Манифест киборгов донна харауэй цитаты
Обновлено: 21.11.2024
Прошло более трех десятилетий с тех пор, как был впервые опубликован знаменитый «Манифест киборгов» [1] Донны Харауэй. Этот чрезвычайно провокационный, но в то же время концептуально насыщенный текст стал своего рода образцом для левого женского утопизма, создав особый интеллектуальное пространство, где мощные имажинативные практики парадоксального иронического мифотворчества сопровождались целым рядом непомерно важных теоретических интуиций. Впоследствии эти интуиции были освоены широким кругом исследовательниц и исследователей, среди которых только часть относится к собственно женскому движению. Сама Харауэй уже давно превратилась в персонажа массовой культуры, ее имя и идеи можно встретить на страницах научно-фантастических книг, в киберпанковских инсталляциях, на транспарантах митингующих и даже в фильмах-аниме [2].
Создание яркого утопического горизонта является ключевым способом теоретизирования Донны Харауэй. По ее словам, радикальному левому феминизму следует постулировать в качестве нормативной фигуры не богиню, восстанавливающую свои царские права, а киборгиню (female cyborg) - подчеркнуто искусственную биотехнологическую субъектность, изъятую из институционального политического поля и любых иерархических практик. Именно поэтому смертельным врагом киберфеминизма является не столько патриархат, андроцентризм и гендерное неравенство, сколько сам архетип богини, вечной женственности (иногда «самки»), который выражается через апелляцию к «уникальному женскому опыту» и на финальном этапе непременно порождает жажду возвращения к истокам. Как говорит Харауэй: «Киборг не узнал бы Эдемского сада, он не из праха создан и не может мечтать о возвращении к праху». Поэтому главным ресурсом для работы воображения здесь служит не столько рафинированная квази-архаичная мифология, сколько научная фантастика, которую предлагается рассматривать в том числе, как эмансипаторную интеллектуально-художественную практику, помогающую очертить футуристические перспективы через артикуляцию преимуществ и опасностей, которые ждут нас в будущем.
От гибридов к видовым содружествам.
Интересно, что в 2003 году Харауэй выдает новый программный документ под названием «Манифест видовых содружеств: собаки, люди и значимая инаковость» [4], где формулирует ряд принципиальных положений, задающих общее русло ее исследований до сих пор. Понятие «видовые содружества» ( «companion species») предлагается как своего рода экополитическая альтернатива традиционным социологическим понятиям (таким как сообщество, семья, государство), которые не способны охватить коллективное единство человеческих и не-человеческих существ, представляющих различные биологические виды, но разделяющих общее жизненное пространство. Культурный плюрализм рассчитан исключительно на людей - способность к релятивизации культур хорошо срабатывает при сравнительном антропологическом исследовании, но она не может опровергнуть тот факт, что мы живем в общем мире, который, между тем, принадлежит не только людям.
На этом фоне автор признает недостаточность собственного понятия киборга:
«Киборги могут служить прообразами жизни среди противоречий, чувствительных к природнокультурным повседневным практикам, будучи противопоставленными ужасным мифам самозарождения. [. ] Однако образы киборгов плохо срабатывают в ходе риторической работы, необходимой для онтологической хореографии в рамках технонауки. Поэтому я стала рассматривать киборгов как младших членов большого и странного семейства видовых содружеств».
Так что видовые содружества - это биотехнокультурные коллективы, члены которых формируют и трансформируют условия жизни друг друга. Позже для обозначения этого процесса Харауэй стала использовать понятие «интра-акции», заимствованное у феминистской исследовательницы Кэрен Бэрад, тем самым указывая на то, что нам приходится иметь дело не с совокупностью разрозненных живых и неживых объектов, вступающих между собой во взаимодействие (интер-акцию), а с уже связанной множественностью, т. н. «Species assemblage» - межвидовой группой, внутри которой специфическим образом распределяются и перераспределяются множественные формы агентности.
Сама Харауэй уже давно превратилась в персонажа массовой культуры, ее имя и идеи можно встретить на страницах научно-фантастических книг, в киберпанковских инсталляциях, на транспарантах митингующих и даже в фильмах-аниме.
Ставка на искусственность, в случае Харауэй, не предполагает радикализации разрыва между природой и культурой, натуральным миром животных и цивилизацией людей. Все совсем наоборот. Киборг является главным свидетельством бессмысленности подобных разрывов. Технологизация тела раскрывает возможности заново пережить и осмыслить его «животное» существование, повысить сенситивность, реабилитировать альтернативные формы чувственности, снизить эксплуатационное напряжение отношений с другими живыми существами (человеческими и нечеловеческими). Феминистическая (и, шире, левая) критика нередко склонна имплицитно воспроизводить подобные бинарные оппозиции, пытаясь провести четкое разграничение, например, между полом как морфологической характеристикой организма и гендером как особой социокультурной реальностью, распределяя, словно по умолчанию, достаточно сложную и запутанную действительность между двумя автономными онтологическими регионами.
Однако технологически скорректированное тело является одновременно организмом и артефактом, разрыв по линии природа-культура в нем снимается. В этом плане идея киборга чрезвычайно близкой к идее гибрида в версии Бруно Латура [3]. Харауэй утверждает: «Мы все — химеры, выдуманные и сфабрикованные гибриды машины и организма; короче, мы — киборги!».
Новейшая геохронология и экологический утопизм.
Смещение, произошедшее в творчестве Харауэй течение этого периода, можно толковать как поворот в сторону экоглобализма. В 2000 году нидерландский химик и нобелевский лауреат Крутцен вместе с американским биологом Юджином Стормером через информационное письмо Международной программы исследования геосферы и биосферы внедрили в официальный экологический дискурс понятие «антропоцен». Этим понятием предлагалось обозначить новейший геологический период, который пришел на смену предыдущему периоду - голоцену, с тех пор как человеческая деятельность стала оказывать определяющее влияние на планетарную экосистему. Оно быстро приобрело популярность среди ученых в области STS, исследователей глобального экологического кризиса и левых интеллектуалов-антиглобалистов, к которым относится и Донна Харауэй. Антропоцен становится ключевым свидетельством «историчности» природы, ее зависимости от человеческих решений и их непредсказуемых последствий. Однако эта связь действует также и в обратную сторону, и глобальная интерактивная сеть «нечеловеческих существ», которую обычно называют «природой», также постоянно влечёт за собой множество общественно важных последствий, которые сегодня становится все сложнее игнорировать. Левые исследователи быстро уточнили это понятие, сказав, что проблема не столько в самой человеческой деятельности, сколько в глобальной капиталистической системе, функционирующей в режиме тотальной эксплуатации планетарных ресурсов, мотивированного жаждой экономической наживы, что дает основания говорить о капиталоцене [5].
Лавкрафт пожимает плечами
Поскольку понятие антропоцен созвучно понятию антропоцентризма, Харауэй не может пройти мимо него, не сформулировав глобальной альтернативы. Эта альтернатива может быть действенной только при условии, что будет носить утопический квази-мифологический характер, то есть будет способно возбуждать воображение и побуждать к радикальным изменениям. Антропоцен / капиталоцен / плантациецен является ничем иным, как состоянием глобальной экологической дестабилизации, которая рискует превратиться в аналог большого Мелового вымирания, произошедшего 65 млн лет назад и унесшего за собой динозавров.
Чтобы спасти планету, с ней необходимо породниться, какими бы странными, таинственными, чужими и отвратительными нам не казались некоторые из ее жителей. Ужас, что вселяет в нас Ктулху и его щупальцевидные родственники, - это свидетельство глубокого эмоционального разрыва между людьми и другими землянами, с которыми мы разделяем наше жизненное пространство. Приближение к ктулхуцену должно происходить через коренное теоретическое и практическое переосмысление представлений о родстве. Лавкрафт на это мог бы только пожать плечами.
(c) Анастасія Голумбовська
(c) Анастасія Голумбовська
Технологизация тела раскрывает возможности заново пережить и осмыслить его «животное» существование, повысить сенситивность, реабилитировать альтернативные формы чувственности, снизить эксплуатационное напряжение отношений с другими живыми существами.
Однако, концепту киборга присущи три принципиальных недостатка:
- Он остается антропоцентричным, ведь под киборгом обычно подразумевается смесь человеческого организма и созданных людьми технологий;
2. Он имеет вторичный статус, ведь предполагается, что киборг — это результат сочетания двух типов первичного материала: природного и технологического;
3. Он обозначает только киборга-индивида, чья принадлежность биологическому виду или социальному коллектива довольно проблематична.
Первый дефект освещает неадекватность этого понятия для рассмотрения нечеловеческих существ, почти полностью отданных на откуп а-историчной «чистой природе». Второй дефект создаёт впечатление, что киборги появляются только в определенный исторический момент и сосуществуют во времени и пространстве с другими типами объектов, среди которых большинство является чисто природными, а некоторые - чисто технологическими / культурными. Третий дефект свидетельствует о низкой социологической чувствительности этого понятия, не дающий возможности говорить о популяции / сообществе киборгов. Все это указывает на методологическую ограниченность концепта киборга, поскольку релятивизация оппозиции природы-культуры не может быть локализована только на небольшом историческом промежутке, здесь нужно что-то радикально другое.
Следующая цитата
Представьте себе мир будущего, в котором не будет места ни полу, ни гендеру. Таким его увидела в 1985 году профессор Донна Харауэй, когда опубликовала «Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х». Харауэй предложила представить альтернативную реальность, в которой люди будут отождествлять себя с принципиально новым, безгендерным классом ― киборгами. Это эссе, ставшее одним из программных текстов постгендеризма ― движения, нацеленного на устранение социального неравенства путём стирания гендера, ― издательство Ad Marginem (совметно с Музеем современного искусства Гараж) выпустило на русском языке для массового читателя. Но что значит «размытие пола», о чём спорят постгендеристы и при чём здесь киборги? Попробуем разобраться.
Культурный плюрализм рассчитан исключительно на людей - способность к релятивизации культур хорошо срабатывает при сравнительном антропологическом исследовании, но она не может опровергнуть тот факт, что мы живем в общем мире, который, между тем, принадлежит не только людям.
Манифест киборгов
В своём манифесте Харауэй рассуждает о поиске идентичности в эпоху, когда раса, гендер и социальный класс перестали быть основой цельной личности. Исследовательница пишет, что гендерное, расовое и классовое сознание навязаны нам «страшным историческим опытом противоречивых социальных реальностей патриархата, колониализма, расизма и капитализма». Она призывает попытаться представить другой, постгендерный мир, в котором на смену женщинам и мужчинам приходят киборги.
По Харауэй киборг ― это «гибрид машины и организма, создание социальной реальности и вместе с тем порождение фантазии». Речь идёт не только о том, что человеческое тело изменится благодаря новым технологиям — вместе с ним модифицируется и образ мышления. У киборга нет пола, а значит, и привычные категории сексуальности к нему неприменимы. Новый по всем статьям человек не вписывается и в нынешние социальные рамки ― а значит, киборгу нужна будет новая, постгендерная модель общества. В «Манифесте» Харауэй, критикуя традиционные взгляды на феминизм, использует метафору киборга, чтобы подтолкнуть феминисток пойти дальше устоявшихся понятий о поле и гендере.
Нет гендера ― нет неравенства
Рассуждая о предпосылках к постгендеризму, киберфеминистка Алла Митрофанова приводит в пример Революцию 1917 года, которая «уравняла права, убрала сакральность брака и частного: политизировались детские сады, столовые и институты, ранее бывшие женскими, медицина стала бесплатной, ввели аборты». Дискуссии об этом велись ещё на женском съезде в Петербурге в 1908 году: его участницы указывали на то, что организация семьи связана с организацией власти. «Соответственно, революция должна была переописывать не только власть, но сексуальные и семейные отношения, политики повседневности». Переопределение «мужского» и «женского» должно было привести к изменению понятия семьи как «ячейки общества» ― и, как следствие, переделать само общество.
У киборга нет пола, а значит, и привычные категории сексуальности к нему неприменимы. Новый по всем статьям человек не вписывается и в нынешние социальные рамки ― а значит, киборгу нужна будет новая, постгендерная модель общества
Современное понимание постгендеризма зародилось в конце 80-х. Движение выступало за уравнение всех людей с помощью био- и репродуктивных технологий. Харауэй писала, что гендерные роли, социальное разделение, физические различия негативно влияют и на людей в целом (социальное неравенство приводит к напряжённости и конфликтам), и на отдельных личностей (тех, кто не принадлежит в полной мере ни к одному из традиционных гендеров). Отказаться от деления на «мужское» и «женское» она предлагала радикальным способом ― устранив гендер как таковой.
Сторонники постгендеризма подхватили эту идею. По их мнению, по мере того, как будут развиваться репродуктивные технологии, секс ради потомства будет больше не нужен; постгендерные люди будут и матерями, и отцами своим детям. «Под постгендеризмом сегодня понимают преодоление бинарной гендерной системы с помощью биотехнологий и трансформацию человеческой природы, отношений и системы распределения власти между (новыми) полами», ― уточняет социолог и философ Полина Дячкина.
Чтобы спасти планету, с ней необходимо породниться, какими бы странными, таинственными, чужими и отвратительными нам не казались некоторые из ее жителей.
У феминисток есть богатый опыт денатурализации материальных и смысловых связей, которые еще сто лет назад казались абсолютно естественными. Сегодня, по мнению Харауэй, пора разорвать связь между родством и наследственностью. В эволюционной ретроспективе все живые существа на планете является дальними родственниками: птицы и черви, люди и деревья, насекомые и плесень. Критерий родовой близости, как мы знаем, является исторически изменчивым и слишком экслюзивистским, чтобы и в дальнейшем считаться краеугольным камнем отношений родства. Родство - это больше не аскриптивная характеристика, она конструируется, выстраивается, достигается, когда вчерашние иностранцы начинают считаться с интересами друг друга, признают свою взаимозависимость и уже с опорой на это создают общий мир.
Традиционная социологическая оптика анализа идентичностей жестко ограничивается режимами само и взаимоидентификации людей через их принадлежность к разным социальным группам и через ассоциированные с ними практики. При этом все нечеловеческие существа остаются на периферии внимания социолога. Теоретическая провокация Донны Харауэй, получившая имя ктулхуцен, заключается именно в элиминации привилегий человеческих коллективов.
Искусственная матка
и интерсекс
Среди сторонников постгендеризма нет единства. Одни выступают за концепцию андрогинности: смешивая женские и мужские черты, человек берёт лучшие из них. Но в таком случае, возражают другие, нужно определить, какие из физических и психологических черт у мужчин и женщин можно считать «достойными» ― а это ещё один вопрос, обсуждение которого ведёт к очередному разделению полов, а не размыванию границ между ними.
«Существует постгендеризм, который укоренён в материалистической марксистской философии. Он говорит в первую очередь об освобождении женщин через вспомогательные репродуктивные технологии, например искусственную матку. И в этой теории первый шаг к построению нового постгендерного общества ― это бунт между навсегда биологически определённым местом женщины как рожающего существа, стирание разницы между „матерью“ и „отцом“. Техно- и киберфеминизм близки к этому направлению, ― поясняет Дячкина. ― С другой стороны, есть трансгендеризм, который главную черту нового небинарного порядка видит в возможности свободного перехода между полами: мужским, женским и всеми остальными, которые появятся в результате развития технологий».
Постгендеризм настаивает на том, что деление исключительно на «мужское» и «женское» не соответствует реальности, ведь между ними есть множество промежуточных стадий
Другие сторонники постгендеризма обсуждают объединение не только биологических полов, но и гендерных идентичностей. В постгендеризме человек ― это не мужчина и не женщина, у него нет определённой гендерной роли. Постгендеризм настаивает на том, что деление исключительно на «мужское» и «женское» не соответствует даже биологической реальности, ведь между ними есть множество промежуточных стадий. Благодаря этой идее стало развиваться движение межпола и интерсекса ― то, что раньше называлось гермафродитизмом. Среди ключевых идей движения ― запретить корректирующие операции и насильственное определение пола.
Постбинарное будущее
«От постгендеризма неотделима идея рождения нового общества в результате научно-(био)технической революции. Постгендеризма нельзя достигнуть через либеральное освобождение от гендерных стереотипов или демонстративный отказ от традиционной гендерной идентичности (средний пол, квир). Это всё-таки революция производственного класса „женщины“ ― того класса, который производит людей, ― говорит Полина Дячкина. ― Харауэй, как можно догадаться, была и остаётся материалисткой. Социализм, марксизм и атеизм сыграли ключевые роли в её карьере философа и активистки. Но она, в отличие от многих других революционеров, не предлагает вернуться к прошлому: к золотому веку невинности, миру „до гендера“, временам „до травмы“. Она не верит ни в человеческую целостность, ни в объединительную унифицирующую силу революции биотехнологий. Поэтому помещает в центр своего манифеста киборга — существо, не имеющее прошлого, не укоренённое в истории и принципиально „собираемое“ в любых доступных воображению модификациях».
Манифест киборгов при этом отнюдь не видит будущее как рай исключительно для сверхчеловека «без недостатков». «Важно помнить, что Харауэй решительно протестовала против идеи совершенства, ― поясняет Дячкина. ― Киборг не рождается избавленным от всех возможных дефектов в результате „генетической чистки“, это не спроектированный ребёнок с заданными генетическими характеристиками. Собственно, это позитивный образ, который несёт возможности для объединения на основе различий, в отличие от критического термина „постгендеризм“, содержащего идею преодоления».
«Как только мы убираем гендерную бинарность, мы оказываемся в сложном мире непонятных связей, где повседневность может оказаться политической и идеологической, где отношения могут быть невозможны с разных идеологических установок партнёров. Мы начинаем разрабатывать вот эту межбинарную область ― она очень плотная и связана с микрополитиками, микропрактиками, ― рассуждает Алла Митрофанова. ― На мой взгляд, весь XX век пытается сформулировать постбинарную реальность. Это значит, что ценностью здесь оказывается не абстрактная истина рациональной власти, а конкретные практики. Естественно, гендерное различение на мужское и женское всегда стоит под вопросом, потому что эти понятия формировались через историю как оппозиции. Но тут нет оппозиции, здесь есть новые связи, которые нужно заново изобретать».
Антропоцен становится ключевым свидетельством «историчности» природы, ее зависимости от человеческих решений и их непредсказуемым последствиям.
Другой вариант реконцептуализации этой темы вылился в понятие плантациецена, обозначающий переход от традиционного аграрного производства к режимам радикальной эксплуатации экологических ресурсов.
Вот как комментирует это понятие Донна Харауэй: «Ученые давно полагают, что плантаторская система рабского труда была моделью и двигателем жадной до углеводородов фабричной системы на базе машин, которую часто называют переломным моментом Антропоцена. Огороды, возделывавшиеся рабами даже в самых жестоких условиях, не только обеспечивали хлебом насущным людей, но и были убежищами для биологического многообразия растений, животных, грибов и почв. Огороды рабов являются малоизученным феноменом, особенно в сравнении с имперскими ботаническими садами, с точки зрения перемещения и распространения многообразных тварей. Перемещение плодотворного семиотического материала по миру для накопления капитала и получения прибыли — быстрое замещение и изменение состава зародышевой плазмы, геномов, срезов и других названий и форм частичных организмов и вырванных с корнями растений, животных и людей — есть определяющая характеристика, объединяющая вместе Плантациоцен, Капиталоцен и Антропоцен. Плантациоцен продолжается с нарастающей свирепостью в глобализированном фабричном производстве мяса, монокультурном агропроме и массивном замещении посевов, таких, как масличная пальма, — вместо многовидовых лесов и их производных, которые поддерживают человеческих и нечеловеческих тварей.»[7].
Следующая цитата
Post/work | левый акселерационизм вернуться к странице
Post/work | левый акселерационизм запись закреплена
Донна Харауэй - «Манифест киборгов. Наука, технология и социалистический феминизм 1980-х» (1984)
В преддверие второго выпуска нашего подкаста, гостьи которого будут объявлены чуть позднее, мы знакомим либромарксисток и либромарксистов с современным направлением феминистской и гендерной мысли, которое, по нашему мнению, не только радикально продолжает посткапиталистическую, марксистскую традицию в тактике и анализе, но активистки и активисты которого являются бОльшими марксистами, чем современные «авангардно-ортодоксальные коммунисты» и их многочисленные партии и движения. Тема недели - киберфеминизм и объектно-ориентированный феминизм. Разумеется, мимо Донны Харауэй мы не могли пройти.
Донна Харауэй (p. 1944) — американская исследовательница феминизма, почетная профессорка факультета феминистских исследований и факультета истории сознания Калифорнийского университета в Санта-Крузе. Харауэй считают одной из основоположниц киберфеминизма и «нового материализма», центральной фигурой в современной эпистемологии, феминистских исследованиях науки и технологий и постгуманизме.
Эссе Донны Харауэй посвящено поискам идентичности в эпоху, когда раса, гендер и социальный класс перестали обеспечивать веру в цельную человеческую личность.
В тексте 1985 года Харауэй пишет, что гендерное, расовое и классовое сознание навязаны нам «страшным историческим опытом противоречивых социальных реальностей патриархата, колониализма, расизма и капитализма», и призывает попытаться представить другой, постгендерный мир гибридных организмов — киборгов.
В одной из своих важнейших статей Харауэй утверждает, что всякое знание несет на себе отпечаток того места/позиции/ситуации, в которой оно производится. Это не значит, что при этом оно становится неизбежно субъективным и относительным. Наоборот. Только в том случае, если мы откажемся от того, чтобы играть в God’s trick, размещая себя в качестве бестелесных субъектов-наблюдателей, парящих в высотах абстракции и незаинтересованно окидывающих мир своим всевидящим взором, становится возможной объективность. Ситуационная, частичная, политическая. К тому же, как замечает Харауэй, лучше смотреть не с надмирных высот, а снизу, со дна, из андеграунда, из позиции угнетенных: колонизированных, не-белых, женщин, рабочих, ЛГБТК+, киборгов. Но никакое положение и никакая идентичность не гарантируют привилегированного доступа к истине или чистому опыту.
В то время как классическая западная онтология опирается на идею первоначального единства и полноты, киборги Харауэй пропускают эту стадию и не стремятся ее восстановить — «не мечтают о сообществе, устроенном по образу органической семьи» с ее идеалом гетеросексуальной пары. Альтернативой «естественной идентификации» по цвету кожи, полу или происхождению, считает Харауэй, должна стать «сознательная коалиция» — притяжение между членами общества на основе политического родства и поэтического сознания. Только так — поддерживая частность и открытость индивидов, самостоятельно определяющих свою принадлежность к тому или иному коллективу, — возможно избежать его идеологизации и типизации.
Написанное в середине 1980-х, это эссе стало одним из первых текстов левого постмодернистского феминизма. Прямо обозначив объектом своей критики господство расы, гендера, сексуальности и класса, Донна Харауэй предвосхитила т. н. третью волну феминизма, расцвет которой пришелся на 1990-е годы и продолжается сегодня, в новых общественно-политических условиях.
У феминисток есть богатый опыт денатурализации материальных и смысловых связей, которые еще сто лет назад казались абсолютно естественными. Сегодня, по мнению Харауэй, пора разорвать связь между родством и наследственностью.
Изымая из нашего поля зрения других живых существ (которым будто бы не хватает когнитивных процессов, самосознания или языка), мы наносим вред не только им, но и себе. Наши города и поселки, континенты и океаны полны растений, грибков, микроорганизмов, насекомых и животных, которые в течение многих тысяч лет являются нашими стратегическими союзниками. Мы - киборги, живем среди них. Призыв Харауэй - превратить этих необычных / незаметных для нас, но очень значимых Других в полноценных членов общества, по сути, включить их в общественный договор, сделать частью политического поля, более того, породниться с некоторыми из них, а некоторых изолировать как опасных соперников. Так или иначе, будущее, как и настоящее естественно-историческое прошлое, будет принадлежать глобальным гетерогенным коллективам человеческих и нечеловеческих существ.
Артемий Дейнека
КНУ им. Т. Шевченко
[3] Латур Б. Нового Времени не было: эссе по симметричной антропологии. – М., 2014.
[4] Haraway D. The Companion Species Manifesto. Dogs, People, and Significant Otherness. University of Chicago Press, 2003.
[5] Moore J.W. (editor) Anthropocene or Capitalocene?: Nature, History, and the Crisis of Capitalism (Kairos). PM Press, 2016.
[8] Haraway D. Staying with the Trouble: Making Kin in the Chthulucene (Experimental Futures). Duke University Press, 2016.
Читайте также: