Марлон брандо цитаты о женщинах

Обновлено: 01.11.2024

В раннем детстве у меня был нормальный дом: отец, мать и две сестры, Фрэнсис и Джослин. Я обожал мать, ее красоту, обаяние, легкость. Однако это продолжалось недолго. Мать стала исчезать из дому. Однажды она вернулась домой пьяная, зазвала кошек в спальню и напоила их валерьянкой. Когда, опьяневшие, они легли вокруг нее, она заснула с таким благостным выражением лица, словно находилась среди лучших друзей.

Если что и вредно для желудка, так это смотреть, как актеры болтают о своей личной жизни по телевизору.

Единственная причина, по которой я задержался в Голливуде, — у меня не хватает смелости отказаться от денег, которые он предлагает.

Не ищите связи между размером ваших гонораров и силой вашего таланта.

Однажды мы снимали сцену в храме, и один из монахов попросил у меня автограф. Вот скажите мне, зачем монаху автограф?

В жизни должна быть любовь, нет другой причины жить. Люди не сильно отличаются от мышей, они рождены, чтобы выполнять те же функции — продолжать род.

С женщинами я поступаю так. У меня есть длинная бамбуковая палка с кожаной петлей на конце. Я забрасываю петлю им на шею, чтоб они не сбежали, но при этом не приблизились слишком близко. Это, в общем, похоже на ловлю змей.

Что-то меня может, конечно, взволновать, но это никогда не длится более семи минут, ровно семь минут — это мой предел.

Еда всегда была моим другом. Каждый раз, когда я хотел поднять себе настроение, я открывал холодильник.

Если все в жизни хорошо — жди подвоха. Я покрываюсь гусиной кожей, если у меня все действительно идет хорошо.

У меня ушло немало времени на то, чтобы осознать, что я звезда. «Трамвай «Желание» был уже пару месяцев в прокате — и тут по чуть-чуть до меня стало доходить. Как будто я все время спал и вдруг проснулся на куче конфет.

Быть актером — это идти на поводу у своего нервного импульса и вести жизнь бездельника. А вот поставить крест на карьере актера — это уже признак взросления.

Не знаю, чего люди ожидают от меня при встрече. Кажется, они боятся, что я помочусь на ладонь и шлепну их по заднице.

Кинозвезда — это человек, сидящий на сахарном троне под проливным дождем.

Мне кажется, что самое неприятное зрелище, которое только можно себе вообразить, — это пасть верблюда изнутри. Ну еще и девушка, поедающая осьминога или кальмара.

За свою жизнь я познакомился не с одним мафиози, и все они говорили, что им очень понравился «Крестный отец», потому что я сыграл свою роль с достоинством. Мне до сих пор не позволяют оплатить ни один счет в Маленькой Италии.

У меня есть шрам тут, шрам там, шрам на коленке и несколько шрамов на душе.

Я ненавижу рок-н-ролл. Он ужасен.

У меня не просто есть право на частное пространство — для меня это предмет первой необходимости.

Помню, однажды, в апреле, я был на Сицилии. Жаркий день, кругом цветы. Я люблю цветы, те, что пахнут. Гардении. В общем, я поехал туда один. Плюхнулся в цветочное поле. Уснул — и был счастлив.

Как у многих мужчин, у меня были гомосексуальные опыты, и мне за них совсем не стыдно. Если кто-то думает, что Джек Николсон и я — любовники, пусть продолжает так думать. Мне это кажется забавным.

Леонардо Ди Каприо похож на девочку.

Мне все равно, толстый я или нет. Денег я от этого меньше не зарабатываю.

Я один из тех людей, которые верят, что если будут хорошо вести себя в этой жизни, то попадут во Францию, когда умрут.

Следующая цитата

Ма́рлон Бра́ндо или Марло́н Брандо́ — американский актёр кино и телевидения, кинорежиссёр и политический активист. С. Канфер, биограф Брандо, назвал его одним из величайших актёров в истории, пояснив: «Существовал кинематограф до Брандо и после Брандо, так же как живопись до Пикассо и после Пикассо, литература до Хемингуэя и после Хемингуэя и поп-музыка до Синатры и после Синатры …». Схожего мнения придерживалась историк кино Молли Хаскелл: «Легенду киноэкрана можно охарактеризовать одним словом. Брандо. Как Гарбо. Или Фидо. … Есть только один Брандо».

Брандо стремительно ворвался в мир кинематографа, заявив о себе уже второй ролью в карьере — Стэнли Ковальски в экранизации знаковой пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“». Итогом полувековой карьеры актёра стал целый арсенал диаметрально противоположных ролей: революционера Эмилиано Сапата , древнеримского военачальника Марка Антония , байкера Джонни Страблера , портового работника Терри Маллоя , дона мафии Вито Корлеоне , сексуально озабоченного Пола , учёного Джор-Эла и помешанного на войне полковника Куртца . В 1961 году Брандо встал по ту сторону камеры, поставив вестерн «Одноглазые валеты».

Личная жизнь Брандо складывалась не так радужно, как актёрская карьера. У него было немного друзей , а окружающие считали его «человеком с тяжёлым характером». Актёр был трижды женат, имел многочисленные романтические отношения с женщинами, а также, по собственному признанию, и с мужчинами, к концу жизни обзавёлся восемью детьми — и это не считая приёмных, а также и тех, чьё родство с Брандо не было официально установлено. Вне актёрской деятельности Брандо был заядлым политическим активистом, поддерживавшим в основном Движение американских индейцев и Движение за гражданские права чернокожих.

Марлон Брандо ушёл из жизни 1 июля 2004 года от дыхательной недостаточности. Последние годы он страдал ожирением, практически не выходил из дома. Незадолго до смерти актёр занял четвёртое место в списке «100 величайших звёзд кино за 100 лет», составленном Американским институтом киноискусства, и вошёл в список ста наиболее влиятельных людей XX века по версии журнала Time. В его активе — два «Оскара» , два «Золотых глобуса» и три награды Британской киноакадемии . За одну из последних ролей — доктора Моро — Брандо была вручена антипремия «Золотая малина». Wikipedia

Следующая цитата

Сегодня легендарному актеру Марлону Брандо исполнилось бы 90 лет. Его актерская карьера имела множество взлетов и падений. Он сыграл с десяток выдающихся ролей, его часто сопровождали скандалы за пределами съемочной площадке, а любовь Брандо к женщинам была известна далеко за пределами Голливуда. К сегодняшнему юбилею в oKino.ua собрали лучшие цитаты актера о работе в кино, тяготах профессии и голливудских коллегах.

Быть знаменитым — все равно, что сидеть на сахарном троне во время проливного дождя.

У него очень вежливые манеры, очень приятные и очень естественные. Но прежде всего, он чрезвычайно интеллектуальный. Он почти совершенен. Я думаю, он приобрел все это в результате борьбы: ему приходилось много бороться в жизни, но он смог преодолеть трудности. А теперь он режиссер, и я очень счастлив, что могу помочь ему, снимаясь в его фильме («Храбрец»). Мои чувства к нему — это одновременно и чувства отца, и чувства друга. Их очень трудно разделить, потому что Джонни — очень зрелая личность, он очень глубоко понимает других людей, и у него очень серьезное восприятие жизни. Но я ничего не могу с собой поделать: отцовские чувства я к нему тоже испытываю.

Наибольшая моя проблема в том, что я не способен глубоко любить. Поэтому в отношениях с женщинами я всегда использую длинный бамбуковый шест с кожаной петлей на конце. Я набрасываю эту петлю на шею так, чтобы они не могли уйти или подойти слишком близко. Это похоже на ловлю змей.

Я отправился домой и сделал несколько проб, чтобы убедиться, смогу ли я играть по-итальянски. Я нанес себе макияж, запихал под щеки салфетки Kleenex и начал импровизировать сначала перед зеркалом, а потом и перед телевизором. Только увидев себя со стороны, я понял, что смогу создать персонажа, на котором будет держаться история. Люди из Paramount, посмотрев на это, были в восторге.

Об актерской игре

Актер — это не больший поэт, чем обычный конферансье. При этом актерская игра — это выражение невротических импульсов. Лучшее из того, что она мне дает, — деньги на психоаналитиков. Но если что и вредно для желудка, так это смотреть, как актеры на телеэкране рассказывают о своей личной жизни.

Туземцы южных морей не говорят по-английски, но их запаса слов хватит, чтобы разделить все фильмы, сделанные в Голливуде, на два разряда: пиф-паф и чмок-чмок.

О сложностях профессии

На свете нет ничего важнее актерской игры. Эта профессия даже древнее проституции! Человекоподобные обезьяны и те уже играли! Посмотри сейчас на шимпанзе. Нет, лучше на горилл. Особенно на опытных самцов с сединой. Если ты будешь смотреть ему прямо в глаза, он обязательно атакует тебя. Это то же самое, что смотреть на пьяного в баре. Как только он поймает твой взгляд, сразу заорет: «Эй, ты на кого это уставился?!» Но он не играет. А горилла играет. Так и актер. Он должен постоянно помнить о том, что в зале сидит зритель, который заплатил наличные не только за билет, но еще и за поп-корн, колу. И он, зритель, будет чувствовать себя обманутым, ограбленным, если актерам на экране не удастся его заставить поверить в их игру. А это происходит только тогда, когда зритель забывает, что перед ним ломают комедию. Я ведь не умираю на экране, но он должен верить в мою смерть.

Лучшие актеры — это режиссеры на съемочной площадке. Представьте себе картину. Отснят эпизод, режиссер хвалит актеров, говорит, как они чудесно играли, и вдруг добавляет: «Только вот в чем проблема: свет падал плохо, надо бы переснять». И следит за реакцией. Так делает любой человек. Мы играем, когда здороваемся на улице или в офисе. Я имею в виду человека любой профессии. Мы говорим: «Привет, как дела? Выглядишь прекрасно». И смотрим на реакцию. Стараемся понять, рад человек встрече или нет. И это естественно.

Мне кажется, смешно, что американское правительство напечатало лицо Элвиса Пресли на почтовой марке после того, как он умер от передозировки. Его поклонники не говорят об этом, потому что не хотят лишаться своих мифов. Они всячески игнорируют тот факт, что он был наркоманом и утверждают, что он изобрел рок-н-ролл. Хотя на самом деле он просто взял его из культуры афроамериканцев: они пели подобные песни несколько десятилетий до того, как он пришел, начал копировать их стиль и стал звездой. Но людям удобно верить в то, что здесь и сейчас, в то, что настолько очевидно.

Три или четыре раза я наставлял на кого-то пистолет. У меня был страх после истории с Чарльзом Мэнсоном, и я решил обзавестись оружием. Я не хочу, чтобы кто-то приходил в мой дом и творил там хаос. В моем жилище в Лос-Анджелесе и так хватало бед. Например, там нашли жертву «душителя со склонов холмов». А мой сосед был убит, его задушили в ванной. Малхолланд-Драйв полон сумасшедших. И эта паника и борьба с ней постоянно сопровождают нас.

Мэрилин была очень чувствительным, необычным человеком, и куда более проницательной женщиной, чем принято считать. Ее жизнь котилась по наклонной, но она имела сильный эмоциональный интеллект, особую интуицию, понимание того, что чувствуют другие — что кажется мне самым изысканным типом интеллекта. Мы часто виделись с ней, вплоть до ее смерти в 1962 году. Есть предположение, что она должна была тайно встретиться с Робертом Кеннеди, который хотел порвать с ней. Но у нее не было депрессии в то время, о чем нам так часто говорят. Думаю, если б она спала с Кеннеди, то обязательно пригласила бы меня на обед с ними. Я всегда считал, что она не могла покончить с собой, ее убили.

Следующая цитата

Из автобиографии Марлона Брандо "Песни, что пела мне мать":

Когда в 1943 году, весной, я вышел из такси, на котором доехал с вокзала Пенсильвания стейшн до дома сестры в Гринвич Вилидж, на мне была ярко красная фетровая шляпа. Я полагал, что этим сражу всех наповал. Я с нежностью вспоминаю эти первые дни в Нью Йорке, особенно переполнявшее меня чувство освобождения от подчинения каким бы то ни было авторитетам и сознание того, что я могу пойти куда угодно и делать что угодно в любое время.

В один прекрасный вечер я пошел на Вашингтон сквер и впервые в жизни напился. Я уснул прямо на тротуаре, и никто меня не потревожил. Когда мне захотелось писать, я встал и облегчился за кустом. Никто не сказал, что я не имею права этого сделать. Я был в восторге оттого, что сплю на тротуаре Вашингтон сквер, не имея никаких обязательств ни перед кем и ни перед чем. Если мне не хотелось ложиться спать, я не ложился. В эти первые недели у меня выработалась схема сна, сохранившаяся на всю жизнь: бодрствовать за полночь, а потом спать до десяти или одиннадцати утра.

Однажды я всю ночь веселился на какой то вечеринке в Бруклине, а около шести часов выглянул в окно и в сером свете утра увидел улицы, освещенные фарами автобусов, грузовиков и такси. Потом тротуары стали заполняться людьми с портфелями, торопившимися в офисы. Я подумал: «О Господи, как ужасно было бы каждый день вставать рано утром и идти на работу!»

Несмотря на полную свободу, которой я наслаждался в Нью-Йорке, по одному из писем, написанных родителям, можно сделать вывод о смятении, царившем в моей душе: “Занятия начинаются завтра, и я очень рад, потому что я уже здорово устал от всех этих водителей, пацифистов, философов, психов, прочих забавных людей, Нью-Йорка и самого себя. О, Боже ты мой! я все время ищу какой-то ответ. Но ответа нет. Ничего нет. Я пытаюсь расслабиться, но все время одно и то же. Я уже умаялся размышлять о правде и ее аспектах. Я ничего не нахожу. Ничего не добавляется. Вокруг меня так много горечи, страха, ненависти и неправды. Я хочу что-то сделать со всем этим. Я просто бешусь оттого, что сам боюсь высовываться. Если ты хочешь быть добрым, и умным, и хорошим, и правдивым, люди называют тебя лжецом, шарахаются от тебя и ненавидят. Я прилагаю все усилия, чтобы понять и простить, но если бы меня попросили выразить словами и действиями то, что я иногда чувствую, я ни за что в жизни не сумел бы. Общество не позволит людям быть хорошими, потому что все постоянно чего-то боятся. Я пытался быть разумным и оставаться в рамках, но от этого у меня возникало ощущение, что я словно отказываюсь от собственных мыслей и принципов. “

Я посещал Новую школу социальных исследований всего год, но что это был за год! Школа и сам Нью Йорк стали убежищем для сотен удивительных евреев из Европы. Эти люди невероятно обогатили интеллектуальную жизнь города – наверное, за сравнимый отрезок времени никогда и нигде не случалось ничего подобного. Эти евреи в значительной мере воспитали меня. Я жил среди евреев. Они были моими учителями, они были моими работодателями, они были моими друзьями. Они ввели меня в мир книг и идей, о существовании которых я и не подозревал. Я проводил с ними ночи напролет – задавал вопросы, спорил, испытывал себя, понимал, как мало я знаю, насколько я косноязычен и насколько поверхностным было мое образование. Я даже не закончил колледжа, а многие из них получили ученые степени в лучших европейских университетах. Я чувствовал себя тупицей, мне было стыдно, но они поощряли мое стремление учиться всему подряд. Они пробудили во мне жажду информации. Я поверил, что, если я узнаю больше, я стану умнее, со временем я понял, что это не так. Я читал Канта, Руссо, Ницше, Локка, Мелвилла, Толстого, Фолкнера, Достоевского и десятки других авторов, многие из которых так и остались для меня непонятными.

Помимо ученых и преподавателей из Восточной Европы, моим образованием в те годы занимались и еврейские девушки, большинство из которых были более умными, утонченными и опытными, чем я. В то время среди девушек из богатых еврейских семей было принято снимать квартиру в городе и весело проводить время перед тем, как всерьез заняться карьерой или выйти замуж после окончания колледжа. Я с моей простотой и неловкостью, наверное, выглядел в их глазах инопланетянином из какой то далекой галактики. Я был гоем, почти необразованным, я ездил на мотоцикле; я был молод, безусловно, привлекателен, полон сил, энергии и сексуальности – короче говоря, экзотический экземпляр, весьма непохожий на мальчиков, среди которых они выросли. Я не придерживался их правил, а они – моих. Я был интересен для них, а они – для меня. В плане секса многие из них были опытнее меня, а я оказался благодарным и податливым учеником. Я особенно хорошо помню Кэролайн Брукс, красивую женщину лет на десять старше меня: я всегда жалел, что не установил с ней более прочных отношений. Ее отличали не только внешняя привлекательность и хорошее образование, она была воплощением элегантности, шарма, вкуса и понимания красоты. Думаю, что я казался ей деревенщиной – девятнадцатилетний паренек с фермы, все еще боящийся, что на его башмаках остался навоз, – но она многому научила меня. Однажды мы с Кэролайн шли по Пятьдесят седьмой улице, и я задал ей невинный вопрос: – Правда забавно, что вокруг так много блондинок в норковых шубах?

Прямо перед нами как раз шла белокурая женщина в норковой шубе.
– Она еврейка, сказала Кэролайн.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Ну, потому что. Я не знаю, просто она еврейка и все.
Я удивился:
– Ты имеешь в виду, что только по тому, что она блондинка и носит норку.
– Нет, – перебила она, – послушай, я еврейка и знаю, как выглядят евреи спереди, сзади, сбоку и сверху.
– Ну а как ты отличаешь еврея от нееврея?
Она ответила:
– Чтобы понять это, надо быть евреем.
Это поразило меня, и я подумал, что Кэролайн невероятно проницательна.

(В Нью-Йорке Марлон жил у своей сестры. Работал водителем грузовика, продавцом лимонада, потом жил то там, то сям. Потом поступил в театральную школу и начал играть во второсортных пьесках. Такая жизнь юного Брандо вполне устраивала. Денег более-менее хватало, да и с девчонками проблем не было. Марлон наслаждался свободой и вел жизнь богемного чудака - брал уроки психологии, истории искусств, разговорного французского, ночи напролет стучал на тамтаме (так что соседи неоднократно вызывали полицию), отвечал на телефонные звонки разными голосами и плакал, смотря "Бэмби". Все его имущество состояло из барабана, проигрывателя, красного пианино и пары книг, а гардероб - из майки и голубых джинсов).

Осенью 1943 года я сообщал о своих успехах родителям в письмах, написанных, казалось, совершенно другим и мало знакомым мне человеком, наивным ребенком, пытавшимся понять галактику, в которую его забросило, и ищущим свое место и свою цель в жизни: “…я понял, что иметь совершенно искренние и откровенные отношения с девушками невозможно. Честно говоря, с большинством из них мне скучно. я читал Библию. Там много красивых мыслей, но ко мне они не имеют никакого отношения. Нана (бабушка), почему они призывают бояться Бога? Я не понимаю. я сейчас еду в метро и пишу то, что приходит в голову…я не понимаю жизнь, но тем не менее живу изо всех сил. Вы все замеча тельные, я вас очень люблю”. Я всегда интересовался другими людьми – что они чувствуют, что они думают, чем они мотивируют свои поступки, – всегда старался найти ответы на эти вопросы. Если я не могу понять какого то человека, я буду ходить за ним по пятам, как шпион, пока не разберусь в его характере и в том, как он проявляется. Я делаю это не для личной выгоды – хотя и признаю, что в молодости это дало мне кое какую выгоду, – а потому что меня интересуют не только другие люди, но и я сам. Проблема мотивации поведения бесконечно занимает меня. Почему мы ведем себя именно так, а не иначе? Какие внутренние импульсы заставляют нас идти тем или иным путем? Это интересует меня всю жизнь. Я любил ходить из одного кафе на Вашингтон сквер в другое, просто наблюдая за людьми. Находясь с женщиной, я пытался понять, почему она решила закинуть ногу на ногу или закурить именно сейчас, почему в определенный момент нашего разговора она вдруг захотела откашляться или откинуть волосы со лба.

Я всегда стремился узнать, угадать и оценить те подробности, которых люди не знают о самих себе. Я докапывался и проверял свои догадки до тех пор, пока не выяснял, нас колько они способны любить, ненавидеть, злиться, отстаивать свои интересы, понимать свои цели в жизни и добиваться их, пока не понимал, каковы пределы их возможностей и как вообще они устроены. Меня точно также интересовали и собственные возможности и их пределы, я проверял и оценивал себя – насколько я честен, насколько фальшив, настолько материалистичен или склонен к сверхъестественному, насколько напуган, до какой степени могу рисковать и что больше всего страшит меня.

"Некоторые думают, что я бесчувственный. Возможно это и правда. Львиное сердце служит барьером для меня, потому, что я слишком чувствительный. Если в одной комнате со мной окажутся 200 человек, которые меня обожают, но одному из них я неприятен, я уйду."

"Существует ошибочное мнение о человеке. Как-то мне сказали, что я думаю как женщина. А я могу с гордостью сказать, что иногда я действительно стараюсь мыслить как женщина. Я всегда отношусь к своим киноперсонажам с любопытством и заботой. Я подхожу к ним, представляя будто я-это моя мама, сестра или если бы я был Стэллой Адлер. Я чувствую, что Стэлла всегда рядом со мной. Только после того, как я проанализировал героя, пропустил его характер через себя, я найду к нему подход. Женщины продолжают наш род, мы должны заботится о них."

“Быть актёром - это идти на поводу у своего нервного испульса и вести жизнь бездельника. А вот поставить крест на карьере актёра - это уже признак взросления”.

«Я всегда старался делать свою работу как можно лучше, но меня всегда больше интересовали другие вещи. Я так и не смог решить, что же меня интересует больше всего… Я могу 45 минут наблюдать за муравьями, и мне ни на мгновение не станет скучно. Жаль, что нельзя иметь десять или пятьдесят жизней, потому что в мире столько любопытных вещей».

"Я всегда имел чувственное место для хрупкой женщины — эмоционально хрупкой женщины. кто бродил, удивлялся и боялся неожиданностей. Эти женщины напомнили мне мою мать, и поэтому я чувствовал себя обязанным заботиться о них. Я чувствовал нежность по отношению к ним, не такую как по отношению к другим. Затем я стал ощущать чувственность ко всем людям, которые выглядели немного хилыми и немного потерянными. И когда я достиг определенного возраста, когда многие были потерянными, я стал чувствовать нежность — чувствовать любовь и уважение - по отношению ко всем людям. Порочный, но замечательный человек, моя мама. Это у всех людей внутри, и поэтому мы должны быть нежны по отношению ко всем людям. Это хорошо для них и хорошо для нас. Мне потребовалось не так много времени, что почувствовать себя именно так”.

«Я таков, каков я есть, и если для того, чтобы сохранить своё «я», мне нужно будет биться головой о стену, я это сделаю».

“Наибольшая моя проблема в том, что я не способен глубоко любить”.

“За несколько месяцев перед свадьбой я был в Японии, где снимался во вздорном фильме под названием «Сайонара», который приказал мне похудеть на 10 килограммов. Ох, эта американская диета…Однако я ел сколько влезет, благодаря моей партнерше Мико Така. Она приносила в номер рисовые пирожные, обильно политые взбитыми сливками, и жирную рыбу, прекрасную рыбу, приготовленную в остром соусе. Еще немного, и я бы влюбился в нее, такая она была оливковая, и косоглазенькая, и черноволосенькая, и субтильненькая – как статуэтка из китайского фарфора… Что тут говорить, я боялся до нее дотронуться. Мне казалось, что у нее косточки хрупкие, как эти пирожные. Ну а потом – в Америке меня ждала Анна…»

Анна Кашфи: “Вернувшись из Японии, Марлон привез элементы восточной культуры и стал требовать от меня, чтобы наши вечера проходили «по-японски». Для Брандо это означало, что я должна была носить традиционную одежду гейш. В длинной юбке и в деревянных туфлях кланяться, стоя на коленях на циновке, подносить ему чашку сакэ, вытирать его лоб влажным полотенцем, смеяться его шуткам и позволять ему заглядывать мне под кимоно на предмет выяснения, есть ли там нижнее белье”.

Анна Кашфи: “Трудно описать очарование Брандо. Это был вихрь, водоворот… Он закрутил и меня. Я любила его, ненавидела и терпела. Когда он говорил, то нередко запинался, смущался, а часто просто нес совершенно бессмыслицу. Но вместе с тем он, как магнитом, притягивал к себе журналистов, интеллектуалов и целый полк поклонников. Как соблазнитель Брандо был совершенно неуклюж, не заслуживал внимания и как любовник. Я переспала с ним больше из любопытства. Его манера ухаживать была полна хитростей гильотины. В тот вечер мы смотрели телевизор у меня дома. Не говоря ни слова, Марлон взял меня на руки и отнес в спальню. Когда я после поинтересовалась у него, было ли это что-то вроде изнасилования, он ответил: «Изнасилование – это просто атака дружественной армии. Нередко Марлон пускался в самокопание. «Нам необходимо любить, – говорил он в такие минуты. – Это единственный смысл нашей жизни. А я не могу любить. Не могу найти человека, который заставил бы меня забыть о себе. Но я этого очень хочу».”

В 1961 году Брандо первый и единственный раз попробовал себя в качестве режиссера - снял вестерн “Одноглазые валеты”. Ему не понравилось: “Режиссёр вынужден вставать на заре, как дикий зверь. А вечером должен организовывать всё на завтра. Слишком много работы”. «Я никогда по-настоящему не любил сниматься, но не было ничего другого, что давало бы большие деньги за подобное дурачество”.“Если бы мне предложили за подметание пола в студии такие же деньги, как за исполнение роли, - я бы подметал пол”.

Актерская самоотдача принесла Брандо первого “Оскара” за лучшую мужскую роль в фильме “В порту”, в 1955-м. Держать эту планку постоянно было невозможно, это понимал и сам Брандо. “Меня что-то может взволновать, но это никогда не продолжается больше нескольких минут. Это мой предел. Иногда я удивляюсь, почему просыпаюсь по утрам”. После лент “Сайонара”, “Дезире” Брандо лишился поддержки уважаемых им режиссёров и хватался за любые роли. Последней попыткой выплыть стал его неудачный режиссёрский дебют - “Одноглазые валеты”. “Если у меня и оставались иллюзии относительно того, что я художник, то теперь это всего лишь большая холодная надежда”. А его обвинили в намеренном саботировании следующей киноработы “Мятеж на Баунти”. Звезда постоянно требовала переписывать сценарий. Брандо и не думал раскаиваться. “Можно сказать, я считаю свой средний возраст временем, когда можно всех посылать подальше”.

В фильме "Последнее танго в Париже" Брандо много импровизирует. В некоторых диалогах мы узнаем о его детстве и его жизни. А его монолог с умершей женой - это монолог с его матерью. Многие переживания его жизни открываются заново в этом фильме. “У меня было чувство, будто я осквернил что-то самое сокровенное в себе - говорил он об этой роли. - И я больше не желаю так страдать”. "В "Последнем танго в Париже" Марлон сыграл совсем не так, как в других своих фильмах. Он приоткрыл нам часть своей внутренней жизни, которую всегда держал в секрете. Я думаю, Марлон подарил мне важную часть себя, и я буду вечно благодарен ему за это", - Бернардо Бертолуччи.

Читайте также: