Пушкин о гончаровой цитаты
Обновлено: 18.05.2024
Ната́лья Никола́евна Гончаро́ва, в первом браке Пу́шкина, во втором — Ланска́я (27 августа [8 сентября] 1812 — 26 ноября [8 декабря] 1863) — супруга Александра Сергеевича Пушкина. Её роль в жизни Пушкина и событиях, предшествующих его последней дуэли, является предметом дискуссий до настоящего времени.
Содержание
Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем её привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия её сердца. Но, будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный её союз; — может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они безусловно покажутся таковыми. Не возникнут ли у неё сожаления? Не будет ли она тогда смотреть на меня как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения? Бог мне свидетель, что я готов умереть за неё; но умереть для того, чтобы оставить её блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа,— эта мысль для меня — ад.
L’habitude et une longue intimité pourraient seules me faire gagner l’affection de M-lle votre fille; je puis espérer me l’attacher à la longue, mais je n’ai rien pour lui plaire; si elle consent à me donner sa main, je n’y verrai que la preuve de la tranquille indifférence de son coeur. Mais entourée d’admiration, d’hommages, de séductions, cette tranquillité lui durera-t-elle? On lui dira qu’un malheureux sort l’a seul empêchée de former d’autres liens plus égaux, plus brillants, plus dignes d’elle, — peut-être ces propos seront-ils sincères, mais à coup sûr elle les croira tels. N’aura-t-elle pas des regrets? ne me regardera-t-elle pas comme un obstacle, comme un ravisseur frauduleux? ne me prendra-t-elle pas en aver-sion? Dieu m’est témoin que je suis prêt à mourir pour elle, mais devoir mourir pour la laisser veuve brillante et libre de choisir demain un nouveau mari — cette idée — c’est l’enfer.
Можно было бы привести длинный ряд современных свидетельств о светских успехах Н. Н. Пушкиной. Все они однообразны: сияет, блистает, la plus belle, поразительная красавица и т. д. Но среди десятков отзывов нет ни одного, который указывал бы на какие-либо иные достоинства Н. Н. Пушкиной, кроме красоты. Кое-где прибавляют: «мила, умна», но в таких прибавках чувствуется только дань вежливости той же красоте. Да, Наталья Николаевна была так красива, что могла позволить себе роскошь не иметь никаких других достоинств.
Счастие или грусть —
Ничего не знать наизусть,
В пышной тальме катать бобровой,
Сердце Пушкина теребить в руках,
И прослыть в веках —
Длиннобровой,
Ни к кому не суровой —
Гончаровой.
Не будь Гончарова красавицей, Пушкин прошёл бы мимо, её просто не заметив. Но теперь он сделался невольником — уже не красоты, а Натальи Гончаровой. Это было первое трагическое противоречие, влекущее к трагической гибели Пушкина. <…> Здесь же соединились «мадонна» и <…> светская дама с обывательской психологией. И кроме того, Пушкин вступил в брак с предметом своего поэтического поклонения, желая в то же время получить в ней «хозяйку» и жену. <…> Но всеобщее поклонение жене Пушкина было отнюдь не «богомольным благоговением перед святыней красоты», а обычным волокитством <…>. Собственное же «благоговение», или поэтическое созерцание красоты, в Пушкине превратилось в исступлённую ревность…
Вероятно, и Пушкин был не прав перед нею, возложив на плечи хорошенькой барышни непомерную честь и непосильное бремя — стать женой Пушкина.
… Дом [для Пушкина] становился средоточием и национальной, и исторической, и личной жизни. И это был не абстрактный «Дом вообще», а свой собственный Дом — единственный и реальный. Если помножить силу этих идей на силу подлинной страсти, которую испытывал Пушкин к своей жене, то сделается очевидным, какое место занимала в жизни Пушкина Наталья Николаевна.
… «Духовный мардонг Александра Пушкина». <…> Антонов пишет о духовных мардонгах, образующихся после смерти людей, оставивших заметный след в групповом сознании. В этом случае роль обжарки в масле выполняют обстоятельства смерти человека и их общественное осознание (Антонов уподобляет Наталью Гончарову сковороде, а Дантеса — повару).
Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н. Н. танцевала в Аничкове. — т. е. на придворных балах, которые устраивались для тесного круга близких ко двору
… mon cent-treizième amour.
На балах пляшет, с государём любезничает, с крыльца прыгает. — Надобно бабёнку к рукам прибрать.
Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На Маслянице танцевали уж два раза в день. Наконец настало последнее воскресение перед великим постом. Думаю: слава богу! балы с плеч долой! Жена во дворце. Вдруг, смотрю — с нею делается дурно, — я увожу её, и она, приехав домой, — выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить), слава богу, здорова и едет на днях в Калужскую деревню к сёстрам…
… ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтобы ухаживать за другими в твоём присутствии, моя красавица.
Наталья Пушкина! Наташа Гончарова!
Ты звонкой девочкой вбежала в дом чужой,
Где грянула в паркет Петровская подкова
И Командор ступал гранитною стопой.
Где обаянием неизъяснимой власти
Тебя опутала стихов тугая нить,
Где хлынул на тебя самум арабской страсти
И приневоливал его огонь делить. <. >
Пусть пуля жадная и дымный снег кровавый
У роковых весов склонили острие,
Пускай лишились мы России лучшей славы, ―
Морошки блюдечко ― спасение твое!
Наташа милая! Ты радость и страданье.
Ты тёрн трагический меж пьяных роз венца,
И создано тобой чудесное преданье
О гордой гибели негордого певца.
Следующая цитата
Есть критики и публицисты, которые считают своим долгом винить Наталью Николаевну в гибели Александра Сергеевича на дуэли, которую якобы спровоцировало ее легкомыслие и то ли действительный, то ли вымышленный светской молвой роман с Дантесом – этой версии придерживались, в частности, поэтессы Анна Ахматова и Марина Цветаева и знаменитый пушкиновед Цявловский.
Завидовать было чему: Наталья Николаевна Пушкина, ставшая женой поэта в восемнадцатилетнем возрасте, была одной из самых красивых женщин петербургского света. Браку с Пушкиным предшествовало долгое, нервное и хлопотное сватовство: он был некрасив, небогат, известен склонностью к карточной игре и женолюбием. Кроме того, отличался неблагонадежностью: при Александре I побывал в двух ссылках – в Молдавии и в родовом имении Михайловском, а Николай I объявил себя его личным цензором. Но Пушкин был влюблен: впервые встретив шестнадцатилетнюю Наташу на «детском балу» у танцмейстера Йогеля, где подростки учились танцевать, а зрелые мужчины приглядывали для себя будущих невест, он написал изящный экспромт, известный по многочисленным спискам, начинавшийся так: «Я пленен, я очарован, словом – я огончарован!».
«Огончарованность» длилась все время, предшествовавшее венчанию Пушкиных в московском храме Большого Вознесения у Никитских ворот. В 1829 году написано знаменитое «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» - считается, что этот шедевр посвящен Гончаровой. В 1830 году поэт (в числе множества других произведений на самые разные темы) сочинил возвышенный сонет «Мадона» (с одним «н», согласно тогдашним правилам правописания), который литературоведы однозначно оценивают как посвящение будущей жене. Хрестоматийное произведение завершается знаменитыми строчками:
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Другое, датированное тем же годом стихотворение оценивается как «гончаровское» с некоторыми сомнениями в силу его определенно эротических интонаций:
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкий,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой.
Третье стихотворение, еще более эротично-откровенное, при жизни Пушкина не увидело света. По рукописи, оставшейся у Натальи Николаевны, оно датировано 1831 годом. В других рукописных копиях стоит 1832 год и заголовок «К жене». Известно, что женолюбивый поэт в письмах друзьям не раз жаловался на распущенность нравов светских дам и мечтал о нравственной и скромной спутнице жизни.
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаёшься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
После заключения брака отношения Пушкина и его жены переросли в прозаическую стадию, хотя нежности не утратили. Многие современники и современницы поэта, например, женщина, называвшая себя его близким другом – Александра Смирнова-Россет – позволяли себе пренебрежительно высказываться об интеллектуальных способностях Натальи Николаевны, в частности, ее способности воспринимать поэзию.
Однако, как бы ни относилась жена Пушкина к его поэзии, он сам был с супругой нежен, писал ей и детям (за шесть лет брака их родилось четверо) письма с вопросами о здоровье, шутливо подтрунивал над кокетством жены (это, разумеется, впоследствии припомнили сторонники вины Пушкиной в смерти Александра Сергеевича) и тут же сам тщеславно выспрашивал у нее подробности ее светских успехов (о том, что Пушкин был тщеславен и гордился статусом мужа первой красавицы Петербурга, ее противники упоминали редко).
«Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon; ты должна быть чудо как мила. <…> Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься. » (1833)
С течением времени росла не только семья Пушкиных, но и ее долги; литературная работа поэта не давала достаточно средств, чтобы покрывать расходы и давать достаточно средств для роскошной жизни – необходимые для светских выездов платья и драгоценности Натальи Николаевны (Пушкин был, к его неудовольствию, пожалован камер-юнкерским чином для того, чтобы во всяком случае обязать его жену появляться при дворе), няни и гувернантки для детей, карточные долги поэта, помощь живущим вместе с Пушкиными незамужним на тот момент сестрам Гончаровым – Екатерине и Александрине. Из поездок по России Пушкин пишет Наталье Николаевне уже более серьезные, исполненные тревоги и беспокойства за семью, детей, здоровье близких письма, которые раскрывают всю глубину доверия поэта своей жене. Александр Сергеевич обсуждает с Натальей Николаевной деловые вопросы (например, о наследстве, о долгах) и уверяет жену – видимо, в ответ на ее письма, которые она, уже в старости и болезни, приказала после своей смерти уничтожить, - что не она – причина его финансовых и творческих тягот и сложностей.
«Милый мой ангел! я было написал тебе письмо на четырех страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. <…>Не сердись, жена, и не толкуй моих жалоб в худую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. <…> Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни». (1834)
К этому же времени относится последнее стихотворение, которое литературоведы склонны считать посвященным Наталье Николаевне. Оно проникнуто все тем же настроением грусти, усталости от вечной неустроенности и смирения перед общей судьбой.
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить. И глядь — как раз —умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
В 1836 году, когда Пушкин занялся изданием журнала «Современник», он привлек к своему делу и жену – об этом тоже есть упоминания в переписке. Но главное – он делится с якобы «тщеславной», «легкомысленной», «занятой только собой и балами» женой сокровенными мыслями, отчасти даже диссидентскими, как сказали бы полтора столетия спустя.
«У меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи еще порядочным человеком, я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: vous avez trompé (вы не оправдали [доверия]) и тому подобное. Что же теперь со мною будет? <…> Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать». (1836)
Это было написано менее чем за год до гибели Пушкина, когда он все больше и больше чувствовал себя окруженным недоброжелателями, когда все сложнее было решать финансовые проблемы и продавать книги. Что бы ни привело Пушкина к роковой дуэли, на смертном одре всем друзьям и близким он говорил о жене только хорошее. «Она не притворщица; вы её хорошо знаете, она должна всё знать», - лихорадочно шептал смертельно раненый поэт друзьям и снова просил привести к нему жену. Она находилась при муже до последнего, после чего слегла с тяжелой нервной горячкой.
Дальнейшая жизнь Натальи Николаевны опровергает версию о светской пустышке: она жила уединенно, лето проводила в сельских имениях – в гончаровских деревнях и Михайловском, хлопотала об образовании детей, выезжала в свет только тогда, когда ее настоятельно приглашали лица, которым нельзя было отказать. Замуж вышла после семи лет вдовства (хотя к ней сватались и ранее) за небогатого, не «блестящего», как говорили в «обществе», человека – генерала Ланского, который был внимателен к ее детям. Пушкина-Ланская прожила со своим вторым мужем всю оставшуюся жизнь (она умерла от пневмонии в 1863 году, простудившись на крестинах внука, сына Александра Александровича Пушкина).Сыновья и дочери Пушкина всегда оставались в хороших отношениях как с отчимом, так и с тремя единоутробными сестрами, дочерьми Натальи Николаевны и Ланского. Похоронена Наталья Гончарова-Пушкина-Ланская в некрополе Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге, рядом с нею покоится прах генерала Ланского.
Следующая цитата
О любви к Наталье Гончаровой и браке с ней величайшего русского поэта Пушкина написано, сказано (и, к сожалению, домыслено) много всякого. Есть критики и публицисты, которые считают своим долгом винить Наталью Николаевну в гибели Александра Сергеевича на дуэли, которую якобы спровоцировало ее легкомыслие и то ли действительный, то ли вымышленный светской молвой роман с Дантесом – этой версии придерживались, в частности, поэтессы Анна Ахматова и Марина Цветаева и знаменитый пушкиновед Цявловский.
Другие исследователи, например, Ободовская и Дементьев, настаивают на том, что вина Пушкиной не доказана, а письма и дневниковые записи современников, на которых основаны порочащие ее выводы, зачастую были продиктованы досужими сплетнями, интригами, которые неизменно плелись от скуки и из корыстных соображений в любом «праздном свете» и при любом дворе, а зачастую и просто завистью.
Завидовать было чему: Наталья Николаевна Пушкина, ставшая женой поэта в восемнадцатилетнем возрасте, была одной из самых красивых женщин петербургского света. Браку с Пушкиным предшествовало долгое, нервное и хлопотное сватовство: он был некрасив, небогат, известен склонностью к карточной игре и женолюбием. Кроме того, отличался неблагонадежностью: при Александре I побывал в двух ссылках – в Молдавии и в родовом имении Михайловском, а Николай I объявил себя его личным цензором. Но Пушкин был влюблен: впервые встретив шестнадцатилетнюю Наташу на «детском балу» у танцмейстера Йогеля, где подростки учились танцевать, а зрелые мужчины приглядывали для себя будущих невест, он написал изящный экспромт, известный по многочисленным спискам, начинавшийся так: «Я пленен, я очарован, словом – я огончарован!».
«Огончарованность» длилась все время, предшествовавшее венчанию Пушкиных в московском храме Большого Вознесения у Никитских ворот. В 1829 году написано знаменитое «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» - считается, что этот шедевр посвящен Гончаровой. В 1830 году поэт (в числе множества других произведений на самые разные темы) сочинил возвышенный сонет «Мадона» (с одним «н», согласно тогдашним правилам правописания), который литературоведы однозначно оценивают как посвящение будущей жене. Хрестоматийное произведение завершается знаменитыми строчками:
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Другое, датированное тем же годом стихотворение оценивается как «гончаровское» с некоторыми сомнениями в силу его определенно эротических интонаций:
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкий,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой.
Третье стихотворение, еще более эротично-откровенное, при жизни Пушкина не увидело света. В рукописи, оставшейся у Натальи Николаевны, оно датировано 1831 годом. В других рукописных копиях стоит 1832 год и заголовок «К жене». Известно, что поэт в письмах друзьям не раз жаловался на распущенность нравов светских дам и мечтал о высоконравственной и скромной спутнице жизни.
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаёшься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
После заключения брака отношения Пушкина и его жены переросли в прозаическую стадию, хотя нежности не утратили. Многие современники и современницы поэта, например, женщина, называвшая себя его близким другом, – Александра Смирнова-Россет – позволяли себе пренебрежительно высказываться об интеллектуальных способностях Натальи Николаевны, в частности, ее способности воспринимать поэзию. Однако, как бы ни относилась жена Пушкина к его поэзии, он сам был с супругой нежен, писал ей и детям (за шесть лет брака их родилось четверо) письма с вопросами о здоровье, шутливо подтрунивал над кокетством жены (это, разумеется, впоследствии припомнили сторонники вины Пушкиной в смерти Александра Сергеевича) и тут же сам выспрашивал у нее подробности ее светских успехов (о том, что Пушкин был тщеславен и гордился статусом мужа первой красавицы Петербурга, ее противники упоминали редко).
«Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon; ты должна быть чудо как мила. <…> Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься. » (1833)
С течением времени росла не только семья Пушкиных, но и ее долги; литературная работа поэта не давала достаточно средств, чтобы покрывать расходы и давать достаточно средств для роскошной жизни – необходимые для светских выездов платья и драгоценности Натальи Николаевны (Пушкин был, к его неудовольствию, пожалован камер-юнкерским чином, для того чтобы во всяком случае обязать его жену появляться при дворе), няни и гувернантки для детей, карточные долги поэта, помощь живущим вместе с Пушкиными незамужним на тот момент сестрам Гончаровым – Екатерине и Александрине. Из поездок по России Пушкин пишет Наталье Николаевне уже более серьезные, исполненные тревоги и беспокойства за семью, детей, здоровье близких письма, которые раскрывают всю глубину доверия поэта своей жене. Александр Сергеевич обсуждает с Натальей Николаевной деловые вопросы (например, о наследстве, о долгах) и уверяет жену – видимо, в ответ на ее письма, которые она, уже в старости и болезни, приказала после своей смерти уничтожить, - что не она – причина его финансовых и творческих тягот и сложностей.
«Милый мой ангел! я было написал тебе письмо на четырех страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. <…>Не сердись, жена, и не толкуй моих жалоб в худую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. <…> Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни». (1834)
К этому же времени относится последнее стихотворение, которое литературоведы склонны считать посвященным Наталье Николаевне. Оно проникнуто все тем же настроением грусти, усталости от вечной неустроенности и смирения перед общей судьбой.
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить. И глядь — как раз —умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
В 1936 году, когда Пушкин занялся изданием журнала «Современник», он привлек к своему делу и жену – об этом тоже есть упоминания в переписке. Но главное – он делится с якобы «тщеславной», «легкомысленной», «занятой только собой и балами» женой сокровенными мыслями, отчасти даже диссидентскими, как сказали бы полтора столетия спустя.
«У меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи еще порядочным человеком, я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: vous avez trompé (вы не оправдали [доверия]) и тому подобное. Что же теперь со мною будет? <…> Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать». (1836)
Это было написано менее чем за год до гибели Пушкина, когда он все больше и больше чувствовал себя окруженным недоброжелателями, когда все сложнее было решать финансовые проблемы и продавать книги. Что бы не привело Пушкина к роковой дуэли, на смертном одре всем друзьям и близким он говорил о жене только хорошее. «Она не притворщица; вы её хорошо знаете, она должна всё знать», - лихорадочно шептал смертельно раненый поэт друзьям и снова просил привести к нему жену. Она находилась при муже до последнего, после чего слегла с тяжелой нервной горячкой.
Дальнейшая жизнь Натальи Николаевны опровергает версию о светской пустышке: она жила уединенно, лето проводила в сельских имениях – в гончаровских деревнях и Михайловском, хлопотала об образовании детей, выезжала в свет только тогда, когда ее настоятельно приглашали лица, которым нельзя было отказать. Замуж вышла после семи лет вдовства (хотя к ней сватались и ранее) за небогатого, не «блестящего», как говорили в «обществе», человека – генерала Ланского, который был внимателен к ее детям. Пушкина-Ланская прожила со своим вторым мужем всю оставшуюся жизнь (она умерла от пневмонии в 1863 году, простудившись на крестинах внука, сына Александра Александровича Пушкина).Сыновья и дочери Пушкина всегда оставались в хороших отношениях как с отчимом, так и с тремя единоутробными сестрами, дочерьми Натальи Николаевны и Ланского. Похоронена Наталья Гончарова-Пушкина-Ланская в некрополе Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге, рядом с нею покоится прах генерала Ланского.
Следующая цитата
Они венчались 2 марта 1831 г. в храме «Большое Вознесение» у Никитских Ворот. Оттуда молодые сразу поехали на Арбат, 53, где поэт снял 5-комнатную квартиру в доме Хитрово. Ему было 31, ей - 18.
Во время венчания то ли свеча погасла, то ли кольцо пушкинское упало: дурной знак! Так и вышло: с того дня, сделав выбор в семейной жизни, поэт сделал и первый шаг к своей гибели.
Любвеобильный пылкий «арап» (так он себя называл) сам признавался, что Гончарова была его 113-й любовью. Было до неё и сватовство - к дальней родственнице С. Ф. Пушкиной, но поэт получил отказ. И бурные чувства - к кн. Е. Голицыной, гр. Е. Воронцовой, к Амалии Ризнич (бывшей, по слухам, ранее любовницей Байрона!), к «гению чистой красоты» Анне Керн (о которой, правда, поэт писал позже, что «мимолётное виденье» он-таки «с помощью божьей у. »). Был и ребёночек на стороне - от крепостной девицы в Болдино, которую он «по нечаянности обрюхатил». Даже полюбив, женившись, остепенившись, поэт продолжал ухаживать за дамами. Есть свидетельства, что Пушкин был серьёзно влюблён в сестру жены девицу Александрину и что якобы в супружеской постели был найден её крестик. Кстати, Натали была весьма ревнива.
«Умру за неё»
Натали он звал «жена», «жёнка» - по-домашнему. Она была первостатейной красавицей Петербурга. Рост даже по нынешним меркам «модельный» - 177 см! Баснословно тонкая талия, роскошные грудь, плечи, огромные глаза… Правда, она была близорука и слегка косила, поэтому муж называл её «моя косоглазая мадонна», а Карл Брюллов даже будто бы отказался из-за этого писать по просьбе Пушкина её портрет. Но и известные портреты дают представление об абсолютной красоте Натальи Николаевны. Пушкин влюбился, увидев её, 16-летнюю, на балу, и два года добивался её руки. «Бог свидетель - я готов умереть за неё», - писал он, жених, будущей тёще. Словно напророчил.
«Ты ни в чём не виновата», - первое, что произнёс поэт, когда его, раненного, принесли домой. И после повторял непрестанно, умирая почти двое суток. И это Пушкин! Пушкин, доведённый до бешенства гнусными сплетнями и анонимными посланиями! С его-то бешеным темпераментом! Всё, происходившее в их семье в последние месяцы, напоминало трагедию Отелло и Дездемоны. Разница лишь в одном: Отелло немедленно поверил в измену любимой, Пушкин не верил ни секунды.
Натали многие считали холодной, безжизненной, «мраморной». А она была попросту очень молода. Застенчива, сдержанна, молчалива. Гораздо позже она признавалась, что только во время молитвы обретает «душевное спокойствие, которое часто раньше принимали за холодность, и меня в ней упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца». И не зря Пушкин писал: «А душу твою люблю ещё более твоего лица».
Сохранилось совсем немного писем Натальи Николаевны к Пушкину. А те, что можем прочесть, рисуют облик доброй, спокойной, простой, семейственной, а не простоватой и уж никак не глуповатой пустенькой женщины. За шесть лет брака она родила ему четверых детей. Пятого недоносила, был выкидыш по дороге с очередного бала. За это она была по-отечески строго отчитана в письме мужем; но и здесь на первом плане у него страх за её здоровье. Она вела хозяйство, что было весьма непросто при маленьком достатке и вечных долгах: «Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами - и без того вижу, как он печален, подавлен». Хотя к бедности Наташе Гончаровой было не привыкать - родом из полуразорившейся семьи, она с сёстрами, бывало, являлась на балы в старых перчатках и рваных ботинках.
У многих осталось ощущение искреннего супружеского счастья от их семейной жизни. Он - в креслах, она у ног его, голова на его коленях: такую картину застали гости их дома за три дня до трагедии. А уж после гибели Пушкина даже недоброжелатели этой пары переживали всерьёз, что «несчастную жену едва спасли от безумия». Нервные судороги её были такой силы, что во время припадков ноги касались головы, а ночами она кричала: «Пушкин!» Из-за крайней слабости не пошла даже на отпевание, не поехала и сопровождать тело мужа в Святогорье. Тем не менее для многих она стала женщиной, осиротившей Россию.
«Бес попутал»
У Пушкина это была 29-я дуэль. Он стрелялся даже с лицейским другом Кюхлей (В. Кюхельбекером). Правда, до кровопролития не дошло ни разу, дело чаще заканчивалось миром. Ведь многочисленные «вызовы» случались из-за горячности Пушкина, но он быстро остывал и легко переводил всё в курьёз, смех. История роковой дуэли с Дантесом обросла множеством версий, домыслов. Трагедия эта - в последнюю очередь любовная драма. Скорее политический детектив. Какую роль на самом деле сыграл красавец-кавалергард Жорж Дантес, усыновлённый голландским посланником бароном Луи Геккереном? Ходили слухи, что стареющий новоявленный «отец» был его любовником. Но как мог он тогда «организовывать» Жоржу женитьбу на сестре Гончаровой Катрин? Ведь люди подобной ориентации страшно ревнивы.
Увы, но Пушкин сам искал этой дуэли. Первый вызов был ещё в ноябре 1836-го, после получения им анонимного письма с посвящением в орден рогоносцев. Но тут Дантес внезапно сделал предложение Катрин Гончаровой, и оно было принято: бедной приживалке в семье Пушкина, безумно влюблённой в Жоржа, и не снилось такое «счастье». Однако ухаживания Дантеса за Натали, наглые, дерзкие, на грани приличий, продолжились и после свадьбы. Пушкин стал мишенью, посмешищем, он был издёрган, взбешён. И теперь уже после вызова Дантеса, спровоцированного поэтом, он был согласен на самые кровавые условия (к примеру, дуэль была бы возобновлена, если бы Пушкин выжил).
Камер-юнкер и титулярный советник Пушкин (оба «звания» были одинаково унизительны для 37-летнего «солнца русской поэзии») умер в страшных страданиях. Похоронили его без почестей, но со странными предосторожностями, ночью вынеся гроб на отпевание вместо Исаакиевского собора в Конюшенную церковь при огромном количестве жандармов. И затем, заперев гроб в ящик, завернули его в рогожу и на соломе в санях спешно и опять же с жандармом отправили тело в Святые Горы, где поэт, по его прижизненному желанию, покоится рядом с матерью и предками из рода Ганнибалов.
Дантес был депортирован из России, дожил до чинов и глубокой старости. А на вопрос, как он мог, отвечал: «Бес попутал».
Читайте также: