сердце Иисуса, т.е. молитву Его – Господи Иисусе Христе, помилуй мя! И некто из отцов говорит: «сиди в келье своей, и она научит тебя всему». Вопрос: но почему же первый и второй образы внимания и молитвы не могут доставить сего? Ответ. потому что мы не так употребляем их, как следует. Св. Иоанн Лествичник, уподобляя сии образы, как бы лествице некоей о четырех ступенях, говорит: «иные укрощают страсти, и смиряются; иные поют, т.е. молятся устами; иные упражняются в умной молитве; иные восходят в созерцание. Которые берутся восходить по сим ступеням, не начинают с верхних, чтоб нисходить к нижним, а от нижних идут к верхним, – ступают на первую, потом на вторую, далее на третью и, наконец, на четвертую. И вот таким образом может, кто желает, подняться от земли и взойти на небо: во-первых, нужно подвизаться умом и укротить страсти, во-вторых, упражняться в псалмопении, т.е. молиться устами, потому когда умалятся страсти, тогда молитва уже естественно доставляет удовольствие и сладость даже языку и вменяется в благоугодную пред Богом, в третьих, молится умно, – и в четвертых, восходить в созерцание. Первое свойственно новоначальным, второе – преуспевающим, третье подходящим к последним степеням преуспеяния, а четвертое – совершенным.

Итак, начало не другое какое есть, как умаление и укрощение страстей; а они не другим каким способом умаляются в душе, как хранением сердца и вниманием: ибо, как говорит Господь наш, от сердца исходят помышления злые, которые сквернят человека; там и потребны внимание и хранение. Когда же страсти, посредством сопротивления им сердца, усмирятся совсем, тогда ум приходит к возжеланию Бога и ищет содружиться с Ним, для чего умножает молитву и в ней преимущественно проводит время. От сего возжелания Бога и молитвы ум делается сильным и прогоняет все помыслы, которые вращаются вокруг, чтоб войти в сердце, поражая их молитвою. И тогда бывает брань, – с великим шумом восстают злые демоны и посредством страстей производят мятеж и бурю в сердце; но именем Иисуса Христа все сие потребляется и разливается, как воск в огне, однако же и быв изгнаны и вышед из сердца, они не успокаиваются, но опять покушаются возмутить ум совне через чувства; впрочем ум и тут очень скоро восстановляет в себе и начинает чувствовать тишину, обычно в нем бывающую, потому что они не имеют силы возмущать самую глубину ума, а возмущают только поверхность его. Но совсем избавиться от брани и не быть боримым злыми демонами ум все же не может. Это – достояние совершенных, – тех, которые всецело отрешаются от всего и непрестанно пребывают во внимании сердечном. Итак, кто проходит все сие по чину, каждое в свое время, тот может, после того как очистится сердце его от страстей, всецело весь и вдаваться в псалмопение, и противоборствовать помыслам, и на небо воззревать чувственными очами или созерцать его очами души умственными, и молится чисто воистину, как подобает. Впрочем воззревать на небо чувственными очами надо, сколько можно, реже, страха ради злых, в воздухе находящихся, демонов, которые потому и называются духами воздушными, многоразличные прелести производящими на воздухе, – и нам надлежит быть внимательными. Бог одного от нас требует, – того, чтоб сердце наше было очищаемо посредством внимания. А затем будет, по слову Апостола: «если корень свят, то явно святы и ветви и плод» ( Рим. 11, 16 ). Если же кто не в таком порядке, как мы сказали, станет возводить очи свои и ум свой на небо, и воображать что-либо мысленное, то он увидит мечтания, что-нибудь ложное, а не истинное, по той причине, что сердце его не чисто. Так первый и второй образ внимания и молитвы, как мы не раз говорили, не приводят человека в преуспеяние. Почему, как желая построить дом, мы не кровлю прежде возлагаем, а после полагаем основание, потому что так нельзя, но прежде кладем основание, потом строим дом, и тогда уже возлагаем кровлю: так надлежит нам поступать и в отношении к духовному: прежде положим основание, т.е. станем хранить сердце и изгоним из него страсти, потом построим духовный дом, т.е. прогоним мятеж, воздвигаемый в нас злыми духами посредством внешних чувств и навыкнем пресекать сию брань, как можно скорее, и тогда же возложим и кровлю, т.е. совершенное отрешение от всего, чтоб всецело предаться Богу, – и тем закончим духовный дом свой во Христе Боге, Коему слава вовеки. Аминь.

При сем св. Симеон указывает некие внешние приемы, кои иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют самое делание. Так как сии приемы, по недостатку руководителей, могут сопровождаться недобрыми последствиями, а между тем суть не что иное, как внешнее приспособление к внутреннему деланию, ничего существенного не дающее, то мы их пропускаем. Существо дела есть приобрести навык стоять умом в сердце, – в этом чувственном сердце, но нечувственно. Надо ум из головы свести в сердце и там его усадить, или, как некто из старцев сказал, сочетать ум с сердцем. – Как этого достигнуть? Ищи и обрящешь. Удобнее всего достигнуть хождением пред Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь. Но помнить надо, что наш только труд, а само дело, т.е. сочетание ума с сердцем, есть дар благодати, подаемый, когда и как хочет Господь. Лучший пример – Максим Капсокаливит. (Феофан пропустил здесь описание следующего приема: ». Вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя чувственное око со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу, но, постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно, ты обретешь – о чудо! – непрестанную радость. Ибо как только ум найдет место сердечное, он сразу узревает, чего никогда не знал.» – См.: Путь к священному безмолвию. М., 1999.)

Следующая цитата

Диавол с демонами после того как через преслушание сделал человека изгнанником из рая, отлученным от Бога, получил доступ мысленно колебать разумную силу всякого человека и днем и ночью: иного сильно, иного не очень, а иного слишком сильно. И не иначе можно оградиться от этого, как непрестанной памятью о Боге, которая, запечатлевшись в сердце силою Креста, утвердит ум в непоколебимости. К этому ведут все труды мысленного подвига, которым должен подвизаться на поприще веры каждый христианин, и если не так у него идет дело, то напрасно он подвизается. Ради этого подвига предпринимаются и все разнообразные духовные упражнения каждым христианином, ищущим Бога путем произвольных лишений, чтобы преклонить благоутробие Всеблагого Бога, и Он снова даровал подвижнику прежнее достоинство, и чтобы Христос запечатлелся в уме его, как говорит апостол: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4:19).

Читайте также: