Гоголь об оптиной пустыни цитаты
Обновлено: 22.12.2024
Николай Васильевич Гоголь был большим почитателем Оптиной Пустыни и ее старцев.
Известен случай, когда «из Долбина от И.В.Киреевского Гоголь с М.А.Максимовичем съездил в соседнюю обитель Оптину. За две версты Гоголь со своим спутником вышли из экипажа и пошли пешком до самой обители. На дороге встретили они девочку с миской земляники и хотели купить у нее землянику, но девочка, видя, что они люди дорожные, не захотела взять от них денег и отдала им свои ягоды даром, отговариваясь тем, что «как можно брать со странников!» «Пустынь эта распространяет благочестие в народ», – заметил Гоголь, умиленный этим трогательным проявлением ребенка.
О посещении своем Оптиной Пустыни в июне 1850 года вот что писал Гоголь графу А.П.Толстому: «Я заезжал по дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминанье. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там царствует. Это слышится в самом наружном служении… Нигде не видал я таких монахов, с каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами все. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхожденья… За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участия к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители…».
Кроме этой своей поездки в Оптину Пустынь, Гоголь был там в 1852 году, когда он вернулся из своего паломничества в Святую Землю. <…>
Сохранились два письма Гоголя, адресованные в Оптину Пустынь. Первое – записочка к отцу игумену Моисею: «Так как всякий дар и лепта вдовы приемлется, то примите и от меня небольшое приношение по мере малых средств моих: двадцать пять рублей на строительство обители вашей, о которой приятное воспоминание храню всегда в сердце моем».
Другое письмо от 25 июля 1852 года более значительное:
«Ради Самого Христа – молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится, – просите молитв обо мне. Путь мой труден, дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо; и силы мои не только ничтожны, но их и нет без освежения Свыше. Говорю вам об этом не ложно. Ради Христа обо мне молитесь. Покажите эту мою записочку отцу игумену и умоляйте его вознести свои молитвы обо мне, грешном, чтобы удостоил Бог меня, недостойного, поведать славу Имени Его, несмотря на то, что я всех грешнейший и недостойнейший. Он силен, Милосердный, сделать все: и меня черного, как уголь, убелить и вознести до той чистоты, до которой должен достигнуть писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном. Ради Самого Христа, молитесь: мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейских дрязг, и на всяком месте своего странствия быть как бы в Оптиной Пустыни. Бог да воздаст вам всем за ваше доброе дело. Ваш всей душой Николай Гоголь».
Эти мысли Гоголя об ответственности писателя перед Богом возникли не без влияния бесед со старцем Макарием, перед прозорливым суждением которого он повергал свои сомнения.
Следующая цитата
У Н.В. Гоголя есть слова, которые отразили его впечатление от посещения Оптиной пустыни: «Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует всё Небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами всё. Сами служки поразили светлой ласковостью Ангелов, лучезарной простотой обхождения; сами работники в монастыре, сами крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь её благоухание, всё становится приветливее, поклоны ниже и участие к человеку больше». Кстати, в один из своих приездов в Оптину Гоголь у ворот обители встретил девочку, которая подарила ему лукошко с ягодами. Он попытался расплатиться, но девочка сказала, что со странников деньги не берут!
А преподобный Гавриил, который был послушником в Оптиной, так описал её атмосферу: «Да, мы чувствовали там себя как в среде святых и ходили со страхом как по земле святой… Я присматривался ко всему и видел: хотя были разные степени, но все они по духу были равны между собою, никто не был ни больше, ни меньше, а были все – одно, одна душа и одна воля – в Боге. Источник – Бог, а проводником, объединяющим и направляющим все силы братства, был старец. И этот евангельский "квас" любы Христовой заквашивал всё "тесто" их…»
Очень непросто ответить на вопрос: почему Оптина на целые сто лет, от основания Предтеченского скита и до разорения во время большевистского угара, была самым жарким костром, у которого грелась вся Россия? Что здесь искали Гоголь и Достоевский? Чем мучился у Оптинского порога Толстой? Чему училась преподобномученица Елисавета?
Оптина – это неразгаданная Тайна любви. Это – сокровищница христианского духа. Это – плавильная печь человеческой боли, которая через покаяние становится радостью и смыслом.
Однажды, стоя на благоухающей террасе, преподобный Нектарий спросил Сергия Нилуса: «А известно ли Вам, сколько от сотворения мира и до нынешнего дня было истинных общежитий? Вы лучше не трудитесь думать, я сам отвечу – три. Первое – в Эдеме, второе – в христианской общине во дни апостольские, а третье – в Оптиной при наших великих старцах».
На Оптинском дворе толпились и дворяне, и крестьяне, батраки и купцы, литераторы и генералы, нищие и фабриканты. «Мрамор и металл – всё пойдет!» – говорил преподобный Амвросий о человеческих душах. У старческих хибарок билось беспокойное сердце России. Под их епитрахилью плакал о своих грехах русский народ. Они вдохновляли, утешали, поднимали из грязи, ставили на ноги, помогали не терять надежды! Старцы умели найти ключ к самой запутавшейся, самой опустившейся, самой выгоревшей человеческой душе. Какие только ни развязывались здесь сложнейшие житейские узлы. Какие ни разрешались тупиковые проблемы. А самое главное – они заботливо, бережно и нежно приводили человека ко Христу!
Однажды к старцу Варсонофию пришла молодая монахиня.
– Узнаете меня, батюшка? – спросила она.
– Где, матушка, всех упомнить? Нет, не узнаю! – сказал старец.
– Вы меня видели в 1905 году, в Москве, в трамвае. Я тогда была легкомысленной девицей, и Вы обратились ко мне с вопросом: что я читаю? Я ответила: Горького. Вы тогда схватились за голову, и на меня Ваш жест произвел сильное впечатление, и я спросила: что же мне читать? Вы посоветовали мне читать священника Хитрова. А я возразила такими словами: «Вы еще, чего доброго, скажите мне, чтобы я и в монастырь шла». «Да, – ответили Вы мне, – идите в монастырь». Я на эти слова только улыбнулась – до того они мне показались ни с чем несообразными.
– Теперь припоминаю, – улыбнулся старец Варсонофий, – а как же ты в монастырь попала?
– Когда мы с Вами простились, я почувствовала, что эта встреча неспроста, глубоко задумалась над ее смыслом. Я купила себе книги священника Хитрова, стала читать и другие книги. Прошло время. И вот я – в монастыре.
«И припомнилось мне тогда, – говорил старец, рассказывая эту историю, – слова преподобного Серафима, сказанные им иеромонаху Тимону: "Сей, отче Тимоне, пшеницу слова Божия, сей её и на камени, и на песце, и при дорозе, сей её и на тучной земле: всё где-нибудь и прозябнет семя во славу Божию!"»
Старцы сеяли на почве человеческих сердец. Сеяли там, где, казалось, не было уже ничего святого, светлого, где была только ночь уныния, безверия и скуки! «Жить не тужить», – будило всю Россию. «Нужно жить нелицемерно!» «От ласки у человека бывают совсем другие глазки», – вот, что было их девизом.
Преподобный Нектарий так о себе смиренно говорил: «Ну какой я старец? Как я могу быть наследником прежних старцев? У них благодать была целыми караваями, а у меня – ломтик… Я всё равно что пирожок без начинки».
А старец Варсонофий спрашивал у кого-то:
– Соты, соты любишь?
– На же тебе «соты», – и давал листочки с поучениями старца Амвросия.
Эти караваи благодати и соты старческих оптинских молитв и до сего дня утоляют духовный голод всех притекающих сюда, на берега Божией реки. Сюда, в благодатную Оптину, протянулись нити сотен тысяч человеческих сердец!
Миру нужны святые! Мир задыхается без идеала, без веры, без святости. Человечество мертвой хваткой уцепилось за временное, за земное. Еще Толстой говорил: «Держись за землю. Одна земля не предаст». Вот оно, самое страшное, – держаться только за землю! А оптинские старцы заповедовали нам как можно чаще думать о Небесном! Старец Амвросий всегда напоминал: «Живите на земле так, как колесо вертится, – чуть только одной точкой коснется оно земли, а остальными стремится вверх!»
«Кончится вера во Христа – кончится и русский народ!» – говорил великий пророк Достоевский. Церковь – это не антикварный магазин, где хранятся запылившиеся обряды. Церковь – это сама Жизнь! Потому, что Глава её – Христос, Жизнь и податель Жизни! А нам нужно только одно – припасть душой и сердцем к этому источнику Жизни, к этим благоухающим оптинским ракам, к этому неоскудевающему духовному наследию!
Еще будучи молодым семинаристом, однажды, гуляя в лесу, раб Божий Александр, будущий старец Амвросий, услышал в журчании ручья таинственные слова: «Хвалите Бога, храните Бога!» Это самая главная заповедь для России, для всех нас. Хвалить и хранить Бога! Мы единая кровеносная система. Церковь Христова! И самое драгоценное наше сокровище – это наша вера, Православие!
Преподобный Анатолий Оптинский говорил, что «Россия будет небогата, но духом будет богата». Это буквально сбывается сейчас. В мире, в котором стремительно исчезают нравственные, духовные начала, Россия остается христианской страной, которая бережно хранит в своих недрах евангельские идеалы. Давайте будем ценить то, что Господь дает нам! Прибегать чаще в своих молитвах к преподобным и богоносным оптинским старцам. Старцы молятся за Россию, за весь мир! У Престола Божия они молитвенно продолжают борьбу за человеческую душу. Оптинские старцы – это зажженные свечи любви! Это покаянная совесть богомольной России!
Давайте будем стараться исполнять еще один их завет. Это те слова, которые написал в письме своим чадам преподобный Иосиф: «Не отбивайся от Оптиной!»
Следующая цитата
Козельская Введенская Оптина пустынь — старинный монастырь, который возник в Калужской губернии в четырех верстах от города Козельска на реке Жиздре. С 1825 г. здесь существует институт старчества. Деятельность православного монастыря была особенной: она соединяла монашеское служение с глубинной народной жизнью и с вершинами национальной культуры. Целый век старцы, соблюдая монашеский обет, помогали толпам людей словом и советом, считая невозможным закрыть свои двери перед нуждой.
Что представлял собой феномен старчества? Он почти не рассматривается в богословской литературе, в то время как жития святых свидетельствуют о том, что старчество было общераспространенным явлением. Старчеству трудно найти место в традиционной церковной иерархии (отсюда пошли гонения на старцев, таких как преп. Серафим Саровский, о. Леонид, о. Амвросий, о. Варсонофий и др.). И. М. Концевич пишет:
Благодатное старчество есть одно изъ высочайшихъ достиженiй духовной жизни Церкви, это ея цвѣтъ, это вѣнецъ духовныхъ подвиговъ, плодъ безмолвiя и Богосозерцанiя. Оно органически связано съ иноческимъ внутреннимъ подвигомъ, имѣющимъ цѣль достиженiя безстрастiя, а потому и возникаетъ одновременно съ монашествомъ на зарѣ христiанства.
Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Репринтное издание. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, Издательский отдел Владимирской епархии, 1995. С. 7.
Старцы Оптины, по справедливому наблюдению Ф. А. Степуна, «сумели связать свою обитель с духовной нуждой величайших русских людей, с творчеством Гоголя, Киреевского, Леонтьева, Достоевского и Соловьева».
Степун Ф. А. Сочинения. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. С. 404.
Гоголь и Иван Киреевский были первыми деятелями русской культуры, которые обратились к Оптиной пустыни. Оба видели в Оптине воплощение высшей мудрости, и оба были связаны с монастырем через иеросхимонаха Макария.
Для понимания роли Оптины в судьбе Гоголя нужно учитывать особенности его психики и характер общения с обитателями монастыря. Впервые Гоголь посетил Оптину пустынь 19 июня 1850 г., когда вместе с М. Максимовичем направлялся из Москвы на Украину в родные места. За две версты они вышли из экипажа и пошли пешком до самой обители. На дороге они встретили девочку с миской земляники и хотели купить у нее ягод, однако, девочка, заметив, что перед ней путники, отказалась от денег и отдала им ягоды даром. «Как можно брать со странных людей!» — сказала она. Гоголь был умилен проявлением детской доброты. Чуть позже он напишет графу А. П. Толстому:
Я заѣзжалъ по дорогѣ въ Оптинскую Пустынь и навсегда унесъ о ней воспоминанье. Я думаю, на самой Аѳонской горѣ не лучше. Благодать видимо тамъ царствуетъ. Это слышится въ самомъ наружномъ служенiи… Нигдѣ я не видалъ такиъ монаховъ, съ каждым изъ нихъ мнѣ казалось, бесѣдуетъ все небесное. Я не распрашивалъ, кто изъ нихъ, какъ живетъ: ихъ лица сказывали сами все.
Цит. по: Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Репринтное издание. Свято-Троицкая Свергиева Лавра, Издательский отдел Владимирской епархии, 1995. С. 462.
Как видно, это посещение было для Гоголя очень удачным: художник искал в Оптине прежде всего поддержку в своем писательском деле, в понимании замысла второго тома «Мертвых душ», в которых проявилось внимание к «позитивным началам русской жизни».
Этот замысел «мерцает» уже в письме Гоголя иеромонаху Филарету:
Ради самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден; дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи божией не может двинуться мое перо, и силы мои не только ничтожны, но их нет без освеженья свыше. Говорю вам об этом неложно. Ради Христа, обо мне молитесь. Покажите эту записочку мою отцу игумену и умоляйте его вознести свои мольбы обо мне грешном, чтобы удостоил бог меня недостойного поведать славу имени его, не посмотря на то, что я всех грешнейший и недостойнейший. Он силен, милосердый, сделать всё и меня, черного, как уголь, убелить и возвести до той чистоты, до которой должен достигнуть писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном. Ради самого Христа, молитесь. Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской пустыне. Бог да воздаст вам всем сторицею за ваше доброе дело.
Гоголь Н. В. Полное собр. соч. в 14 т. Т. 14. Письма, 1848—1852. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 191.
Письмо Гоголя Филарету интересно прежде всего тем, как он определяет свою роль: «…писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном». Поддержку Гоголь получил не только со стороны Филарета, которому сразу после встречи написал также и благодарственное письмо, но и со стороны архимандрита Моисея и монаха Порфирия (в миру — Петр Александрович Григоров, 1804—1851).
Последнему Гоголь также напишет благодарственное письмо, обращаясь к нему по имени Петр, поскольку тот еще не принял пострига и не получил нового имени — Порфирий: «Ваша близкая к небесам пустыня и радушный прием ваш оставили в душе моей самое благодатное воспоминанье».
Петра Григорова Гоголь также просит оказать покровительство своему племяннику Николаю Трушковскому, который направляется через Оптину в Казанский университет, психически неуравновешенному: «Покажите ему все в вашей обители. Мне бы хотелось, чтобы она и в нем оставила самое благодатное воспоминанье, что есть берег, куда можно пристать и быть безопасну от самых сильных кораблекрушений».
Сведений о Григорове крайне мало: после смети все его имущество было уничтожено, а келья полностью переделана. Гоголя многое привлекало в его личности: «Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы… Он всегда весел, всегда снисходителен. Это высшая форма совершенства, до которой может дойти истинный христианин». О глубоком уважении и внимании Григорова к творчеству Гоголя свидетельствует его ответ на письмо: он всячески побуждает его к продолжению труда, к окончанию поэмы: «Пишите, пишите и пишите для пользы соотечественников, для славы России…». И. Л. Щеглов в работе «Гоголь в Оптиной пустыни (из дорожных заметок)» пишет, что Григоров — «это действительный друг Гоголя, который, не стесняясь своей иноческой рясы, радостно воздает должную дань писательскому гению, ставя этот божественный дар на первое место, а не на последнее, как это делали другие духовные отцы, опекавшие Гоголя, до пресловутого „отца Матвея включительно“».
Щеглов И. Л. Гоголь в Оптиной пустыни (из дорожных заметок) // Щеглов И. Л. Подвижник слова. СПб., 1909.
Спустя год, во время второго посещения Оптиной пустыни, Гоголь уже не застанет в живых Порфирия Григорова: он умрет за несколько месяцев перед этим. 15 марта 1851 г. Гоголь присутствовал на панихиде по Порфирию и потом на всенощном бдении, в воскресенье отстоял в скиту литургию. Примерно в то же время Гоголь общается с иеросхимонахом Макарием (в миру М. Иванов). Письмо Гоголя Макарию не сохранилось. Об их диалоге мы можем судить по ответу Макария.
Макарий, как и Порфирий, питал глубокое уважение к художественному слову. С. Четвериков в книге «Оптина пустынь: исторический очерк и личные воспоминания» пишет, что Макарий «обладал мягким и кротким характером, эстетическими наклонностями, в молодости даже играл на скрипке, знал и любил церковное пение, любил цветы, был очень начитан в церковной литературе, имел склонность к ученым, кабинетным занятиям».
Четвериков С. Оптина пустынь: исторический очерк и личные воспоминания. Paris: Ymca-Press, 1926. С. 46.
Судя по ответу Макария на письмо Гоголя, тот решился в нем на исповедальность, на просьбу о помощи советом, наставление. Макарий учит Гоголя «смиряться и каяться перед Господом, но не смущаться и не унывать».
Шенрок В. И. Материалы к биографии Гоголя. Т. 4. М., 1897. С. 828.
Письмо Макария свидетельствует о том, что художник относился к нему как к духовному наставнику. Подтверждение тому мы находим в «монастырском предании»:
И вот Гоголь у старца. Начинается беседа… Вероятно, она [беседа] была весьма содержательна и представляла величайший интерес. Старец Макарий в высшей степени обладал даром властного слова, и речь его имели огромное влияние на душу слушателей. Выйдя от старца, Гоголь говорил:
— Да, мне сказали правду! Это единственный из всех известных мне людей, кто имеет власть и силу повести на источник воды живой.
И Гоголь переродился. Он сам говорил: «Вошел я к старцу одним, а вышел другим».
Цит. по: Н. В. Гоголь как герменевтическая проблема. Екатеринбург, 2009. С. 110.
Второе посещение Гоголем Оптиной пустыни во многом предопределило третье, последнее. Оно произошло 25 сентября 1851 г. Это странное, загадочное событие.
После второго посещения Гоголь отправился в родные места на свадьбу сестры Елизаветы и навестить больную мать. Затем он хотел перебраться в Крым на зиму, но в Москве нервы его «расколебались от нерешительности, ехать или не ехать». В дороге ему стало хуже, и он решил завернуть в Оптину пустынь. Видимо, надеялся, что Оптина вновь окажет на него целительное воздействие, надеялся на помощь отца Макария. Но этого не произошло. Гоголь не стал продолжать путь и вернулся домой.
У стен Оптины у него «было на сердце спокойно и тишина». При встрече с Макарием он ощутил тревогу и спросил у старца: «Скажите, не говорит ли вам сердце, что мне лучше было не выезжать из Москвы?». Макарий ответил: «Конечно, когда бы знать это, то лучше бы не выезжать из Москвы», но оставил окончательное решение за Гоголем: если «при мысли о возвращении в Москву… ощутите спокойствие, то будет знаком воли Божией на сие». В Москву Гоголь вернулся. Что же произошло?
П. Плетнев писал В. Жуковскому, что причина в грубости одного монаха, которого Гоголь измучил своей нерешительностью и, когда явился к нему за советом «в четвертый раз», «тогда вышед из терпения, монах прогнал его». Это свидетельство было отвергнуто исследователями, так как они сочли отца Макария (речь шла именно о нем) неспособным на такой поступок. Действительно, сложно представить, чтобы старец столь грубо отнесся к Гоголю. Но сказанное П. Плетневым отчасти правда. Дело в том, что он получил эту информацию через А. О. Смирнову, которая записала в своих воспоминаниях: «Гоголь его так помучил своей нерешительностью, что старец грозил ему отказать его принимать».
Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 67. Книга воспоминаний содержит несколько глав о Гоголе, которые интересно прочитать целиком.
П. Плетнев несколько исказил подлинную информацию. А. О. Смирнова отмечает, что ей осталось неизвестным, каких советов Гоголь просил у старца.
Гоголь обращался к Макарию не только как к праведному духовному лицу (как, например, к Филарету или Моисею), но как к душеведцу, наделенному высшим разумением. Пожалуй, это самый таинственный момент в трех посещениях Гоголем Оптины. Он пишет письмо отцу Макарию после встречи с ним. Там есть следующая фраза: «Отчего вы, прощаясь со мной, сказали: в последний раз?».
Макарий не прогнал Гоголя. Не пригрозился его больше не «принимать». Возможно, он счел излишним снова и снова отвечать на вопрос, продолжать ли Гоголю путь. Уклонение от ответа могло глубоко ранить Николая Васильевича. И, может быть, вопрос Гоголя и реплика Макария могли иметь другой смысл…
Мрачные предчувствия Гоголя при выезде из Москвы усилились в Оптине. Мы помним, что незадолго до этого умер близкий Гоголю человек, монах Порфирий Григоров. Евфимий писал, что Григорову перед смертью было предзнаменование: мол, о. Илларион уже выслал ему масло и рубашку для соборования. Все думали, что это бред (о. Илларион жил за 300 верст от Оптиной), но «14 марта, утром, к удивлению всех», прибыли названные вещи, а на следующий день Порфирий умер… На Гоголя произвели огромное впечатление обстоятельства смерти Порфирия, а именно роковое предзнаменования этой смерти, «извещение о близкой кончине».
И Гоголь спрашивал, вспомним еще раз: «Отчего вы, прощаясь со мной, сказали: в последний раз?». Это было сказано именно при прощании. Увидятся ли они снова? Не являются ли слова Макария предсказанием его, Гоголя, близкой кончины? Гоголь пытается отделаться от этой мысли: «Может быть все это происходит от того, что нервы мои взволнованы…».
Гоголь задержался в Оптине в надежде, что отец Макарий развеет его опасения. Макарий не ответил на вопрос Гоголя. Однако интересно то, что свой ответ он написал на обороте того же гоголевского письма. Он не обратил внимания на этот вопрос? Или действительно имел роковое предчувствие относительно судьбы Гоголя и промолчал, не желая его обманывать? Каждый новый вопрос рождает массу других.
Произошедшее объясняет причины отказа Гоголя от дальней дороги и возвращения домой. Вернувшись, «первый визит он сделал О. М. Бодянскому… и на вопрос его: „зачем он воротился?“ отвечал: „Так: мне сделалось как-то грустно“ и больше ни слова».
Шенрок В. И. Материалы к биографии Гоголя. Т. 4. М., 1897. С. 794.
Дальнейший ход событий воспроизводит В. С. Аксакова, находившаяся в Абрамцеве:
30 сентября отесенька с Константином поехали по делам в Москву, вдруг им говорят, что Гоголь присылал; Константин побежал к нему и привел его. Он на дороге, в Калуге, сделался болен в Оптиной пустыни и решился воротиться. В тот же день отесенька, Константин и он приехали к нам вечером. Мы были удивлены и обрадованы, но вид Гоголя огорчил нас. Он был так расстроен, так худ, так грустен, что жалко было его видеть… Это было последнее его посещение в деревне.
Литературное наследство. Т. 58. С. 788—789.
Гоголь умер спустя пять месяцев после посещения Оптиной. В течение этого времени произойдет еще немало событий, которые будут иметь характер зловещего предзнаменования и словно продолжат эпизод с Макарием.
Переживания Гоголем в период посещения Оптиной пустыни крайне сложны и связаны прежде всего с драматизмом его религиозного чувства. С одной стороны, Гоголю была свойственна твердость, особенно когда он ощутил громадность и важность замысла своей Книги жизни, с другой стороны, он был подвержен сомнениям: насколько верен его замысел? Нет ли в нем чего-то греховного? У стен Оптиной пустыни Гоголь ощутил какие-то глубинные импульсы, токи, смыслы, которые повлияли на его творчество, а именно на продолжение поэмы.
По замечанию Ю. В. Манна, в сознании Гоголя сфера комического была неотъемлема от сферы нравственного воздействия художественного творчества, в особенности его главного произведения «Мертвые души». На этом строилось самосознание Гоголя. И здесь — также сложный узел проблем, ранее не осознаваемых писателем. Теперь эти проблемы явились во всей своей непреложности. Как совместить смех с четким осознанием порока и отличием его от добра и добродетели? Как при наличии комизма сохранить учительскую и проповедническую силу слова? «Христос никогда не смеялся»…
Если раньше у Гоголя речь шла о пользе смеха, о его направленности на осмеяние черта, дьявола как пророждения темных сил, то теперь возник вопрос о вредоносности смеха, направленного на осмеяние достойного — «души родного русского человека».
Отсюда мучительная боль, которую ощущал Гоголь. Эта боль приводила его к мысли о том, какое поприще избрал писатель и какую участь он приготовил себе в будущей жизни… Из оптинской летописи:
Талант, данный на созидание, обратился на разрушение… Трудно представить человеку непосвященному всю бездну сердечного горя и муки, которую узрел под ногами своими Гоголь, когда вновь открылись затуманенные его духовные очи, и он ясно, лицом к лицу, увидал, что бездна эта выкопана его собственными руками, что в ней уже погружены многие им, его дарованием, соблазненные люди и что сам он стремится в ту же бездну, очертя свою бедную голову…
Нилус С. Святыня под спудом. Тайны православного монашеского духа. Изд-е Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 1991. С. 112—113.
Диалог Гоголя с Макарием после сентября 1851 г. прекратится.
Старец Варсонофий Оптинский (в миру — П. И. Плиханов) рассказывал, что при последнем посещении Оптины Гоголь пытался уйти в монастырь. Сестра писателя Анна Васильевна говорила биографу В. Шенроку, что Гоголь мечтал поселиться навсегда в Оптиной пустыни. Но вместе с желанием стать монахом (Жуковский отмечал в Гоголе подлинно монашеское призвание) в нем были черты гениального художника: резкая ирония, которая причудливым, почти мистическим образом прикрывала собой глубокую меланхолию. Гоголь не смог бы решиться на отказ от писательства и стать монахом. Его желание осталось только желанием.
Следующая цитата
Огромное влияние на жизнь и творчество Н. В. Гоголя оказало посещение Оптиной пустыни и знакомство со старцем Макарием. И в самой обители высоко оценивали то духовное влияние, которое оказал преподобный старец на творчество писателя.
Преподобный Иосиф в статье «Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, К. Н. Леонтьев пред старцами Оптиной Пустыни», опубликованной в 1898 году в журнале «Душеполезное чтение», писал, что старец Макарий «обладал высокою духовною мудростию и мог, при помощи благодати Божией, благотворно повлиять на образ мыслей Н. В. Гоголя в смысле утверждения и просвещения его ума и сердца истинами православной веры Христовой» (1) .
Старец Варсонофий описывал те обстоятельства, при которых Н. В. Гоголь узнал об обители и о старце Макарии. Поездка в Оптину пустынь была для Гоголя поистине промыслительной. Мы позволим себе привести обширный отрывок из рассказа старца Варсонофия своим духовным чадам, ибо в нем видно, как в самой обители оценивали посещение писателя.
Гоголя «называли помешанным… За что? За тот духовный перелом, который в нем произошел и после которого Гоголь твердо пошел по пути богослужения. Как же это случилось?
В душе Гоголя, насколько мы можем судить по сохранившимся письмам, а еще больше по рассказам о нем, всегда жила неудовлетворенность жизнью, ему хотелось лучшей жизни, а найти ее он не мог. “Бедному сыну пустыни снился сон”, — так начинается одна из его статей. <…> Был в Москве один дом, где собирался весь цвет, все сливки, так сказать, общества того времени, но не аристократического общества, а интеллигенции. Это был дом Погодина. Речи там велись чаще всего на тему о богоугождении. В те времена интересы интеллигентного общества были несколько иные, чем теперь. Безбожников почти не было, были сомневающиеся, и много говорили о Боге и Царстве Небесном. Случалось и Гоголю быть у Погодина. Со свойственной ему экзальтацией Гоголь много говорил о своих исканиях, о том, что жить так, как он живет, невозможно, а как надо жить, он не знает.
— Читал, оно-то и сказало мне, что так жить нельзя, но как перестроить жизнь, как сделать ее святой — не знаю.
— Однако много людей, угодивших Богу, читайте жития святых, особенно жития преподобных (преподобный — это человек, исполнивший заповеди). “Будите убо совершенни, якоже Отец ваш Небесный совершен есть” (Мф. 5:48). Преподобные очистили душу и освятили ее так, что она по всем свойствам стала подобна Богу. <…>
— Читал и жития и вот на что наткнулся: много было святых, все они устремлялись к Богу, но шли к Нему разными путями. <…>
— Теперь-то я понял, что вам надобно, — сказал хозяин, — человека вам надобно, так ли?
— Поняли? Только теперь поняли? Не можете ли вы помочь мне? Можете ли указать такого человека?
— Да! Такой человек есть.
— Где же искать его?
— Надо ехать в один монастырь…
При этих словах Гоголь сразу нахохлился:
— В монастырь? Да что можно услышать в монастыре? Бывал я в Италии у католических монахов, не дали они мне удовлетворения.
— И все-таки я повторяю: съездите в этот монастырь.
— Ну хорошо, в какой же?
— Он называется Оптина Пустынь и находится в Калужской губернии. Это не так далеко от Москвы. Вы человек холостой, семьи у вас нет (известно, что Гоголь не был женат), и при выдаваемой вам по приказанию Государя пятитысячной пенсии эта поездка будет вам по силам. В Оптиной есть один старец, иеросхимонах Макарий, вот с ним-то вы и поговорите. Это и есть тот человек, которого вы ищете.
— Макарий? Что-то я никогда этого имени не слышал.
— Вот то-то и грех, что вы не знаете этого человека. Мало ли лиц вы видели, мало ли представителей искусства и науки встречали, сколькими художественными произведениями любовались…
— Да, я был в Риме, был в Дрездене по совету своих знакомых и что за чудные минуты пережил, рассматривая произведения старинных мастеров… Стоял перед “Мадонной” Рафаэля, да мало ли еще пришлось видеть произведений искусства…
– Вот видите, многое пришлось вам видеть, а гения искусства из искусств — жизни по Богу — старца отца Макария не знаете!
— Хорошо, послушаюсь вас, поеду, положившись на вашу ученость и доверяя вашей искренности».
Впервые Н. В. Гоголь посетил Оптину пустынь в середине июня 1850 года по пути из Москвы в Малороссию.
Далее старец продолжал: «Есть предание, что старец отец Макарий предчувствовал приход Гоголя. Говорят, он был в это время в своей келье, и, кто знает, не в этой ли самой? Отец Макарий быстро ходил взад и вперед по келье и говорил бывшему с ним иноку:
— Волнуется что-то сердце у меня, точно что-то необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то…
В это время доложили, что пришел Николай Васильевич Гоголь.
В Евангелии рассказывается, что когда к Иисусу Христу пришли эллины, Он возрадовался духом и произнес: …Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем (Ин. 13:31). Так, вероятно, и старец Макарий предчувствовал великое прославление, но не себя, а Николая Васильевича Гоголя.
И вот Гоголь у старца. Начинается беседа. Без свидетелей происходила она, никем не записана, но во время ее невидимо присутствовал Бог, и Божественная благодать преобразила душу Гоголя. Как бы я желал, да и вы, я думаю, тоже не отказались послушать эту замечательную беседу великого старца с великим писателем. Вероятно, она была весьма содержательна и представляла величайший интерес. Старец Макарий в высшей степени обладал даром властного слова, и речи его имели огромное влияние на душу слушателей. Выйдя от старца, Гоголь говорил:
— Да, мне сказали правду! Это единственный из всех известных мне людей, кто имеет власть и силу повести на источник воды живой.
И Гоголь переродился. Он сам говорил: “Вошел я к старцу одним, а вышел другим”.
Гоголь хотел изобразить русскую жизнь во всей ее разнообразной полноте. С этой целью он начал свою поэму “Мертвые души” и написал уже первую часть. Мы знаем, в каком свете там изображена русская жизнь: Плюшкины, Собакевичи, Ноздревы, Чичиковы… Вся книга представляет собой душный и темный погреб пошлости и низменности интересов. Гоголь сам испугался того, что написал, но утешил себя тем, что это только накипь, только пена, снятая с воды житейского моря. Он надеялся, что во втором томе ему удастся нарисовать русского православного человека во всей его красоте, во всей чистоте. Как это сделать, Гоголь не знал. Приблизительно в это же время и произошло его знакомство с отцом Макарием.
С обновленной душой уехал Гоголь из Оптиной, но не оставил мысли написать второй том “Мертвых душ” и работал над ним. Но потом, чувствуя, что ему не по силам воплотить во всей полноте тот образ-идеал христианина, который жил в его душе, он разочаровался в своем произведении. Вот причина сожжения второго тома “Мертвых душ”. Друзья и современники не поняли, что произошло с ним. Такой великий ум — Белинский — только обругал Гоголя. Белинский тоже плохо кончил. Вряд ли он спасен, так как был он неверующим, хотя умер не в полном разрыве с Церковью, как Толстой. А Гоголь умер истинным христианином. Есть предание, что незадолго перед смертью он говорил одному из своих близких друзей:
—Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял!
—Что вы потеряли?
—То, что не стал монахом. Отчего отец Макарий не взял меня к себе в скит?
Неизвестно, заходил ли у Гоголя с отцом Макарием разговор о монашестве, предлагал ли ему старец поступить в монастырь. Очень возможно, что отец Макарий и не звал его, видя, что он не снесет трудностей нашей скитской жизни» (2) .
А вот как сам Н. В. Гоголь писал о том впечатлении, которое произвел на него монастырь в письме к А. П. Толстому: «Я заезжал по дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской Горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится в самом наружном служении, хотя и не можем объяснить себе, почему. Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами всем. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхожденья; самые работники в монастыре, самые крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышится благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участие к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители… Я уверен, что эта обитель оставит у вас, как и у меня, одно из приятнейших воспоминаний» (3) . Граф А. П. Толстой, впоследствии обер-прокурор Синода, после сам неоднократно будет посещать обитель.
В Оптину Гоголь приезжал еще дважды — летом и осенью 1851 г., чтобы встретиться со старцем Макарием. В Оптиной произошло и знакомство Гоголя с П. А. Григоровым (в постриге Порфирием), автором и составителем многих жизнеописаний, и между ними завязалась переписка. В 1862 г. в «Русском вестнике» были помещены воспоминания о Гоголе Л. И. Арнольди, где приводится отзыв Гоголя об отце Порфирии: «Я на перепутье всегда заезжаю в эту пустынь (Оптину) и отдыхаю душой. Там у меня в монастыре есть человек, которого я очень люблю, некто Григоров, дворянин, который был прежде артиллерийским офицером, ‹…› и говорят, что никогда не был так счастлив, как в монастыре.…Душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей. Нет, он, напротив, любит всех людей, как братьев. Он всегда весел, всегда снисходителен…».
Сам монах Порфирий, обращаясь к Гоголю, в июле 1850 года писал о предназначении русского писателя: «Природа скупа на таких людей, как вы, и рождает их веками, зато и века помнят их! Что значат пред талантом знатность и богатство, минутная слава, которая мелькнет как метеор и погрузится в Лету… Признательное отечество не забудет вас! Дай Бог, чтобы таланты ваши не увлекли в гордыню. Конечно, невозможно не сознавать и не чувствовать в себе достоинств гениальных; но если они будут в смиренном духе относиться с благодарением к Богу, который давал вам дух премудрости, дух разума, дух страха Божия; тогда воистину блаженны и преблаженны, почтеннейший Николай Васильевич. Награда на небесах и вечное блаженство ожидает вас, и эта награда, для которой мы живем, есть цель нашей жизни. Вы это сами признаете и смиряетесь перед судьбами Вышняго! Пишите, пишите и пишите для пользы соотечественников, для славы России, и не уподобляйтесь оному ленивому рабу, скрывавшему свой талант…» (4) .
Преподобный Варсонофий, высоко оценивая тот духовный перелом, который произошел с писателем после встречи со старцем Макарием, приводил отзыв зарубежных литературоведов о Гоголе: «Наш великий писатель Н. В. Гоголь переродился духовно под влиянием бесед со старцем Макарием ‹…› великий произошел в нем перелом. Какая цельная натура! Он не был способен на компромисс. Поняв, что нельзя жить так, как он жил раньше, он без оглядки повернул к Христу и устремился к Горнему Иерусалиму. Из Рима и святых мест, которые он посетил, он писал друзьям своим письма, и письма эти составили целую книгу, за которую современники осудили его. Гоголь еще не начал жить во Христе, он только пожелал этой жизни, и мир, враждебный Христу, воздвиг гонение на него и вынес ему жестокий приговор, признав его полусумасшедшим» (5) .
Около 1836 года с оптинским старцем Макарием знакомятся Киреевские и на долгие годы становятся его искренними последователями и духовными чадами. Когда в 1845 году И. В. Киреевский стал редактором «Москвитянина», он опубликовал в журнале подготовленное преподобным Макарием «Житие Паисия Величковского». В 1847 году это житие вышло отдельным, значительно дополненным изданием. При участии И. В. Киреевского в Оптиной пустыни было подготовлено к изданию целая серия святоотеческой литературы, бесценной жемчужины христианской мысли. О кропотливом труде по подготовке рукописей к изданию свидетельствуют его дневники и переписка (6) . Иван Васильевич редактировал переводы. Киреевские участвовали практически во всех изданиях, подготовленных в конце 50-х — начала 60-х годов XIX века в Оптине пустыни (7) .
Доверительные отношения, которые сложились у Киреевских с оптинским старцем Макарием, показывают строки из одного письма Ивана Васильевича: «…душевное здоровье всех нас зависит от Вашего телесного. Смотрите на себя как на ближнего. Одного вздоха Вашего обо всех нас вообще к милостивому Богу довольно для того, чтобы Он всех нас прикрыл своим теплым крылом. На этой истинной вере почивайте, милостивый Батюшка, на здоровье всем нам. Отгоните от себя заботливые мысли, как врагов не только Вашего, но и нашего спокойствия, и, ложась на подушку, поручите заботы об нас Господу, Который не спит. <…> Прошу Вас благословить меня написать и окончить сочинение, и чтобы оно было на пользу другим и мне самому. Мне хочется обозначить незаметные нити, которыми связываются наши понятия религиозные со всеми другими понятиями нашими о науках и жизненных отношениях…» (8) .
Старец Иосиф в статье «Н. В. Гоголь, И. В. Киреевский, Ф. М. Достоевский, К. Н. Леонтьев пред старцами Оптиной Пустыни» писал: «Известно, что это был ум могучий и всесторонне образованный, стоявший на высоте современной ему западноевропейской философствующей мысли. <…> Но, однако, он не удовлетворился своими знаниями: душа его искала высшей правды. Беседы с о. Макарием осветили и раздвинули его умственный кругозор и вместе с тем увенчали его философские знания покровом сердечной веры» (9) .
Архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Леонид (Кавелин), постриженник Оптиной пустыни, в «Историческом описании Козельской Введенской Оптиной Пустыни» посвятил И. В. Киреевскому отдельный раздел: «Растворенное солию неземной мудрости — слово отеческое, слово глубокое и вместе простое, слово “помазанное”, вносящее в мир и успокоение во всякую душу, жаждущую и алчущую правды и истины, это слово удовлетворило вполне его пытливый ум, и с той поры он посвятил себя всецело на что, чтобы отвлечь внимание своих ученых друзей от философских умствований Гегеля, Шеллинга и Ко, этих “сокрушенных кладенцев” германской мысли, и обратить их внимание на забытые одними и неведомые другим источники “воды живой” — писания отеческие. Памятником этого периода его умственной деятельности остались две замечательные статьи: “О характере просвещения Европы и его отношений к просвещению России” и “О необходимости и возможности новых начал для философии”. <…> Но И. В. Киреевского постигла почти та же участь, как Н. В. Гоголя. С той минуты, как он заговорил с своими учеными собратиями не прежним языком, высказав им не обинуясь, что свет и истина не там, где они ее искали доселе, <…> друзья Ивана Васильевича, сказав, кто при себя, а кто и громко: “жестоко слово сие”, пошли каждый своею дорогою…» (10) .
Свой последний покой Киреевские обрели в Оптиной пустыни. На подножии креста, установленного на могиле И. В. Киреевского, по благословению его духовника преподобного Макария, были высечены слова: Премудрость возлюбих и поисках от юности моея… Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст… приидох ко Господу (Прем. 8:2, 21).
Преподобный Варсонофий высоко ценил творческое дарование А. С. Хомякова, способность поэта увидеть в самой природе руку Творца: «У Хомякова есть прекрасное стихотворение “Звезды”, в котором он небесный свод с миллиардами звезд сравнивает с учением галилейских рыбаков, то есть с Евангелием.
Читайте также: