Цитаты про изнанку изделия
Обновлено: 21.11.2024
Смерть в ней являлась изнанкой жизни, а не всеобщим безальтернативным наполнителем.
Может, не стоит заканчивать, пусть так и останется образом из всего двух деталей, будто выглядывающих оттуда, где ничего и нет, лишь изнанка мира, пыльная, непримененная плоскость.
И тогда возможны чудовищные срывы, раскрывается бездна, и наш вечный добряк показывает изнанку образа – жуткий оскал столь же вечного зла.
Следующая цитата
Он позвонит вам и скажет, что был представлен вам у графини такой-то. — Разве я его не узнаю? — Нет! Он отпустит бороду, как все музыканты! Он скажет, что написал для вас балет. Тут вы поймёте, кто он, откроете ему, кто вы, и он вспомнит и ту лавчонку, и шестипенсовую монету. И в этот вечер вы будете ужинать на балконе с видом на Темзу! На вас будет платье из небесно-голубого муслина… Он не сможет отвести от вас глаз… Лондон в тот вечер будет задумчив и прекрасен…
Женщина, лишённая хорошего вкуса, даже в стильном платье будет безвкусной.
— Ну и что? Теперь платья совсем не видно!
— О, Господи! — Вот именно!
Следующая цитата
Шестнадцатая куница, ну, что, все-таки, делает хоть какую-то честь автору, она не пишет об этом прямо. Т,е. "как хотите понимайте". Хотите - понимайте так, хотите - спишите на игру воображения.
Кмк, только так и можно разную мистику писать, если хотеть остаться в пределах хорошего тона.
А что до темы "как сделать так, чтобы сошлось" - давайте попробуем посмотреть на это "игротехнически". Т.е. что мы хотим "свести", чтобы "сошлось", и что нам кажется принципиальным, т.е. никакой поправке не подлежащим?
Arme, О! Мне очень нравится такая постановка вопроса! Но для этого нужно иметь все сведения из канона, чтобы точно знать, что там есть и чего нет. Я попробую пробежаться по канону методом поиска по словам - имена Абвениев и Оставленная - и вытащу оттуда все, что касается древних времен. Плюс к этому надо бы, конечно, разобрать Пламя Этерны.
Потихоньку начинаю выполнять обещанное.
КнК
читать дальше Ринальди об изнанке По преданию, Кэртиана держится на четырех столпах - четырех Великих Домах, чьи потомки составляют ее мощь и славу. Однако приход к власти узурпатора-бастарда сделал лучших людей Золотой Империи непримиримыми врагами. И вот уже четыреста лет над одними вороном реет тень предательства, лица других овевают ветра изгнания, третьих судьба проверяет на крепость, как море скалы, а четвертым молнии несчастий испепеляют сердца. По преданию, Четверым суждено соединиться. Но только случится это на дружеском пиру или на поле брани - неведомо. Как неведомо будущее забывшим прошлое и не желающим понять настоящее.
Одинокий в последний раз шел улицами Олларии – этот мир становился опасен. Скоро старая, добрая Кэртиана будет вотчиной раттонов, пройдет еще несколько веков, и то, во что превратится некогда вольный и радостный мир, придется уничтожить. Из великого Ожерелья выпадет еще одна бусина – не столь уж и страшная потеря, ведь сама Нить уцелеет.
Шедший цветущим городом гость понимал, что беда случится не завтра. То, что для него было «скоро», для смертных означало почти «никогда». Люди, спешащие по своим делам и странным образом не замечающие высокого чужака, успеют долюбить, досуетиться, доненавидеть, равно, как и их дети, внуки и правнуки.
в пламя Этерны нельзя ни столкнуть, ни заманить. Он сам выбрал свою судьбу, согласившись умереть, чтоб воскреснуть Стражем Заката, вечным воином и странником, давшим клятву хранить Ожерелье.
Чуждое не оставляет попыток поглотить Ожерелье, а противостоят растущему напору лишь Одинокие. Их дело – сражаться, и, пока они бьются, смертным отвечают раттоны
Он не вправе позволить раттонам отыскать свои следы – Осень слишком драгоценна, чтобы рисковать ею. Осень дороже Кэртианы, а Ожерелье дороже одной из бусин.
Когда Этерна была цела, они сражались за каждый из миров Ожерелья. Теперешних сил едва хватает, чтобы сдерживать Чуждое на Новом Рубеже. Раньше Одинокие вмешивались в дела смертных, называвших их кто богами, кто демонами, теперь в прошлом и это. В прошлом все, кроме боя. Когда падет последний защитник, придет конец и Ожерелью, только раттонам этого не понять. Они вообще мало что понимают, эти возомнившие себя богами ничтожества. Играя в свои игры, они подгрызают Нить, невольно помогая тому или тем, кто рвется к ней снаружи. Теперь они подняли голову и в Кэртиане.
Место Одинокого – его бой на Рубеже. Внутренние Миры выживают или погибают сами и по своей вине. Смертные наделены волей и разумом, они могут и должны дать отпор раттонам, а не идти у них на поводу
Кошка – не человек, ей глаза не отведешь. Эти маленькие вольные твари не только чуют всех, владеющих магией, но и сами ей сопричастны, потому-то раттоны их и ненавидят.
Воин успел застать создателей этого мира. Их было четверо, и они откликнулись на призыв Этерны и ушли на Рубеж, поручив Кэртиану своим избранникам из числа смертных. Человеческой памяти хватило на три тысячи лет. Не так уж и мало, если вспомнить, что люди редко живут дольше семидесяти…
раттоны убивают чужую радость, может быть, потому, что сами на нее не способны
Страж Заката мог уничтожить Кэртиану и боялся, что испить эту чашу доведется именно ему. В его власти уничтожить, но не спасти.
Как легко сжечь зачумленный город и этим остановить заразу, но кто возьмется одолеть беду, выловив всех чумных крыс? А раттоны – чумные крысы Ожерелья, их становится все больше, а Одиноких все меньше!
В память первых богов Кэртианы! Они были готовы умереть на Рубеже, а смерть настигла их в Этерне, казавшейся самым безопасным местом Ожерелья.
он видел шар ревущего пламени, чудовищную звезду, родившуюся из гибели Этерны
Они стояли под серебристым мертвым небом без солнца и птиц, а Пепельное море лениво переливало у их ног тяжелые, медленные волны. Казалось, Чуждое устало рваться вперед, его напор ослабел.
Сгоревшие Миры, по которым пролегал Рубеж, были мертвы, их можно было оставить без особого риска
Чуждое наконец схлынуло, как всегда, рассыпавшись стаей странных, смертных созданий, на сей раз похожих на летучих медуз. Полупрозрачная мерзость сама бросалась на мечи, словно желая побыстрее со всем покончить.
Что могло стрястись в месте, исполненном великой Силы, покорной Архонту и его сподвижникам?
Этерны больше не существовало. Что именно произошло, уцелевшие так никогда и не узнали. Был ли это заговор, неосторожность, несчастливая случайность или же сработал доселе неведомый закон мироздания, но произошло то, что произошло.
Выжившие могли держать Рубеж, но не создавать миры и не одаривать избранных бессмертием и силой.
Рано или поздно Чуждое прорвет оборону и набросится на внутренние миры, впрочем, в последнее время Одинокий стал опасаться, что раттоны погубят Ожерелье прежде, чем падет Рубеж.
Слов Оставленная, Ушедшие, Абвении и их имена в первом томе не встречаются.
Октавия - только как аббатство или восклицание "святая Октавия".
о религии (сноска стр. 21) В Золотых землях господствует монотеистическая эсператистская религия, согласно которой Создатель сотворил Ожерелье миров, нанизав его на Нить Света, по которой и странствует. Когда он посещает очередной мир, то шестнадцать лет ходит по нему неузнанным, а затем творит суд и над живыми и над умершими, после чего вновь пускается к путь, чтобы когда-нибудь вернуться. Эсператисты живут в ожидании возвращения Создателя и Его суда. Главой эсператистской церкви является пожизненно избираемый конклавом Эсперадор, а главным центром эсператизма - Агарнс - город-государство, расположенный на полуострове, вдающемся в Померанцевое море. Когда Франциск Оллар захватил Талигою, Эсперадор отказал ему в поддержке. Оллар ответил тем, что объявил себя главой новой Оллариайской Церкви. Олларианство отличается от эсператизма тем, что его главой является король, единолично назначающий кардинала, ведающего делами церкви. Франциск приказал перевести священные книги на современный язык, отказался от канонов иконописи и храмовой архитектуры и произвел ряд других религиозных реформ.
У Октавии Алвы были удивительные глаза, такой бесконечной предвечерней синевы Алан еще не видел. Герцогиня не походила ни на ярких кэналлийских красавиц, ни на величавых талигойских аристократок.
– Да, Октавия в отличие от меня очень набожна. Увы, ангелам положено, надо – не надо, славить Создателя.
Алан бережно принял изящный медальон морискийской работы, бывший хранилищем светло-русого локона.
– Октавия?
– Да, единственная сила, которой я молюсь. О_о
Золотое «вчера» Талигойи – блуждающие башни, каменные кольца Гальтары, меч Раканов, Закон и Честь… Алан родился и вырос, когда все это стало прошлым, воспоминания о котором не приветствовались. С той поры, как Эрнани Святой два Круга назад внял увещеваниям эсператистов и перенес столицу из пропитанной древней ересью Гальтары в тогда совсем еще небольшую Кабитэлу, все связанное с Четырьмя Ушедшими усиленно забывали. Но прошлое то и дело напоминало о себе то песнями, то выловленными из воды или найденными в земле вещами, отмеченными старыми знаками, то непонятными предсказаниями…
Слова Абвении нет.
– Фрамбуа – один из двенадцати городов, оспаривающих право на святую Октавию. Я имею в виду олларианскую святую и мою прапрапрабабку. Эсператисты считают ее шлюхой и винят во всех смертных грехах, но двое мужчин, превративших Талигойю в Талиг, на нее и в самом деле молились… Странно, трактирный мазила нарисовал ее такой, какой она была в ранней юности. Вряд ли он видел портрет, скорее всего, как-то догадался…
Значит, это Октавия! Жена Франциска Первого Оллара, умершая в родах и причисленная по приказу короля к лику святых. Эсператистская церковь была поражена подобным святотатством, но узурпатору до Агариса не было дела.
Ричард припомнил нежное девичье лицо, огромные широко распахнутые глаза, переброшенную через плечо косу. Олларианцы не отрицали, что, прежде чем стать королевой, Октавия была герцогиней Алва, но и не говорили об этом. В житии не было лжи, но при чтении его складывалось впечатление, что Франциск женился не на молодой вдове с ребенком, а на непорочной деве.
От матушки и надорского священника Ричард знал, как было на самом деле: Рамиро Алва был помолвлен с племянницей маршала Эктора, но встретил в трактире безродную блудницу, которая его околдовала. Будущий предатель нарушил слово Чести и женился на трактирной девке. Именно Октавия толкнула Рамиро на предательство, а когда изменник пал от руки Алана святого, поймала в свои сети марагонца и взошла на трон.
Оллар обожал жену, а ее сына от первого брака растил, как своего. Единственный ребенок узурпатора был слабым и болезненным, и после смерти Франциска власть в стране захватил его пасынок Рамиро Алва Младший. Жестокий и коварный, именно он окончательно сломал Людей Чести…
– Я… – язык Дика немного заплетался, – я не думал, что Октавия была такой…
– На иконах она старше.
– Октавия, Дикон, и впрямь была тихой девочкой у окошка, в которую влюбился проезжавший мимо рыцарь. Бывает и такое. Повелитель Ветров по любви женился на безродной сироте. Возможно, это был единственный мудрый поступок в его жизни, а может, и нет. Этого нам никогда не узнать. Никогда…
Для встречи Сильвестр выбрал старый королевский парк, разбитый по приказу Франциска Оллара для своей королевы. Октавия любила гулять среди высоких буков и просила себя похоронить именно там. Франциск исполнил волю жены, а затем и сам лег рядом с ней. По приказу короля парк для посторонних был закрыт. Разумеется, возникла легенда о том, что лунными ночами Франциск и Октавия рука об руку бродят вдоль берега озера или отдыхают у бьющего из скалы источника. Призраки Сильвестра волновали мало, но лучшего места для тайного разговора было не найти.
Хорошо, что великая любовь великого короля родилась в день памяти эсператистской святой и была названа в ее честь. Октавианскую неделю отмечают и в Талиге, и в Агарисе, а общие праздники сближают… Хорошо, что в загородном дворце еще не было пожара. Двор, как повелось от Франциска, отправится на праздники в Тарнику, которую так любила королева Октавия.
«Житие святой Октавии»
«Была весна, – бубнила Амалия, –
и каждая травинка, каждое дерево, каждый цветок радовались ее приходу и славили Создателя. Вся природа ликовала, и вместе с ней ликовала душа юной Октавии и воздавала хвалу сотворившему этот прекрасный мир. Дева спустилась к реке и присела на нагретый солнцем камень, следя за летающими над водой разноцветными стрекозами. Легкий ветер гнал белые облака…»
«Дева увидела, что к ней приближается прекрасная женщина в белом. Она ступала по речным волнам, словно по твердой земле, а ее голову и руки окружало сияние. Октавия поняла, что перед ней посланница Создателя, и пала на колена».
Говорят, первое житие святой Октавии написал не кто иной, как Франциск Оллар. Неудивительно, что силы небесные поведали будущей королеве, что ее потомок станет Заступником и Ходатаем за грешных пред лицом Его, отвратит гибель мира и примет на себя все грехи человеческие. Без видения королю было бы трудно провозгласить себя главой Церкви… А вот у тех, кого убивали сегодня, ходатаев и заступников не нашлось. Разве что тот, медноволосый, пошедший с ножом против целой толпы. Он никого не спас, только отомстил. И сам погиб… Как глупо… Нужно было бежать, спасаться, его наверняка кто-то ждал, может быть, до сих пор ждет…
– «И будет его сердце исполнено Милосердия, а очи – света небесного, – читала Амалия, – и простит он то, что не прощают, и протянет руку прокаженному, и отдаст последнее…»
– Взаимно. Рокэ, пока вы не уехали… Вы обещали рассказать про картину с Леворуким…
– Картина на месте, – казалось, Ворон ждал этого вопроса. – С ней все в порядке, но… Видите ли, Ваше Высокопреосвященство, когда «Пир» привезли в Кэналлоа, там и впрямь была еще одна фигура. Потом она пропала.
– Я, видимо, поглупел, – кардинал пригубил вина. Безумно хотелось шадди, но свои две чашки он сегодня уже выпил. – Кто пропал?
– Черноволосая женщина, на которую смотрел Чужой, если это, разумеется, он. Забавная вещь, на картине наш друг держит кубок правой рукой, так что Леворуким его назвать трудно… А вот глаза и правда зеленые.
– А женщина?
– Сохранилось описание картины, сделанное лет за десять до падения Раканов. Кто-то очень постарался, пересчитав все тарелки на столах и все родинки на щеках. Была там и выступающая из стены полупрозрачная женская фигура. На копиях она уцелела, хоть и выглядит ужасно, на подлиннике исчезла, но я готов поклясться, что к картине никто не прикасался. Диамни Коро для художников святее Создателя.
– Когда изменилась картина?
– Спросите что-нибудь полегче, но при маршале Алонсо картина была такой, как сейчас.
– Кстати, об Алонсо, – задумчиво произнес Сильвестр. – В королевской галерее есть шесть портретов герцогов из рода Алва – приснопамятного Рамиро, его сына, старшего внука, маршала Алонсо, и ваших деда и отца. У Рамиро-младшего и Алонсо глаза синие, как у вас, у остальных – черные. Были в вашем роду еще синеглазые?
– Младший сын второго Рамиро.
– Тот, что сгинул в Мон-Нуар?
– В Мон-Нуар… Или в Гальтаре…
– В Гальтаре?!
– Я склоняюсь к этой мысли. Все синеглазые в нашем роду были малость не в себе – что упомянутый Родриго, что Алонсо, что ваш покорный слуга.
– А раньше? До Рамиро?
– До Рамиро герцогов Алва рисовали морисские художники, а они признают лишь две краски – белую и черную. В семейных хрониках я упоминаний о синих глазах не встречал. О зеленых, к слову сказать, тоже. К чему эти расспросы?
– Возможно, ни к чему. У Алва очень сильная кровь, как и у всех южан, но в вашем роду четырежды появлялись мужчины с глазами Октавии, а в роду северян Олларов только один, хотя должно быть наоборот.
– Один? – Алва задумчиво посмотрел на висящую на стене картину, окруженную витиеватой надписью «Создатель, защити Талиг и его короля».
– Ваше Высокопреосвященство, у Октавия Оллара глаза темно-голубые, пожалуй, при желании их можно назвать светло-синими, но на этом его сходство с единоутробным братом и кончается.
Алва был прав. Художник, изобразивший основателя олларианства вместе с сыновьями, не пожалел трудов. Франциск Оллар, отнюдь не блиставший красотой, превратился в истинного главу церкви – благообразного и благочестивого, а сыновья короля, родной и приемный, с успехом заменяли обязательных для эсператистских икон высших ангелов.
Следующая цитата
Смерть в ней являлась изнанкой жизни, а не всеобщим безальтернативным наполнителем.
Может, не стоит заканчивать, пусть так и останется образом из всего двух деталей, будто выглядывающих оттуда, где ничего и нет, лишь изнанка мира, пыльная, непримененная плоскость.
И тогда возможны чудовищные срывы, раскрывается бездна, и наш вечный добряк показывает изнанку образа – жуткий оскал столь же вечного зла.
Читайте также: