Печорин о любви цитаты

Обновлено: 06.11.2024

Какое-то время Вера и Печорин состоят любовных отношениях, но расстаются.
". Мы давно не видались, – сказал я. "
". Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою. "
Печорин признается, что действительно любит Веру:
". узнаю в вашем портрете одну женщину, которую любил в старину. "

Спустя время после расставания в душе Печорина еще теплится любовь к Вере:
". зачем она не хочет дать мне случай видеться с нею наедине? Любовь, как огонь, – без пищи гаснет. "
Вера по-прежнему любит Печорина как рабыня:
". Ты знаешь, что я твоя раба; я никогда не умела тебе противиться… и я буду за это наказана: ты меня разлюбишь. "

Но Печорин не способен сделать Веру счастливой. Он мучает ее своим эгоизмом и холодностью:
". тебе очень весело меня мучить? Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий. "
". О, я прошу тебя: не мучь меня по прежнему пустыми сомнениями и притворной холодностью. "
Несмотря на это, Вера принимает Печорина таким, какой он есть.
". это одна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми моими мелкими слабостями, дурными страстями…"
". Я не стану обвинять тебя – ты поступил со мною, как поступил бы всякий другой мужчина: ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна. Я это поняла сначала…"

Следующая цитата

На данной странице вы найдете цитаты Печорина о жизни, вам обязательно пригодится эта информация для общего развития.

Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, — вот что я называю жизнью.

Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня.

Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.

Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!

Я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, — теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца.

Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, — только мне с нею скучно.

При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете — дороже жизни, чести, счастья!

Следующая цитата

На данной странице вы найдете цитаты Лермонтова о Печорине, вам обязательно пригодится эта информация для общего развития.

В романе "Герой нашего времени" Лермонтов высказывает свое авторское отношение к Григорию Печорину в нескольких эпизодах (два "Предисловия" и др.). Так, в начале романа автор говорит о том, что Печорин - собирательный образ современного человека со всеми его пороками:
". Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. "

Автор признает, что слишком часто встречал людей, подобных Печорину, поэтому решил написать о нем роман:
". автор этой книги <. > Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречал. "
". я также с некоторым нетерпением ждал появления этого Печорина; хотя, по рассказу штабс‑капитана, я составил себе о нем не очень выгодное понятие, однако некоторые черты в его характере показались мне замечательными. "

Из текста романа мы узнаем, что автор романа лично видит Печорина всего один раз. Через Максима Максимыча дневники Печорина попадают к автору романа. Эти дневники он публикует после смерти Печорина:
". Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге. "

Следующая цитата

Надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть:
как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только
почувствовать, что я должен на ней жениться, -прости любовь!
Моё сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет
снова.
Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою,
даже честь поставлю на карту, но свободы моей не продам.

Я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только
счастия, когда сердце чувствует необходимость любить
сильно и страстно кого-нибудь, -теперь я только хочу быть
любимым, и то очень немногими;
даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне
было бы довольно: жалкая привычка сердца.

Я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив,
я всегда приобре­тал над их волей и сердцем непобедимую
власть, вовсе об этом не стараясь.

Любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни;
невежество и простосердечие одной так же надоедают,
как и кокетство другой.

Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем
не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя,
для собственного удовольствия.

Беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые
годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой,
пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может:
тут начинается наше постоянство -истинная бесконечная
страсть, которую математически можно выразить линией,
падающей из точки в пространство;
секрет этой бесконечности -только в невозможности достигнуть
цели.

Я давно уж живу не сердцем, а головою.
Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки
со строгим любопытством, но без участия.

Я смеюсь над всем на свете, особенно над чувствами.

Печорин о дружбе

Я к дружбе не способен: из двух друзей всегда один раб
другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается;
рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае -
труд утомительный, потому что надо вместе с этим
и обманывать.

Печорин о своей молодости, о воспитании

В первой молодости я был мечтателем;
я любил ласкать попеременно то мрачные, то радостные образы,
которые рисовало мне мое беспокойное и жадное воображение.
Но что от этого мне досталось?
… Я вступил в эту жизнь, пережив её уже мысленно,
и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное
подражание давно известной книги.
Я стал читать, учиться – науки также надоели;
я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят
нисколько, потому что самые счастливые люди -невежды.

Во мне душа испорчена светом.

Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было;
но их предполагали - и они родились.
Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен.
Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал,
все оскорбляли:
я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы;
я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже.
Я сделался завистлив.
Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял.
И я выучился ненавидеть.
Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом.
Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца;
они там и умерли.
Я говорил правду - мне не верили.
Я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества,
я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства
счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так
неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние-
не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное,
бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной
улыбкой.
Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей
не существовала, она высохла, испарилась, умерла,
я её отрезал и бросил, -тогда как другая шевелилась и жила
к услугам каждого, и этого никто не заметил

Читайте также: