Пощечина общественному вкусу цитаты
Обновлено: 02.05.2024
Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.
Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.
Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня? Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми.
Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным.
С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!
Мы приказываем чтить права поэтов:
На увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.
Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
И если пока еще и в наших строках остались грязные клейма ваших «здравого смысла» и «хорошего вкуса», то все же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.
Авторы: Д. Бурлюк, В. Хлебников, А. Крученых[1], В. Маяковский, Б. Лившиц, Н. Бурлюк, В. Каменский
[1] Имя Александр входило в псевдоним Крученых под манифестом в «Пощечине общественному вкусу» и в сборнике «Трое», потом поэт стал использовать свое настоящее имя Алексей или заглавную букву А. Иногда (например, в Декларации слова как такового) он ставил имя Александр в скобках после Алексея.
[название] 18 декабря 1912 г. в Москве в издании Г.Кузьмина и С.Долинского тиражом 600 экз. вышел из печати альманах «Пощечина общественному вкусу» с одноименным манифестом. Из семи авторов сборника (Д. Бурлюк, В.Хлебников, А.Крученых, В.Маяковский, Б.Лившиц, Н.Бурлюк, В.Каменский) манифест «в защиту нового искусства» подписали четверо первых. В феврале 1913 г. в Москве вышла полемическая листовка «Пощечина общественному вкусу». Выше приведен текст манифеста 1912 г.
Следующая цитата
ПОЩЕЧИНА ОБЩЕСТВЕННОМУ ВКУСУ
Читающим наше Новое Первое Неожиданное.
Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.
Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.
Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня? Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми.
Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным.
С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!
Мы приказываем чтить права поэтов:
- На увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
- На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
- С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.
- Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
И если пока еще и в наших строках остались грязные клейма ваших «здравого смысла» и «хорошего вкуса», то все же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.
Мысль дня от старца Фура:
Прошло уж 99 лет, а только крепче, как вино в духовке, становится актуальность этого манифеста за авторством:
Д. Бурлюк, В. Хлебников, А. Крученых, В. Маяковский, Б. Лившиц, Н. Бурлюк, В. Каменский.
Следующая цитата
В начале лета 1915 года Д. Бурлюк с семьей уезжает в Башкирию, где, по-видимому, занимается поставкой сена на фронт, что, впрочем, не мешает ему вести активную творческую деятельность и периодически наведываться в Москву.
Бурлюк очутился в Уфимской губернии (станция Иглино Самаро-Златоустовской железной дороги), где находилось поместье его жены Марии Никифоровны ( урожд. Еленевской, 1894—1967 ). У них с женой к тому времени уже было двое сыновей.
Мать Давида Бурлюка, Людмила Иосифовна Михневич, жила в это время в Буздяке — в 112 км от Уфы. За два года, проведенные здесь, он успел создать около двухсот полотен. 37 из них составляют существенную и наиболее яркую часть коллекции русского искусства начала XX века, представленной ныне в Башкирском художественном музее им. М.В. Нестерова. Это музейное собрание произведений Давида Бурлюка является одним из самых полных и качественных собраний его живописи в России. Бурлюк часто приезжал в Уфу, посещал Уфимский художественный кружок, сплотивший вокруг себя молодых башкирских художников.
Давид Бурлюк. Портрет матери. Из Яндекс.Картинки Давид Бурлюк. Портрет матери. Из Яндекс.КартинкиМы ведали «Сибирь». Кеннана,
Страну – тюрьму, Сибирь – острог.
На совести народной рану
Кто залечить искусный смог?
Всем памятно о Достоевском:
Согбенно каторжным трудом
Отторгнут набережной Невской,
Он не измыслил «Мертвый Дом».
Но ныне там пахнуло новью!
Пусть прежнесумрачна тайга.
Зубовноскрежетом и кровью
Подвластна горькому злословью,
Сибирь – гробница на врага
Навек помечена: «в бега».
В 1920 году Бурлюк с семьей эмигрировал в Японию, где прожил два года, изучая культуру Востока и занимаясь живописью. Здесь им написано около 300 картин на японские мотивы, денег от продажи которых хватило на переезд в Америку. В 1922 году поселился в США – на Манхеттенской скале в Нью-Йорке.
Давид Бурлюк. Японские мотивы. Из: Яндекс. Картинки Давид Бурлюк. Японские мотивы. Из: Яндекс. КартинкиВЕЧЕР В РОССИИ
Иглист скудный час
Пахнет свежей снедью
Под копытом пыль
Нега сон и ночь
Прянул без оглядки
Все темно вокруг
Будто игры в прятки
В США Бурлюк вместе с женой организовывает издательство, под маркой которого выпускал прозу, стихи, публицистику и мемуары. Бурлюк встречал и сопровождал в поездках по стране приезжавших в Америку в середине 1920-х годов Маяковского и Есенина.
Давид Бурлюк с женой Марией и сыновьями у порога своего дома в Бруклине. Фото из открытых источников Давид Бурлюк с женой Марией и сыновьями у порога своего дома в Бруклине. Фото из открытых источниковВ Нью-Йорке Бурлюк развил активность в просоветски ориентированных группах и, написав поэму к 10-летию Октябрьской революции, стремился, в частности, снискать признание в качестве «отца русского футуризма».
10-Й ОКТЯБРЬ
Поэма к десятилетию Республики Советов (отрывок)
Страна Россия,
Где рос и я…
Где росы
Поросли
И Россы.
Где поросли
Поля полынью,
А небо синью.
Где горки,
Запах горький
Трав.
Где Горького
Максима прочитав
Среди дворянских арий
И так и сяк —
Уверовал: я пролетарий,
Я футурист и сверхбосяк!!
Повисший на заборе лапоть
Тебе споем сейчас хорал
И станем благовонья капать
И танца выведем овал.
Твое прославим сердце-лыко,
Истертое о пыль дорог.
Где зацеплялась павилика
И маревел вдали острог.
Где мужики в решетках окон,
Как птицы в клетках глядя вдаль
Висели долгим скучно сроком,
Подняв тоски… тоски вуаль.
О птичьи песни о свободе,
Слиянье луга и сердец —
Ваш символ — там на огороде —
То лапоть — лыко и венец!
Воспоминание о царе и его времени
Обличитель-либерал :
То было в древность, было встарь
Россией косо правил царь,
Вчастую слеп или невежда:
То было встарь, то было прежде!
В стране, что шаг, круглился храм,
Вечерним усыпляя звоном.
Трактир казенный, вор иль хам
России распирали лоно:
Помещик, пристав или поп
Садились «мужику» на шею,
Названием клеймя — «холоп»,
Гордяся навыком злодеев.
Тутанкамен и Николай —
Равно, примеры деспотизма.
Вкруг трона лести реет лай
И… истощается отчизна…
Баре учились, трудились селяне
И зависть была, на книжку глядя,
Только плевки на рабочем рыле
И много было подобных стадий.
Но в темный лес лучи косые света!
Но сколько в каторгу под кнут, сапог жандарма
Ушло людей за голосом поэта,
Что очерк лиры взнес насупротив плацдарма!
Декабрь отмечен сотню лет назад.
Затем в Сибирь все лучшие сердца
Отдали за народ всех сил своих заряд
И в шахтах звякали унылостью кольца.
Зверели баре, гадились цари,
Свою мошну кормили в пылесос.
Вся Русь — насилье, исстари —
Гнездо гудящих хищных ос!
Вампир на троне иль жена вампира…
Тиран — ласкающее слово душу.
На грудь народа навалилась гиря.
Столетья нес на шее трона тушу.
Им свет и счастье, ласки и шампань.
Пиры, забавы, хоры Эрмитажа…
Народ проснись, народ востань!.
Но спит народ, круглеет власть от кражи.
Вот Пушкин, Лермонтов, Белинский, Чаадаев…
Затем великий Федор Достоевский.
Шевченко в крепости по книге голодает
И «тонет» Писарев и мучим Чернышевский.
Все лучшие, их сотни строй их тысячи.
В Сибири скучены и стонут истерично…
Но книги рост, но шире просвещенье.
Народ восстань! иди на баррикады.
Волнение сердец, умов смущенье.
Винтовки для рабочих и снаряды.
Распался фронт, — сидят вверху вороны,
На троне каркают, тягчат державы ветки…
Пришел Октябрь румяный и студеный
И… вышел красный зверь из царской клетки.
Зарождение Октября
Мужик и барин
Различье было на Руси,
Чинилось в чин происхожденья
Один пахал и сеял, и косил —
Другому лоск идей от самого рожденья.
Пришел один, чтоб жизнь пробыть рабом…
Другой, чтоб нежиться в перине долго-счастья,
Не вспугнутого злостною борьбой
За корку хлеба или взор участья!
Барин хотел, чтобы вечно мужик
Осиной, березою в поле стоял,
А он по-французски курил, не тужил.
Чайковский завинчивал кружево бал…
Барин хотел, чтобы было по-прежнему
Вес по наследству и ум, и кровать…
В жир расплывался, рудою полеживая,
Мог мужичка в кандалы заковать!
Ленин и мужик
— Я сам хотя с Волги, но рассказ мой краток:
Дери его и бей между лопаток.
Отныне все имущество богатых —
Да будет собственность однолошадной хаты.
Приятна уху эта весть,
А как ее с наукой свесть?
Ты человек ученый.
Я изучал наук законы,
На гор Альпийских грани глядя
И вот приказ привез из кубатовых мест:
«Кто не работает, кто просто — жирный дядя,
Тот пусть отвыкнет и не ест»!
Тае — тае — поить не трудно:
Помещиков, лентяев, дармоедов
Мы выселить должны.
Жирели не пробудно,
Гарем имея в двести три жены.
Землицы не было, теперь ее довольно…
Нет больше барщины и ширимся сокольно.
Где ране — княжеский амурил парк,
Теперь крестьянский ухарит трепак,
А бар, прошедших дней золу,
Подняли мы на бодрую метлу.
Октябрь в Петрограде
Вытянута шея Временного Правительства в Петрограде.
Джон Рид — «10 дней, потрясшие Мир»
Мокредью падает небо, юнкер, как заяц — в засаде
Блики на пушках «Авроры», и панихида мортир.
Дни Революции — пафос, каждый момент — это песня
Старое мусором — только за сутки,
А Декабристы — пролог, первой страницею — Пресня!
Здесь колыбель Октября — мирового восстания малютки
Для баррикады — березовых горы поленниц.
Вместо киоска по-новому стал броневик…
Час лишь один… и нарзаном кровавым запенится
Жизнь генерала и пиво городовых.
В углах, в кривых теперь столица.
Как зеркало, разбита на куски:
Трехглазые, двуносые, повсюду лица
Здесь уха нет, а там руки…
Век футуризма в коммунизм
Оправдан вдруг и стал скалою.
С которой все былое — низ
Заплесневевшее, гнилое!
В Смольном сидит в комнатенке Овсеенко.
Он — шахматист с головою охочей до выкладок,
Красною гвардией взятье столицы им ловко затеяно
И гитаристом в карте дворцов и мостов он приникает ладам
Блистал всю ночь огнями Смольный,
Вкруг рев броневиковьих стад,
Готовых прыгнуть с колокольни
На саботажный Петроград.
Но дальше что? а вся Россия.
Или ее возьмут три «Ка».
А армий серая стихия —
Многомильонная река.
В шестом часу кричит Крыленко:
«Свершилось! мы с фронтовиками».
Восторги, слезы всех оттенков.
Советы — Вспрянули крылами…
· · · · · · · · · · · ·
Свобода вздыблена орлицей.
Широк размах румянокрыл.
На утро красный стал столицей
Петровых улиц фас и тыл.
Вокруг — вооруженный лагерь;
Рабочий, опознавший штык,
Дворянство, Керенского на хер
Он мощно посылать привык.
Мошенства хитрого артистов
Хватают здесь и ловят там…
Начальство, бар, князей, министров
На заседаньях по дворцам…
Терещенко, Никитин, Коновалов
В подвалы, место под замок
Вам в казематы Петропавлов —
Ской Крепости.
Нева китом лежит свинцовым.
Угрюм береговой гранит…
Но пурпур в блесне облицовок
Навеки камень сохранит!
Скатилась ночь: туман и мокредь…
Запуган Невского простор
И это не ночная очередь…
То привидений — в очи ряд.
В 1920-х работает в газете «Русский голос», входит в литературную группу «Серп и молот». В 1930 году издает теоретический труд «Энтелехизм», в том же году начинает выпускать журнал «Color and Rhyme». В 1930-е годы пишет поэмы «Толстой», «Горький», монографию «Рерих. Жизнь и творчество», «Радио-манифест», сборник стихов «Бурлюк Д. 1/2 века» (1932).
В течение 1920-х годов вышло около двадцати книг Бурлюка. Почти все его произведения этого периода представляли собой своего рода коллаж из стихов, рисунков, теоретических статей, графической поэзии, дневниковых записей, воспоминаний и тщательно подобранных отзывов критики об авторе. На многих книгах Бурлюка, изданных в Америке, стоял гриф: «Д. Бурлюк. Поэт, художник, лектор. Отец российского футуризма».
В начале 1930-х годов Бурлюк еще продолжал литературно-издательскую деятельность. Он выпустил сборник-антологию, посвященную «светлой памяти В.В. Маяковского»,— «Красная стрела» (1932). В книгу вошли стихи Бурлюка, его рисунки, материалы для библиографии Бурлюка — литература на русском и других языках. Подготовил и выпустил, также включив туда свои произведения, литературно-художественный сборник ассоциации «Русских пролетарских писателей, художников и артистов в Америке» — «Серп и молот» (1932).
В дальнейшем Бурлюк выступал в основном как художник, и в этом качестве его судьба сложилась достаточно удачно. В 1930-60-х годах состоялось более тридцати выставок его картин. Ежегодно участвовал в выставках, занимаелся фотоискусством. В 1950-х в Хэмптон-Бейс (Лонг-Айленд) открыл собственную галерею. Пейзажи Бурлюка — поэзия в красках. На Парижской выставке 1962 года рядом с произведениями Пикассо, Брака, Кандинского, Матисса был представлен также Бурлюк.
…У моря синие глаза
Но их не встретишь взор
Их привлекает бирюза
Их легкий туч узор.
О выраженье этих глаз
Изменчиво в мгновеньях
То в них луна цветной алмаз,
То ветра нежно пенье…
Глаза морские пред грозой
Полны томленья страсти,
Полны бездонною тоской…
Бурлюк писал: «Истинное художественное произведение можно сравнить с аккумулятором, от которого исходит энергия электрических внушений. В каждом произведении отмечено, как в театральном действии, определенное количество часов для любования и разглядывания его. Многие произведения вмещают в себя запасы эстет-энергии на долгие сроки, как озёра горные, из коих неустанно вытекают великие реки воздействий, а истоки не иссякают. Таково творчество Н.К. Рериха».
Следующая цитата
Если опубликовать документ, 105-летие которого отмечается сегодня, обвинят в экстремизме. «Берите кирки, топоры и молотки и крушите, крушите без жалости седые почтенные города!» – такое, скорее, подойдет для люмпенов с Евромайдана, нежели для состоятельного итальянского интеллектуала, коим является автор цитаты, Филиппо Томмазо Маринетти.
«Манифест футуризма» напечатала французская газета Le Figaro, после чего этот документ взбудоражил умы всего цивилизованного мира. (К слову, до этого он раз десять публиковался в местной итальянской печати без какого-либо отклика. Но Le Figaro – другое дело.) Мир, от которого призывал отречься Маринетти, с восторгом принял это предложение: давайте, отрекайтесь!
«Гоночная машина, капот которой, как огнедышащие змеи, украшают большие трубы; ревущий автомобиль, словно изрыгающий картечь, - прекраснее статуи Ники Самофракийской.»
Маринетти призывал воспеть человека за рулем машины, подразумевая не конкретно водителя и не конкретно автомобиль, а повелителя новой эры механизмов. Столетие как шагала по миру промышленная революция, а общество признавало за машинами и механизмами исключительно утилитарные преимущества. Меж тем машины, облегчая людям жизнь, преображали и среду обитания как таковую, то есть вторгались в культурную и общественную составляющую бытия.
Люди предпочитали не замечать этого, вот машины и взбунтовались. Выразителем немого, но чрезвычайно убедительного бунта стал Маринетти. Побудительным мотивом к написанию «Манифеста» послужила автомобильная авария. Случилось это около полудня 15 октября 1908 года на улице Домодоссола в Милане. Маринетти с механиком Этторе Анджелини обкатывал новую Isotta-Fraschini (в двух кварталах на улице Монтероза находился завод этих выдающихся автомобилей). Улица прямая, как стрела, и довольно пустынная (по тем временам – окраина). И все же Маринетти не разошелся с двумя велосипедистами и улетел в канаву.Вслед за первым «Манифестом» вышли второй и третий. Поразительна легкость, с какой Маринетти обретал единомышленников повсюду, в первую очередь – в России. Давид Бурлюк, Алексей Елисеевич Кручёных, Маяковский. Завелись «кубофутуристы», «эгофутуристы» и даже «центрифугисты» (самый известный – Борис Пастернак). А все вместе – будетляне, «жители будущего». Русский манифест футуристов «Пощечина общественному вкусу» – почти калька с итальянского. Предлагалось сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. с парохода современности. (Маринетти призывал повернуть каналы и затопить музеи.) Автомобиль, что характерно, волновал и нищих русских футуристов. «Бак моего завинченного сердца наполнен вспыльчивым, как меняльная лавка, бензином…» – выражался Кручёных, «футуристический иезуит слова», как окрестил его Маяковский. У самого Маяковского связь с автомобилями окажется прочнее и разнообразнее. Одно из ранних стихотворений 1913 года называлось «В авто». Кося от фронта, поэт устраивается в Учебную автороту в Санкт-Петербурге. Это было, как известно, первое на Руси заведение, занимавшееся исследованием конструкций автомобилей, испытаниями, разработкой методик подготовки военных водителей. «Ночами учусь у какого-то инженера чертить авто.» Придет время, Маяковский пойдет арестовывать начальника автороты полковника Секретева – человека, повинного лишь в том, что ему больше нравился Пушкин с Толстым, нежели Маяковский с Бурлюком.
Новое вошло в клинч со старым. Хаотичная неукротимая энергия нового пересилила размеренно-рассудительное старое. Недаром между словами «футуризм» и «фашизм» часто ставят знак равенства. «Война – единственная гигиена мира», – заявлял Маринетти. Трудно отмерить в вихрях, пронесшихся над Европой, роль автомобиля. Вдохновительную, побудительную роль. Но как повлияли вихри на автомобиль? Шагнув со стихотворных строчек-лесенок, с театральных экспериментов, с живописных абстракций, футуризм прочно поселился в эстетике автомобилей 1920-х годов. Это был удивительный эволюционный этап, когда мысль (подхлестнутая футуристами) забежала вперед технологических возможностей. Получается, вдохновленные достижениями науки и техники, отвергая старое и славя новое, футуристы оказались даже слишком будетлянами?
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Читайте также: