Пухта цитаты о праве
Обновлено: 16.05.2024
Теория государства и права делает особый акцент на изучении в функционировании государства и права, в том числе политического содержания права, юридической политики, юридических моментов в деятельности государства, его органов и должностных лиц.
теория государства и права формулирует понятия, категории, конструкции, модели отдельных юридических явлений, ставя своей задачей изучение не всех, а наиболее общих закономерностей функционирования государства и права.
Под теорией понимается тот уровень познания, на котором обобщаются и систематизируются знания о предмете исследования, вырабатываются и формулируются понятия, категории, суждения, умозаключения об этом предмете
какова сущность государства, таковы цели, задачи, которые оно ставит перед собой.
защищать личность от произвола, создавать нормальные условия жизни для всех членов общества независимо от их непосредственного участия в производстве благ,
обеспечивать социальный мир и стабильность в обществе, выступая своего рода социальным арбитром
«государство – это исторически сложившаяся, сознательно организованная социальная система, управляющая обществом»
Социальное назначение раскрывает, для чего предназначено государство, каким целям оно должно служить, в чем состоит полезность государства для общества.
Следующая цитата
Осуществить его пытался Пухта в своем известном сочинении об обычном праве (1828), но его попытка доказала только, что доброе семя, брошенное Савиньи, пало далеко не на подготовленную почву.
Корень неудачи Пухты заключается в особенном колорите, приданном им учению Савиньи. Этот колорит укреплял положительное отношение к историческому материалу права, но вместе с тем угрожал идее прогресса. Последнее обстоятельство не было замечено ни самим Пухтой, ни примкнувшим к его труду Савиньи1, ни последующей литературой. Напротив, первый результат сочинения Пухты никогда не упускался из виду, и ему обязано оно тем грандиозным впечатлением, которое до сих пор не утратило еще своей силы.
Думая определить формы образования права и их историческое соотношение , Пухта по недостатку наблюдательности и анализа пришел к заключениям, которых истинный смысл клонился к отрицанию самого исторического процеса образования права. Теория Пухты была на самом деле отрицанием необходимости какой-либо теории. Он указал на существование нескольких форм, свойственных юридическим нормам; но он принял такое отношение между ними, которое подрывало совершенно их самостоятельное значение. Так, следуя Пухте, законодательство есть не более, как переписанное обычное право. То же говорит он об эдикте римских магистратов и сохраняет в известной степени тот же характер за трудами юриспруденции, утверждая, что она только перерабатывает обычное право. В свою очередь, обычное право есть не более, как непосредственное выражение народно-правового убеждения. Таким сведением всех форм права к одному общему источнику без указания какого-либо самостоятельного интереса, который могла бы представить каждая форма в отдельности, уничтожался интерес истории отдельных форм права. Та же участь грозила и «внутренней» истории права, воплощенного в народно-правовом убеждении. Пухта так рисует происхождение этого последнего: с возникновением первого человеческого общества вследствие естественного духовного родства его членов сложилось общее правовое убеждение.
Затем он представляется результатом народной деятельности. Но, по мнению Пухты, деятельность народа не есть деятельность его членов ни в их отдельности, ни в их совокупности. Народное убеждение вырабатывается независимо от деятельности отдельных лиц. В этом положении отразилась одна из существеннейших идей исторической философии Канта и Шеллинга. Признавая свободу человеческих действий, оба философа утверждали, что в целом, в общей совокупности, действия человечества пред- ставляют правильный ход, не подлежащий случаю. У Шеллинга особенно ясно выступает стремление согласовывать свободу человека с закономерностью истории и нравственного порядка, и он видел разрешение дилеммы в том, что признавать объективное руководительство свободных человеческих действий, которое реализуется в истории деятельностью всего человеческого рода. История есть ряд происшествий, которые кажутся свободными только субъективно. Но в истории действует не индивидуум, а человеческий род, и объективное истории должно быть одно для всего рода. С кажущейся свободой частностей история соединяет необходимость целого. Однако нравственный порядок не есть у Шеллинга нечто, вне людей существующее; он составляет общее произведение всех умов, насколько все посредственно или непосредственно желают такого порядка. Каждый порядок существует, насколько все думают одинаково, и каждый осуществляет свое божеское право содействовать господству справедливости1. Пухта пошел далее Шеллинга и впал в крайность, которой остерегся философ. У Пухты правовой порядок получает самобытное существование, народно- правовое убеждение отличается резко от убеждения отдельных членов народа. Поводом к тому могло послужить известное наблюдение, удостоверяющее, что деятельность общественного союза не может быть сведена на сумму деятельностей членов его, отдельно взятых, что сила каждого лица, вступившего в союз, своеобразно увеличивается вследствие соединения с силами других лиц. Но понятое и выраженное неправильно, оно привело к совершенно ошибочному представлению о процессе образования права.
Этот процесс объективировался. Образование права происходит как бы вне отдельных лиц, в недоступной им области олицетворенного народного духа. Народно-правовое убеждение не есть убеждение конкретного народа. Оно дано ему как бы извне, как существующее само для себя, самобытной силой, образуясь и развиваясь для людей, оно не создается ими. Таков смысл, если не буква выводов Пухты. Шталю оставалось сделать небольшой шаг в том же направлении, чтобы, отрицая в истории человечества всякий «действительный» прогресс, указав на Бога, как на источник права, и в националь- ном различии правовых убеждений народов заметить различие их мировых миссий433. По логическому построению учение Пухты вполне априорно. За исходную точку он принял положение, служившее девизом его школы, придал ему своеобразный характер и вывел оттуда частности своего учения, не справляясь, насколько они согласуются с действительностью. Таким образом отрицание произвола в процессе образования права было передано в отрицание участия человеческой деятельности, а самый процесс объективизирован. Этим путем он вырывался окончательно из рук произвола; правовая деятельность, сложившаяся в силу исторической необходимости, обусловленной свойствами народного духа, становилась вне влияния личной воли. Но благодаря объективированию народно-правовое убеждение представлялось как бы изначально готовым, вследствие чего «источники» права оказывались не формами образования, а только формами его выражения. Признанное за основание прочих источников, обычное право было отождествлено с народно-правовым убеждением, и ряд весьма различных форм и факторов был смешан в одно нераздельное (ср. ниже). Последовательное развитие основных положений Пухты вело к признанию того, что наиболее истинное выражение права должно было существовать на первоначальных ступенях истории народа, когда действует во всей силе непосредственное выражение народного убеждения — обычное право. Перед наукой открывалась в прошедшем перспектива какого-то золотого века, сознания идеи прогресса.
Объективизм — противник этой идеи. Прежде всего он есть явление обыденной жизни. В обыденном миросозерцании забывается быстро труд и борьба, потраченные на образование какого-либо порядка, как скоро он установится окончательно, и порядок этот объективируется. Первый источник объективизма в науке заключается в том, что наука принимает обыденное воззрение за действительное объяснение предмета, самохарактеристику — за верную характеристику, повторяя таким образом одну из наиболее распространенных ошибок исторической оценки человеческой деятельности. На почве немецкой науки XIX столетия мы встречаемся с остатками вымирающего объективизма. Хотя Пухта и Безелер шли в этом отношении много далее господствовавших в их время философских воззрений, однако в объективизме этих последних не могло не заключаться поощрения тому же качеству в юридических воззрениях. По Шеллингу, если мы представим историю в виде драмы, в которой каждый участвующий выполняет свою роль вполне свободно, по своему усмотрению, то разумное развитие этой спутанной игры объясняется только тем, что существует один дух, который действует во всех и согласовал изначала объективный исход целого со свободной игрой отдельных лиц, так что в конце концов должно произойти действительно нечто разумное. В каждом отдельном разуме действует абсолютное434. По Гегелю народный дух есть лишь индивидуум в ходе всемирной истории. Всемирная история есть изображение божественного, абсолютного процесса духе в его высших формах, того последовательного процесса, путем которого мировой дух достигает самосознания. Формы, в которых проявляются стадии этого процесса, мы видим в духе отдельных народов, в индивидуальности их нравственной жизни, учержений, искусства, религии и науки. Реализация этих стадий составляет цель бесконечного влечения мирового духа, его непреодолимого стремления435. По взгляду обоих философов, источником морали и права служит объективная всеобщая воля, и правовые институты существуют не для человека, но имеют более высшее назначение.
Их цель заключается в них самих, как необходимых стадиях, которых достигает абсолютное в своем историческом развитии. Нет надобности искать сходство между юридическими и философскими воззрениями в их подробностях; подобие же их характера не подлежит сомнению. Особенное тождество сказывалось в понимании развития. Развитие понималось так, «как будто бы оно необходимо предполагает, что во всем существует внутреннее стремление стать чем-то высоким» (Спенсер). Так думали и философы, и Савиньи, и его последователи. Известная метафора сравнивала развитие права с развитием зерна, которое будто бы «само собой» превращается в широкоствольное дерево, — как будто бы дерево не обязано своим происхождением столько же окружающей его среде, сколько и зерну! Не замечали, что «развитие определяется во всех случаях взаимодействием внутренних и внешних факторов» (Спенсер). И как дерево происходит столько же из зерна, сколько из окружающих его газов, воды и элементов почвы, так же любой правовой институт развивается не сам собой, но через взаимодействие многих факторов, из которых главные надо искать вне области права. Недаром представителей исторической школы называют также романтиками юриспруденции436. Внося в науку принцип, в сущности, враждебный романтизму, историческая школа тем не менее не сумела освободиться от влияния форм этого последнего. Она идеализировала и поэтизировала жизнь, заслоняя действительность плодами фантазии и облекая область самосознания в мистическую атмосферу. Строго очерченные формы исключались неопределенностью идей, которые расплывались в неясных, бесформенных представлениях. Следуя романтикам, юристы стремились к наивному и народному, видя источник права в простодушном народном убеждении и относясь недоверчиво к сознательной творческой деятельности законодателя и юриспруденции, были как бы склонны считать высшим состоянием праздное и бесцельное прозябание. Принцип национальности, сродный и романтизму, служил исторической школе девизом; и германисты, подобные Безелеру, были не прочь искать идеалов в народном праве Германии, прозябавшем исстари вне всякой рефлексии. Позднейшее же уклонение философии права, в лице Шталя, в сторону религиозной и реакционных принципов гармонировало с общим реакционным поворотом деятельности позднейших представителей романтической школы437.
Источник: Новгородцев П., Муромцев С., Кареев Н.. Немецкая историческая школа права. — Челябинск: Социум,. — 528 с.. 2010
Следующая цитата
Договор вообще есть соглашение нескольких лиц, определяющее их юридические отношения в форме выражения общей воли.
только над одиночными его действиями, которые могут быть представлены выделенными из свободы этого лица и подчиненными нашей воле.
защита права состоит в приведении фактического состояния к истинно юридическому, т. е. в устранении господства лица, не имеющего права – господства, которое мы можем назвать также несправедливым, незаконным присвоением.
актуальность до сего дня, невозможно без хотя бы краткого описания времени, в котором жил и творил Савиньи, его школы и уроков, которые следует извлечь из его научного творчества. Фридрих Карл фон Савиньи – основоположник исторической школы права – родился 21 февраля 1779 г. во Франкфурте на Майне в известной семье. Рано лишившись родителей, Савиньи воспитывался старым другом отца – известным юристом В. Нейратом. В 16 лет в 1795 г. Савиньи поступил в университет в Марбурге, где в 1800 г. получил степень доктора права и стал преподавать римское право. В это время появилась его знаменитая монография «О праве владения», благодаря которой Савиньи занимает место в ряду первых юристов своего времени. В 1810 г. создается университет в Берлине, куда приглашаются самые известные профессора, включая Савиньи, который назначается ректором университета и читает там лекции по истории римского права вплоть до 1842 г. В этот период появляются его известные труды: семитомная «История римского права в средние века», в которой Савиньи показал, что римское право – это закономерный результат исторического развития; восьмитомная «Система ныне действующего римского права», где Савиньи обосновывает вывод о том, что историческая школа исполнила свое назначение и наступает эпоха систематико-практического изучения права; незаконченное двухтомное «Обязательственное право», с которым читатель может познакомиться и поныне считается превосходным юридическим трудом. Наряду с научной и преподавательской деятельностью, Савиньи активно занимался общественной и практической деятельностью. Он был членом Берлинской Академии, Государственного совета прусского королевства, членом Высшего суда в Рейнских провинциях, возглавлял Министерство по пересмотру законодательства, заседал в Палате Господ, активно участвовал в законопроектных работах. Умер Савиньи 25 октября 1861 г.
В основании выражения obligatio лежит представление о связи, почему оно и выбрано для наглядного изображения состояния несвободной, или связанной воли
Следующая цитата
Уже после издания Кодекс был дополнен Новеллами – конституциями Юстиниана, изданными за период с 535 по 565 гг. В Новеллах Юстиниан как бы больше не оглядывается назад, в древность Рима. Новеллы более, чем весь Кодекс, устремлены уже в Средневековье[16].
Дополненный «Пятьюдесятью решениями» Юстиниана окончательный вариант Кодекса относится к 534 г.
В Кодексе в систематизированном виде излагались сохранившие практическое значение конституции императоров начиная с Адриана (117 г.) и кончая временем самого Юстиниана.
Типично в этом отношении большое внимание, уделявшееся в Кодексе решению церковных вопросов (разделы о высшей Троице, о церквах, о еретиках, манихеях и самаритянах, о неповторимости Крещения и т. д.).
Кодекс, представлявший собой собрание императорских конституций
Центральную и наиболее объемную часть Свода законов составили извлечения, фрагменты из сочинений виднейших римских юристов – это Дигесты (Digesta – собранное), равнозначное греческое их наименование Пандекты (Pandectae – все вмещающее). Всего при составлении Дигест были использованы выдержки из более чем полутора тысяч работ римских юристов I в. до н. э. Причем в приводимых выдержках содержались многочисленные извлечения из трудов более ранних авторов, ссылки на древние законы, решения преторов. Преимущественное внимание (более 70 % текста Дигест) уделялось произведениям упоминавшихся пяти наиболее выдающихся классических юристов. Всем цитируемым в Дигестах фрагментам была придана сила действующего закона. Дигесты называют «монументальным памятником классической римской юриспруденции». По словам составителей, «в Дигестах, как в цитадели, заключено все античное право». Не следует, однако, забывать, что Дигесты – отчасти и оригинальный памятник права VI в.
Ввиду лаконичности, простоты изложения правовых норм Институции получили широкую известность. Им был придан официальный характер, и суды пользовались ими как законом.
Читайте также: