Едиными усты и единым сердцем откуда цитата
Обновлено: 22.12.2024
— Ну родненький, ну батечка, ну Марк Александрыч, государь, не зови меня туда, где едят да пьют и нескладныне речи о святыне говорят, а то меня соблазн обдержать может.
Это его было первое сознательное слово о своих чувствах, и оно меня в самое сердце поразило, но я с ним не стал спорить, а пошел один, и имел я в этот вечер большой разговор с двумя изографами и получил от них ужасное огорчение. Сказать страшно, что они со мною сделали! Один мне икону променял за сорок рублей и ушел, а другой говорит:
— Ты гляди, человече, этой иконе не покланяйся.
— Потому что она адописная, — да с этим колупнул ногтем, а с уголка слой письма так и отскочил, и под ним на грунту чертик с хвостом нарисован! Он в другом месте сковырнул письмо, а там под низом опять чертик.
— Господи! — заплакал я, — да что же это такое?
— А то, — говорит, — что ты не ему, а мне закажи.
И увидал уже я тут ясно, что они одна шайка и норовят со мною нехорошо поступить, не по чести, и, покинув им икону, ушел от них с полными слез глазами, славя бога, что не видал того мой Левонтий, вера которого находилась в борении. Но только подхожу домой, и вижу, в окнах нашей горенки, которую мы нанимали, свету нет, а между тем оттуда тонкое, нежное пение льется. Я сейчас узнал, что это поет приятный Левонтиев голос, и поет с таким чувством, что всякое слово будто в слезах купает. Вошел я тихонько, чтоб он не слыхал, стал у дверей и слушаю, как он Иосифов плач * выводит:
Кому повем печаль мою, Кого призову ко рыданию.Стих этот, если его изволите знать, и без того столь жалостный, что его спокойно слушать невозможно, а Левонтий его поет, да сам плачет и рыдает, что
Продаша мя мои братия!И плачет, и плачет он, воспевая, как видит гроб своей матери, и зовет землю к воплению за братский грех.
Слова эти всегда могут человека взволновать, а особенно меня в ту пору, как я только бежал от братогрызцев, они меня так растрогали, что я и сам захлипкал, а Левонтий, услыхав это, смолк и зовет меня:
— Что, — говорю, — добрый молодец?
— А знаешь ли ты, — говорит, — кто это наша мать, про которую тут поется?
— Нет, — говорит, — это в древности была Рахиль, а теперь это таинственно надо понимать.
— Как же, — спрашиваю, — таинственно?
— А так, — отвечает, — что это слово с преобразованием сказано.
— Ты, — говорю, — смотри, дитя: не опасно ли ты умствуешь?
— Нет, — отвечает, — я это в сердце моем чувствую, что крестует * бо ся Спас нас ради того, что мы его едиными усты и единым сердцем не ищем.
Я еще пуще испугался, к чему он стремится, и говорю:
— Знаешь что, Левонтьюшко: пойдем-ко мы отсюда скорее из Москвы в нижегородские земли, изографа Севастьяна поищем, он ноне, я слышал, там ходит.
— Что же: пойдем, — отвечает, — здесь, на Москве, меня какой-то нужный дух больно нудит, а там леса, поветрие чище, и там, — говорит, — я слыхал, есть старец Памва, анахорит * совсем беззавистный и безгневный, я бы его узреть хотел.
— Старец Памва, — отвечаю со строгостию, — господствующей церкви слуга, что нам на него смотреть?
— А что же, — говорит, — за беда, я для того и хотел бы его видеть, дабы внять, какова господствующей церкви благодать.
Я его пощунял, «какая там, говорю, благодать», а сам чувствую, что он меня правее, потому что он жаждет испытывать, а я чего не ведаю, то отвергаю, но упорствую на своем противлении и говорю ему самые пустяки.
— Церковные, — говорю, — и на небо смотрят не с верою, а в Аристетилевы врата * глядят и путь в море по звезде языческого бога Ремфана определяют * ; а ты с ними в одну точку смотреть захотел?
А Левонтий отвечает:
— Ты, дядя, баснишь: никакого бога Ремфана не было и нет, а вся единою премудростию создано.
Я от этого словно еще глупее стал и говорю:
— Церковные кофий пьют!
— А что за беда, — отвечает Левонтий, — кофий боб, он был — Давиду-царю в дарах принесен * .
— Откуда, — говорю, — ты это все знаешь?
— В книгах, — говорит, — читал.
— Ну так знай же, что в книгах не все писано.
— А что, — говорит, — там еще не написано?
— Что? что не написано? — А сам вовсе уже не знаю, что сказать, да брякнул ему:
— Церковные, — говорю, — зайцев едят, а заяц поганый.
— Не погань, — говорит, — богом созданного, это грех.
— Как, — говорю, — не поганить зайца, когда он поганый, когда у него ослий склад и мужеженское естество и он рождает в человеке густую и меланхолическую кровь?
Но Левонтий засмеялся и говорит:
— Спи, дядя, ты невегласы * глаголешь!
Я, признаюсь вам, тогда еще ясно не разгадал, что такое в душе сего благодатного юноши делалось, но сам очень обрадовался, что он больше говорить не хочет, ибо я и сам понимал, что я в сердцах невесть что говорю, и умолк я и лежу да только думаю:
«Нет; это в нем такое сомнение от тоски стало, а вот завтра поднимемся и пойдем, так оно все в нем рассеется»; но про всякий же случай я себе на уме положил, что буду с ним некое время идти молча, дабы показать ему, что я как будто очень на него сержусь.
Но только в волевращном характере моем нет совсем этой крепости, чтобы притворяться сердитым, и мы скоро же опять начали с Левонтием говорить, но только не о божестве, потому что он был сильно против меня начитавшись, а об окрестности, к чему ежечасный предлог подавали виды огромных темных лесов, которыми шел путь наш. Обо всем этом своем московском разговоре с Левонтием я старался позабыть и решил наблюдать только одну осторожность, чтобы нам с ним как-нибудь не набежать на этого старца Памву анахорита, которым Левонтий прельщался и о котором я сам слыхал от церковных людей непостижимые чудеса про его высокую жизнь.
«Но, — думаю себе, — чего тут много печалиться, уж если я от него бежать стану, так он же сам нас не обретет!»
И идем мы опять мирно и благополучно и, наконец, достигши известных пределов, добыли слух, что изограф Севастьян, точно, в здешних местах ходит, и пошли его искать из города в город, из села в село, и вот-вот совсем по его свежему следу идем, совсем его достигаем, а никак не достигнем. Просто как сворные псы бежим, по двадцати, по тридцати верст переходы без отдыха делаем, а придем, говорят:
— Был он здесь, был, да вот-вот всего с час назад ушел!
Бросимся вслед, не настигаем!
И вот вдруг на одном таком переходе мы с Левонтием и заспорили: я говорю: «нам надо идти направо», а он спорит: «налево», и, наконец, чуть было меня не переспорил, но я на своем пути настоял. Но только шли мы, шли, и, наконец, вижу, не знаю куда зашли, и нет дальше ни тропы, ни следу.
Я говорю отроку:
— Пойдем, Лева, назад!
— Нет, не могу я, дядя, больше идти, — сил моих нет.
Я исхлопотался и говорю:
— Что тебе, дитятко?
— Разве, — говорит, — ты не видишь, меня отрясовица * бьет?
И вижу, точно, весь он трясется, и глаза блуждают. И как все это, милостивые государи, случилось вдруг! Ни на что не жаловался, шел бодро и вдруг сел в леску на траву, а головку положил на избутелый пень и говорит:
— Ой, голова моя, голова! ай, горит моя голова огнем-пламенем! Не могу я идти; не могу больше шагу ступить! — а сам, бедняга, даже к земле клонится, падает.
А дело под вечер.
Ужасно я испугался, а пока мы тут подождали, не облегчит ли ему недуг, стала ночь; время осеннее, темное, место незнакомое, вокруг одни сосны и ели могучие, как аркефовы древеса, а отрок просто помирает. Что тут делать! Я ему со слезами говорю:
Следующая цитата
Почему в православной богослужебной практике не прижились музыкальные инструменты? Почему изначально христианское пение было унисонным, а со временем превратилось в полифонию? Об этом, а также о разнообразии форм богослужебного христианского пения и основных вехах его развития рассказывает председатель издательского совета СПб епархии игумен Силуан (Туманов).
Откуда пошло христианское пение? Ответ находим в Евангелии, когда Христос и ученики после Тайной вечери «воспевши пошли на гору Елеонскую» (Мф.26,30). Вероятнее всего, это был известный гимн или псалом, ведь у апостолов Христовых не было ещё напевов, отличных от тех, которые звучали на богослужениях у иудеев. То есть раннехристианская Церковь первоначально взяла свои мелодии из иудейской синагогальной практики. Увы, мы не знаем, как звучало богослужебное пение в синагоге времён земной жизни Иисуса Христа, современное синагогальное богослужение не сохранило традиций, бытовавших в древности, ибо иудейская церковь впитывала в себя национальные поместные обычаи.
Как развивалось музыкальное богослужебное пение дальше? Пение богослужебное — это, по сути дела, жизнь христианина. Не случайно ап.Павел пишет, обращаясь к эфесянам: «Исполняйтесь Духом, назидая самих себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах ваших Господу» (Еф.5,18—19). Слышите? сердцем петь должно. Это очень важный момент. Не может быть исполнено православное песнопение неверующим сердцем, без соответствующих вере дел.
Остановим своё внимание на Западе. Первоначально это был Запад православный — в лоне Единой Православной Церкви, но с XI века произошло разделение и западные Церкви отошли от Православия. Пение сначала было одноголосное (когда много голосов звучат как один). Христианское пение таким и должно быть. Помните, мы говорим на литургии: «Едиными усты, единым сердцем». И в древности все христианские Церкви использовали одноголосное пение. Музыкальные инструменты также сначала не использовались. А в православной восточной традиции они не используются и по сей день. Почему? Потому что музыкальные инструменты, по словам свт.Григория Нисского, считались необходимыми лишь тем, кто не обладал хорошим голосом, но, будучи обучен музыке и желая показать своё мастерство, прибегал к искусственным голосам — флейтам, лире. Во-вторых, музыка воспринималась как нечто вспомогательное, ибо первое место в богослужении занимает текст. В-третьих, для многих христиан, обратившихся из язычества, звучание инструментов было связано с языческим культом, которого они отверглись. Свт.Климент Александрийский пишет об этом: «К необузданности причисляю я и слушание, доводящее до полного опьянения, игры на флейте. Кто часто отдаётся слушанию игры на флейтах, на струнных инструментах, кто участие принимает в хороводах, плясках, египетском битье в ладоши и тому подобном неприличном и легкомысленном препровождении времени, тот скоро доходит и до больших неприличий и разнузданностей».
Постепенно начинается изменение отношения к пению у людей. Пение становится не столько выражением молитвы человека, сколько, к сожалению, неким приятным фоном, когда человек может постоять, помыслить, помечтать о чём-то своём, не обязательно духовном. В древнем мире в храмах зачастую было шумно, поэтому Церковь очень рано стала использовать хор в церковных службах, чтобы людей немножечко отвлекать от общения между собой, чтобы они прислушались к богослужению. Но у этой благой цели появилась побочная ветвь: люди стали развлекаться богослужением. Появляются попытки к канонической одноголосной мелодии добавить какие-то интервалы, гармонию. Дальше — больше: канонические мелодии дополняются и переплетаются с мелодиями побочными. Со временем добавление других мелодий привело к тому, что уже основная каноническая мелодия стала почти неразличимой среди этих наслоений, и в эпоху Ренессанса появляются очень сложные музыкальные произведения, мелодия молитвы полностью растворяется в сладких созвучиях, что позволяет человеку полностью отдаться во власть чувствам. Стоит послушать мессу, чтобы понять это. Это происходит примерно в XV веке, когда на Руси ещё звучит сладкоголосие знаменного распева.
Христианский Восток, будучи очень консервативным, сохранил много старинных напевов и мелодий. Примером тому служит греческое и армянское богослужение, в котором, впрочем, слышна и западноевропейская гармония. К сожалению, нотные варианты не сохранились: в разных культурах нотные записи появляются довольно рано, но богослужебная культура получила их позднее. Впрочем, те, кто знаком со знаменным распевом, знают, что главное — показать общее направление мелодии, не больше. Показать, что пение в православном храме — это не столько музыка, сколько подражание Ангельскому славословию Господа.
Кстати, грузинское православное пение тоже сначала было одноголосным, но уже в XI веке есть примеры песнопений трёхголосных. Впечатление, что пение выходит из одной точки, распадаясь на три голоса, и в конце вновь сходится в одну точку. Это довольно обычный приём для грузинского православного пения.
Вот мы и с Запада, и с Востока подошли к России. Пора заговорить о русском богослужебном пении. Композиторы Византии и Древней Руси пользовались музыкальными попевками, которые называются центон, от латинского cento — лоскут. Сущность этой формы заключается в том, что мелодия строится из ряда готовых «лоскутов» — из канонизированных мелодических оборотов, что отдаленно роднит этот метод с методом создания мозаичного образа. Эта попевочная техника представляет собой проявление творчества особого рода — церковного соборного творчества, суммирующего весь опыт многовековой церковной традиции.
Поначалу на Руси использовались богослужебные книги соседнего Болгарского царства, а традицию одноголосного пения и мелодику мы взяли у греков, что придавало молитвам восточный колорит. После постройки Киевского Софийского собора по вызову князя Ярослава Мудрого в Киев приехали три греческих певца и, по свидетельству Нестора, научили славян демественному пению. Но через некоторое время стали появляться и русские знатоки певческого дела. Конечно, представить, как звучало пение во времена св.князя Владимира или св.князя Александра Невского, сложно. Но даже реконструированные песнопения дают почувствовать духовную мощь и молитвенное начало, заложенные в этих песнопениях. Слушать их нелегко. Под григорианский хорал мы можем попить чай, беседуя, под знаменный распев — нельзя, потому что это пение строго молитвенное, храмовое. Либо мы слушаем его и молимся в благоговении, либо не слушаем вовсе. Это уникальная особенность древнего русского пения.
Начало XVII века на Руси стало рубежом в истории развития церковного пения — эпохой гармонического, или партесного, пения. Его родина — Юго-Западная Русь, которая в борьбе с унией и католичеством противопоставила католическому «органному гудению» свои православные «многоголосные составления мусикийские» как одно из средств удержания православных от совращения в латинство. Инициаторами и организаторами были юго-западные братства, открывавшие школы при православных монастырях с обязательным обучением церковному пению и хоры при церквах.
Но вот наступает эпоха Петра Великого — время перемен в быте, во взгляде на веру. Меняется всё: внешний вид храмов, священнических облачений, даже состав ладана. Резко меняется. И особенно это заметно по богослужебной музыке. После торжественных напевов православная музыка стала реагировать на далеко не лучшие образцы западноевропейской гармонии. Эти образцы мы преимущественно слышим в наших храмах по сей день. Около двухсот лет длился период безраздельного господства такой музыки, более того, эта музыка считалась единственно возможной для православных храмов, а древние распевы считались принадлежностью раскольников, старообрядцев, или же греков. Однако с конца XIX века по всей Европе, в том числе и в России, люди стали всматриваться в корни своего народа, своей культурной традиции. Лучшие умы в России стали задумываться: почему в храмах, где наиболее обнажена наша душа, где человек остаётся наедине с Богом, мы используем для богослужений католические, протестантские, западноевропейские мелодии, построенные по гармонии, не имеющей никакого свято-отеческого основания? И вот наиболее талантливые русские композиторы стали сочинять богослужебные песнопения с учётом древних знаменных мелодий, отчасти даже византийских, и сопровождать их русской гармонией. Это пение, имитирующее русские народные песни, получило название русского стиля или русского возрождения. Яркие примеры такого пения — творчество композиторов П.Чеснокова, С.Рахманинова.
Движение за возрождение святоотеческого православного пения продолжается и по сей день. Недавно скончался композитор диакон Сергий Трубачёв, родственник известного священника Павла Флоренского. Отец Сергий старался дать древним напевам новую жизнь, а также сочинял мотивы, которые были в духе этих древних напевов, которые не разрушали молитвенное настроение, царящее в храме, а помогали сосредоточиться на тексте богослужебных песнопений. Например, песнопение «Со святыми упокой…». Вот на этом жизнеутверждающем заупокойном аккорде я и заканчиваю наш сегодняшний разговор.
Херувимская песнь
Во время чтения священником молитвы о себе хор начинает пениеХерувимской песни. Эта же песнь затем тихо произносится и священнослужителями. Почти во все дни церковного года поется следующий гимн:
Иже Херувимы тайно образующе (т. е. мы, которые таинственно изображаем Херувимов) и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение.
Яко да Царя всех (всяческих) подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми. Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.
Только дважды в году этот гимн заменяется другими песнопениями. В Великий четверг поется одна из молитв перед причащением: «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими…», а в Великую субботу следующая песнь:
Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным. Предходят же Сему лицы ангельстии со всяким Началом и Властию, многоочитии Херувими и шестокрилатии Серафими, лица закрывающе и вопиюще песнь: Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.
В этих словах приношение Даров воспринимается как Царский вход. Богословский смысл такого акцента на царственном характере входа укоренен в том, что после принесения Себя в жертву Христосвоцарился над миром, небесным и земным. Преодолено разделение, вошедшее в мир после грехопадения, ад разрушен, смерть побеждена, и «князь мира сего» не господствует больше над верующими во Христа.
Процессия входа
В наше время процессия Великого входа в сознании большого числа верующих стала едва ли не самой важной частью богослужения, хотя, по сути, это есть только остаток от бывшего некогда всенародным приношения хлеба и вина для Евхаристии. Священник и диакон отходят к жертвеннику, берут дискос и чашу с приготовленными на проскомидии хлебом и вином, затем боковыми вратами выходят из алтаря и снова заходят в него через центральные врата. Во время этого шествия делается остановка на амвоне и произносятся поминовения. В русской практике эти поминовения развились до необозримого количества: поминаются Предстоятель и епископы Церкви, клир, монашество, поющие и служащие в храме, благодетели и пр. Приходилось даже встречать поименное поминовение некоторых лиц, живых и усопших, что является уже недопустимой крайностью русской практики. Все эти бесконечные поминовения только усиливают суету, совсем не соответствующую святости момента. Греки же в это время произносят только: «Всех вас да помянет Господь Бог во Царствии Своем…»
Следующая цитата
В наше время много говорят о необходимости более деятельного и непосредственного участия мирян в жизни Церкви, но при этом часто имеют в виду те служения, которые всегда принадлежали лишь церковной иерархии, ради которых иерархия и существует, как то служение управления, учительства, участие в соборах. Критикуя чрезмерный «клерикализм», ему противопоставляют столь же радикальную «демократию». Безусловно, участие мирян в церковной жизни должно быть полным и деятельным, но чтобы правильно понять это, следует осознать взаимоотношение клира и мирян.
Когда мы слышим возглас «Елицы вернии», следует задуматься: осознаем ли мы себя таковыми? Не удаляем ли мы сами себя от торжества Евхаристии по ложному смирению, почитая себя «недостойными» из-за своих грехов? Никто никогда не может быть достоин участвовать в Литургии и причащаться Тела и Крови Господних. Но все, крещенные во имя Христово, обязаны исполнять служение, возложенное на них Христом после вступления в Церковь. И следует помнить, что, приходя в Церковь, мы приходим не ради «удовлетворения» своих нужд, но для исполнения того служения, которое возложено на нас. Мы «куплены дорогою ценою» Крови Христовой, потому мы уже «не свои» (1 Кор. 6: 20, 19).
Раскрытие антиминса
Две молитвы верных
После ухода из храма оглашенных произносится краткая ектения, состоящая из двух прошений великой ектении. Как мы знаем, великая ектения обычно следует в начале всякого церковного богослужения, и это правило выдерживается и в Литургии верных. Священник в это время читаетпервую молитву верных. Приведем текст молитвы из Литургии св. Иоанна Златоуста и св. Василия Великого:
Благодарим Тя, Господи Боже Сил, сподобившаго нас предстати и ныне Святому Твоему Жертвеннику и припасти ко щедротам твоим о наших гресех и о людских неведениих; приими, Боже, моление наше, сотвори ны достойны быти, еже приносити Ти моления и мольбы и жертвы безкровныя о всех людех Твоих, и удовли нас (сделай нас способными), ихже положил еси в службу Твою сию, силою Духа Твоего Святаго, неосужденно и непреткновенно, в чистем свидетельстве совести нашея призывати Тя на всякое время и место; да послушая нас, милостив нам будеши во множестве Твоея благости…
Литургия св. Василия:
Ты, Господи, показал еси нам великое сие спасения таинство, Ты сподобил нас, смиренных и недостойных раб Твоих, быти служителем Святаго Твоего Жертвенника. Ты удовли нас силою Святаго Твоего Духа в службу сию, да неосужденно ставше пред святою славою Твоею, принесем Ти жертву хваления: Ты бо еси действуяй вся во всех. Даждь, Господи, и о наших гресех, и о людских неведениих приятней быти жертве нашей и благоприятней пред Тобою…
Кровь Христова, пролитая на Кресте и изливающаяся верным в Таинстве Евхаристии, принесена один раз и навсегда. Церковь не повторяет эту жертву, но приобщает нас ей, принесенной однажды и навеки. Мы предлагаем Богу самые простые и насущные дары: хлеб и вино, чтобы Господь принял их в Пренебесный Свой Жертвенник и явил их Своим Телом и Кровью.
Вслед за первой молитвой произносится еще одна краткая ектения ивторая молитва верных:
Паки и многажды Тебе припадаем и тебе молимся, Благий и Человеколюбче, яко да призрев на моление наше, очистиши наша души и телеса от всякия скверны плоти и духа, и даси нам неповинное и неосужденное предстояние Святаго Твоего Жертвенника. Даруй же, Боже, и молящимся с нами преспеяние жития и веры и разума духовнаго; даждь им, всегда со страхом и любовию служащим Тебе, неповинно и неосужденно причаститися Святых Твоих Таин и Небесного Твоего Царствия сподобитися…
Литургия св. Василия:
Боже, посетивый в милости и щедротах смирение наше, поставивый нас, смиренных и грешных и недостойных раб Твоих, пред святою славою Твоею, служити Святому Жертвеннику Твоему, Ты укрепи нас силою Святаго Твоего Духа в службу сию, и даждь нам слово во отверзение уст наших, во еже призывати благодать Святаго Твоего Духа на хотящия предложитися Дары…
Молитва священника о себе
Начинается Великий вход с молитвы священника:
Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми приходити или приближитися, или служити Тебе, Царю славы, еже бо служити Тебе велико и страшно и самем небесным Силам. Но обаче, неизреченнаго ради и безмернаго Твоего человеколюбия, непреложно и неизменно был человек, и архиерей нам был еси, и служебныя сия и безкровныя жертвы священнодействие предал еси нам, яко Владыка всех… Тя убо молю, единаго Благаго и благопослушливаго: призри на мя грешнаго и непотребнаго раба Твоего, и очисти мою душу и сердце от совести лукавыя, и удовли мя силою Святаго Твоего Духа, облеченна благодатию священства, предстати святей Твоей сей Трапезе и священнодействовати святое и пречистое Твое Тело и честную Кровь… сподоби принесенным Тебе быти, мною грешным и недостойным рабом Твоим, Даром сим: Ты бо еси Приносяй и приносимый, Приемляй и раздаваемый…
Великий вход
Просительная ектения
Сразу же после входа священнослужителей в алтарь и окончания Херувимской песни диакон произноситпросительную ектению. Как и сугубая ектения, эта ектения обычно следует в конце богослужения, отчего и начинается прошением «Исполним (завершим) молитву нашу Господеви». Просительная ектения представляет собой развитие великой ектении. В ней мы просим всего того, что требуется людям для полноценной жизни: ангела хранителя, прощения грехов, всего доброго и полезного, мирной и безболезненной кончины. В этой части Литургии к ектенье добавляется прошение «о предложенных Честных Дарех».
Целование мира
Ответ на это недоумение заключается в том, что, кроме заповеди, Церковь знает такжеоткровение идар любви. И только потому Христос заповедал ее, что она доступна и дарована Церкви. Единство, святость и соборность Церкви возможны потому, что она живет в любви, связана союзом любви.
Символ веры
Евхаристическое приношение может совершаться только «едиными устами и единым сердцем», и, естественно, при полной согласованности в вере. Невозможно евхаристическое общение с инако-верующими. Это требование происходит не от высокомерия и не от презрения к ним; это требование правды. Для совместного участия в Евхаристии необходимо полное согласие в догматах веры. Если нет единомыслия, то нет и евхаристического общения, и наоборот, когда восстанавливается единомыслие, знаком этого примирения служит совместное служение Литургии с тем, кто присоединяется к Церкви.
Чтению (или пению) Символа веры предшествует возглас диакона «Двери, двери…». Это указание привратникам следить за тем, чтобы никто из неверных или некрещеных не вошел в церковное собрание, логическое продолжение возгласа «Елицы оглашеннии, изыдите».
Символ веры в нашей практике обычно поется всем народом, у греков его читает кто-либо из старших клириков или мирян. В греческих монастырях это обязанность настоятеля, которую он может уступить почетному гостю или паломнику, например, епископу или настоятелю другого монастыря.
Подмена веры «религиозным чувством» выражается, прежде всего, в привязанности ко всякого рода внешним формам, обрядам, традициям церковной жизни, то есть в псевдо-консерватизме, заботящемся о сохранении формы безразлично к ее содержанию. Но все эти формы не новы для человечества. Христианство не создало новых форм, оно восприняло «старые» формы, присущие всякой религии (так, молитвы, богослужения, жертвы, ритуальные трапезы, праздники, посты, определенные жесты можно отыскать во всех религиозных традициях), и наполнило их новым смыслом. Новизна христианства в том, что оно, по словам прот. А. Шмемана, «древние формы не только наполнило новым содержанием, но поистине претворило и вечно претворяет в само явление, в сам дар Истины, в причастие ей как новой жизни». Претворение это совершается только верой. «Религиозное чувство» же не знает и не хочет знать этого изменения. Поразительно, насколько питающийся «религиозным чувством» человек безразличен к содержанию своей веры. Увы, на сегодняшний день большинство «верующих», вполне искренне преданных Церкви, безразличны к тому, во что она верует. Вопросы вероучения, вызывавшие в древности столько бурных споров не только в богословской среде, но среди самых широких масс, современному «верующему» просто неинтересны, хотя о «единстве» веры в наши дни говорят ничуть не меньше, чем ранее. Но вера у большинства сменилась «религиозным чувством», и понимание единства стало, следовательно, тоже другим.
Молитва приношения
За ектенией следуетмолитва приношения по положении Божественных Даров на Престол. Приведем текст этой молитвы из обеих Литургий:
Господи Боже Вседержителю, Едине Святе, приемляй жертву хваления от призывающих Тя всем сердцем, приими и нас грешных моление, и принеси ко святому Твоему жертвеннику, и удовли нас приносити Тебе Дары же и жертвы духовныя о наших гресех и о людских неведениих; и сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей, и вселитися Духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих Дарех сих, и на всех людех Твоих…
Литургия св. Василия:
Господи Боже наш, создавый нас и введый нас в жизнь сию, показавый нам пути во спасение, даровавый нам небесных таин откровение: Ты бо еси положивый нас в службу сию силою Духа Твоего Святаго; благоволи убо, Господи, быти нам служителем Новаго Твоего Завета, слугам Святых Твоих Таинств; приими нас, приближающихся святому Твоему Жертвеннику, по множеству милости Твоея, да будем достойни приносити Тебе словесную сию и безкровную Жертву о наших согрешениих и о людских невежествиих: юже приемь во святый и пренебесный и мысленный Твой Жертвенник, в воню благоухания, возниспосли нам благодать Святаго Твоего Духа. Призри на ны, Боже, и виждь на службу сию нашу, и приими ю, якоже приял еси Авелевы дары, Ноевы жертвы, Авраамова всеплодия, Моисеева и Ааронова священства, Самуилова мирная. Якоже приял еси от святых Твоих апостол истинную сию службу, сице и от рук нас грешных приими Дары сия в благости Твоей, Господи; яко да сподобльшеся служити без порока святому Твоему Жертвеннику, обрящем мзду верных и мудрых строителей в день страшный воздаяния Твоего праведнаго…
Здесь обращает на себя внимание очередное призывание Святого Духа на народ и предлежащие Дары. Также, начиная с этой молитвы видно, что Литургия св. Василия длиннее Литургии Златоустовой, при этом молитвы Литургии св. Василия более яркие и полные. Различие это совершенно незаметно при «тайном» чтении священнических молитв; на недостатки такого чтения мы уже указывали ранее.
Читайте также: